Быстро светлело, берег острова приближался. На прибрежной полосе лежали десятка три плоскодонных рыбачьих лодок; рядом не было ни душивремя утреннего лова еще не пришло. За лодками тянулась полоса густо посаженных ягодных кустов; в нескольких местах ее разрывали прямые дорожки, ведущие к храмам и дворцу дейланга. Среди пышных древесных крон дворец и храмы едва разглядишь.
Но главное богатство острова с воды и вовсе не увидишь. В лесах вьется по древесным стволам лайгулайгахрупкое растение с невзрачными цветочками и мелкими плодами.
Когда лайгулайга зацветает, женщины Лукиакермана отправляются в лес. Они идут от дерева к дереву, гладят обвившиеся вокруг стволов красные стебли, целуют шершавые листья, поют: «Мы любим тебя, целительница лайгулайга, любим тебя, любим, любим!» Женщины ходят так несколько дней, и лес полнится звонкими голосами, а хрупкое растение набирается силы. Иначе нельзялайгулайга сбросит цвет, и плодов завяжется мало. А обласканное растение урожай дарит щедрыйодну или даже две горсти красно-коричневых зерен.
Когда придет время, женщины соберут их и передадут жрецам. А те, распевая молитвы при зажженных курильницах, очистят от кожуры, высушат и разотрут горькие зерна, и ссыплют драгоценный порошок в глиняные сосуды, которые зальют воском. Выращенная на Лукиакермане лайгулайга исцеляет от множества болезней и продлевает жизнь. Обычная лайгулайга растет повсюду, но целебнаявсего на нескольких островах. И лучшаяна Лукиакермане.
Нирхат пробормотал Тенга-Миол, безуспешно пытаясь приподняться; нельзя же дейлангу прибыть на остров, когда его подданный восседает на скамье, а сам он валяется на дне лодки!
Невидимка положил весло и шагнул через борт. Вода здесь была ему до колен. Подхватив дейланга подмышки, Нирхат усадил его на скамью, положил руки на бортамол, держись как следует, дитя неразумное. После чего бесцеремонно ухватил резную Деву за шею и повлек лодку к берегу. Тенга-Миол потрогал распухшие ноги; они были мягкие и ничего не чувствовали.
Ко дворцу Нирхат понес его на руках; бывало, невидимка так же носил его в детстве, когда еще был жив отец Тенга-Миола и здорова мать. Дейланг был рад, что навстречу никто не попался, кроме нескольких коз да пятнистого поросенка.
Тучи на небе чуть надорвались, в дырку глянул золотой глаз солнца. Осветились верхушки деревьев, заиграли капли на листьях, огоньками вспыхнули цветы, и словно по команде, загомонили птицы. Оплетенные лианами храмы больше походили на зеленые рощи, чем на строения. К воткнутым в стены палкам были подвешены шлифованные раковины; на ветру они покачивались, вращались, постукивали одна о другую. Тенга-Миол вдруг заметил, что храм Мирати-Ная украшен скромнее прочих. А ведь только вчера дейланг самолично повесил новые раковины, привезенные в дар с дальнего острованеобыкновенно длинные, витые, в разноцветных полосах и золотистых пятнах. Неужто жрецы отняли их у Мирати-Ная и подарили другому богу? Да как посмели?! Дождутся, что Тенга-Миол потеряет терпение и кое-кого отошлет за грохочущий Белый Пояс
Храм Великого Таку-Теи был сложен из бело-розового камня. Он высился справа от дорожки, по которой шагал невидимка с юным правителем на руках. Сложенное из обтесанных плит основание вдвое выше человеческого роста, каменные лестницы ведут к шести дверям круглого здания наверху. Деревянные створки распахнуты настежь; объятия Великого Таку-Теи раскрыты всем. Сквозь широкие окна свободно летают птицы, а крыша сделана в виде каменной чаши, в которой стоит дождевая вода. Время от времени жрецы поднимаются наверх и чистят чашу от налетевших листьев и птичьего помета.
Строили храм давносемь жизней назад. Тенга-Миолдевятый правитель Лукиакермана, а храм складывали при втором. Своего камня здесь нет, поэтому его возили издалека, с одного из обычных островов. Немного и требовалосьна храм Великого да на дворец дейланга. А все прочее здесь строят из дерева.
Дворец правителя находился дальше от берега. Тонкие каменные стены изрезаны оконцами и щелями, и оттого даже в самый знойный день в комнатах тянут сквознячки. А когда наступает время ясных холодных ночей, прислужницы завешивают стены, окна и двери плотными циновками.
В отличие от высоко расположенного храма Великого Таку-Теи, дворец дейланга был лишь немного приподнят над землей, поэтому любой жрец, взошедший в храм Великого, оказывался выше правителя. Конечно, жрецам строжайше запрещено сидеть в храмеили в чаше с водой, когда ее чистят. Однако Тенга-Миол не сомневался, что когда младшие жрецы забираются в чашу, они там нарочно скользят и плюхаются на задницуи хоть недолго, но сидят, находясь выше дейланга. По крайней мере, сам Тенга-Миол так бы и делал.
Тучи вновь скрыли солнце, но птиц это уже не смутило. Они радостно гомонили в кронах деревьев и носились в воздухе, ярким оперением похожие на бабочек или ожившие цветы. Сквозь привычный шум вдруг донесся пронзительный крик полосатого обманщика: «Йа-а-а-в-дупле-е-е-е!» Голосистый зверек бессовестно лгал: в дупле он тихо спал, а с криком «Я в дупле!» метался по ветвям, если его потревожить.
Йа-а-а-в-дупле-е-е-е! неслось из раскидистой кроны дерева власти, что росло перед дворцом дейланга.
Нирхат прибавил шагу. Тенга-Миол, опершись рукой о могучее плечо невидимки, вытянул шею, пытаясь разобрать, что происходит. Толстый ствол дерева властивернее, множество сросшихся стволов, от которых во все стороны тянулись корявые ветвимешал разглядеть толком. Мелькнули синие одеяния дворцовых стражей, затем дейланг увидел две фигуры, с ног до головы закутанные в белое, жрецы.
Йа-а-а-в-дупле-е-е-е! надрывался обманщик.
Тенга-Миола бросило в жар: зверек так кричит, если к дуплу подбирается враг. Стражи и жрецы его не тронут, в дупло руку не запустят. А вот веревку с петлей через ветку перекинут. Ибо на дереве власти вешают преступников.
Что затеяли проклятые жрецы? Почему не дождались дейланга?! Это его деловершить суд на острове.
Зажри их вонючие кусаки! выругался взбешенный Тенга-Миол. Как назло, именно сейчас он совершенно беспомощен и не способен стоять на ногах.
Невидимка пустился бегом.
Возле дерева власти кто-то хрипло закричал. Из-за толстенного ствола выскочил человек в набедренной повязке, ринулся к ближайшему храму, что зеленел среди деревьев. Двое стражей нагнали его, повалили на землю. Один приставил к шее меч, другой ткнул в спину копьем. Шея у пленника была жилистая, спинакрепкая, смуглая, в белых шрамах.
Полосатый обманщик на дереве власти затих.
Тенга-Миол соскочил с рук Нирхата; невидимка подхватил его и не дал упасть. Стражи замерли над распластанным на земле человеком; уставились на дейланга, старательно избегая смотреть на возвышающегося у него за спиной невидимку. Неторопливо, с достоинством выступая, к ним двинулись двое жрецов. Верховный жрец Кунго-Кун и его неотлучная теньмладший жрец Беолат, мастер на все руки.
Кунго-Кун был уже немолод, но необыкновенно статен и хорош собой. Длинные черные волосы густы, как у юноши, тонкие благородные черты лица с возрастом стали еще благороднее, залегшие на лбу морщинки придают взгляду бесконечную мудрость и проницательность. Верховный жрец подобен Великому Таку-Теи, который вечно остается молодым и прекрасным. Тенга-Миол его недолюбливал, а искусника-Беолата, усердного исполнителя воли верховного, на дух не переносил.
В чем провинился этот человек? обуздав гнев, осведомился дейланг.
Жрецы наклонили головы, приветствуя его. Черные, как ненастная ночь, глаза Кунго-Куна задержались на распухших ногах Тенга-Миола, затем верховный жрец степенно ответил:
Это преступник, который тайком пробрался во дворец правителя Лукиакермана и пытался в нем спрятаться. Его злой умысел очевиден. Он разбил ларец, в котором твоя мать, о повелитель, хранит украшения, и напугал прислужницу Селиону так, что у нее прежде времени начались родовые схватки.
Тенга-Миол внутренне подобрался. Не отправили бы ребенка милой, кроткой Селионы за Белый Пояс. С Кунго-Куна станется отнять у нее даже первенца: Селиона обожает своего будущего малыша чуть ли не с самой брачной ночи. Она будет рыдать горше многих других матерей
Дейланг велел стражам отступить и обратился к лежащему на земле пленнику:
Встань.
Тот поднялся, опасливо оглянулся на близкое острие копья и занесенный меч. Смущенно переступил босыми ногами и неловко поклонился правителю острова. На поросшей волосом груди тоже белели старые шрамы, а лицо было обезображено ожогом серого студняядовитой твари, что безнаказанно плавает в ладонях Великого.
Назови свое имя, сказал Тенга-Миол.
Езиор-Буврак, мой повелитель, учтиво отозвался пленник. Я родом с острова Мийдамелан. Выговор у него и впрямь был нездешний; Тенга-Миол с трудом разобрал слова.
Что тебе понадобилось во дворце?
Пленник запустил заскорузлые пальцы под набедренную повязку, извлек перламутровую пластинку и подал дейлангу:
Тебе знакома эта вещь, мой повелитель?
На скверно обработанной, кривой пластинке была изображена ухмыляющаяся морда гайрана, шкодливого духа. Тенга-Миол сам нацарапал ее отцовским ножом, когда был маленький. И больше двух лун назад отдал Басиа-Курру, когда тот готовился отплыть на закат, в поисках знаний, нужных правителю острова. Пластинка вернулась, а отважный Басиа-Куррнет.
Дейланг перевел взгляд на стоящих плечом к плечу жрецов. Благородные черты Кунго-Куна выражали мудрость и терпение, гадкая рожа Беолататревогу и готовность услужить верховному.
Будь моим гостем, достойный Езиор-Буврак, проговорил Тенга-Миол. Проводите во дворец, велел он стражам. Я рад, что не случилось ошибки и вы не успели его повесить, добавил он, не скрывая насмешки.
Кунго-Кун шевельнул бровями, и стражники замешкались. Езиор-Буврак прищурил воспаленные, в красных прожилках, глаза.
Проводите гостя во дворец, отчетливо повторил дейланг.
Подчинились.
Кто знает, подчинятся ли в следующий раз.
Пойди скажи, чтобы сегодня подавали печеную рыбу, буднично обратился Кунго-Кун к Беолату.
Тот двинулся к кухням, скрытым за дворцом дейланга. То есть зашагал по пятам Езиор-Буврака со стражами.
Верховный жрец укоризненно покачал головой:
Вижу, что Морская Дева сегодня отвергла твою любовь, о повелитель. Об этом говорят твои ноги.
Ног Тенга-Миол не чувствовал и не валился на землю лишь потому, что его держал за пояс невидимка.
Ты ошибся, мудрейший. Прекрасная Лантана забылась в моих объятьях и не доглядела за красной колючкой.
Верховный жрец пропустил дерзкий тон мимо ушей.
Ты и я хотим одногоблагополучия нашего острова, сказал он, глядя Тенга-Миолу в глаза. Одной лишь любовью к Лантане остров не убережешь.
Я не позволю губить детей моих подданных, отрезал дейланг, вспоминая собственную несчастную мать.
Ты не сможешь вечно любить Морскую Деву, возразил Кунго-Кун. Сенаса убивает медленно, однако неотвратимо. Ты однажды утонешь, как утонул твой отец. Но не оставишь наследника
И тогда дейлангом станет один из жрецов, подхватил Тенга-Миол, рассерженный тем, что Кунго-Кун, в сущности, прав. Кого ты назначишь, мудрейший? Беолата?
Лицо верховного жреца дрогнуло в улыбке.
Надеюсь, меня минует эта забота. Я верю, что правителю Лукиакермана достанет мудрости избрать себе женщину, которую он сможет любить на суше, а не в волнах. Он склонил голову, прощаясь. Я пришлю целебную мазь, о повелитель.
Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru