Мне внезапно захотелось пить. Жажда наступила неожиданно, как и все то, что наступает в тот момент, когда ты чем-то увлечен. Боря уехал достаточно далеко от меня, однако я, остановившись, все же окликнула его. Звук моего голоса, не успев возникнуть, мгновенно утонул в пении ветра. По всей вероятности, Боря не услышал меня, потому как его фигура продолжала медленно удаляться, маленьким темным пятном выделяясь на фоне объятого золотом мира.
Я достала из соломенной корзинки, прикрепленной к рулю, бутылку воды, дрожащими от напряжения руками открыла крышку и с жадностью прильнула к горлышку. Вода была теплая, как будто плотная и совершенно сухая. Я сделала несколько больших глотков, чувствуя, как маленькие влажные капельки стекают по моему подбородку, опускаясь ниже, по шее, и устремляясь туда, где гулко билось сердце. Набрав в рот воды, я несколько мгновений подержала ее в надутых щеках, после чего медленно проглотила только после этого я почувствовала на языке влагу.
Оглянувшись в ту сторону, где должен был быть Боря, я не увидела никого. Вероятно, он успел скрыться за небольшим холмом. Дорога, разверзнувшая бескрайнее море золотых колосьев, была пуста. Мне казалось, я стою одна среди пустого безмолвного мира, я, невольный участник тихого перешептывания трав и облаков, незначительное препятствие, возникшее у ветра, и в то же время неотъемлемая частица совокупности, представляющей собой одухотворенную, живую Вселенную.
Когда мы ехали на велосипедах и потоки ветра заглушали шепот колосьев и стрекотание полевых птиц, казалось, что мы в поле совершенно одни. Но теперь, когда я остановилась и ветер больше не бил в лицо, а ласково прижимался к моим волосам и щекам, я услышала ровный гул, наполнявший поле.
Тысячи насекомых перелатали с одной стороны поля на другую, маленькими запятыми обозначаясь на голубом небе, а потом снова исчезая. Иная муха, самая любопытная, садилась на колесо велосипеда или сиденье, поправляла свои крылышки, подрагивая маленьким тельцем, а потом снова взлетала, растворяясь среди сотен колосьев. Жуки, деловито перебирая лапками, переползали дорогу, не обращая ни малейшего внимания на инородный незнакомый объект, неожиданно вписавшийся в их привычный ландшафт. Темная нить муравьев торопливо тащила соломинку, а черная мохнатая гусеница медленно двигалась к траве между двумя колеями. Где-то вдалеке жаворонок оглашал окрестности своим звучным пением, то и дело взлетая с земли и зигзагом устремляясь вверх. Кипела незримая жизнь, бурлили потоки невидимых судеб, управляемых всемогущей рукой. И в этом котле я чувствовала себя маленькой и незначительной, но все же частью этого мира, подчиняющегося непостижимым законам.
Внезапно я услышала звон. Ветер принес его откуда-то, потому что, оглянувшись, я не увидела источника звука. Я бросила бутылку в корзину, взобралась на седло и оттолкнулась от земли, раскручивая педали. Снова ветер зашумел в ушах, исчез ровный гул и все слилось воедино.
Скоро я увидела Бориса, который остановился в ожидании меня в тени рядом с березой, что совсем недавно казалась такой далекой.
Я остановила велосипед около брата и опустилась на багажник, вытянув ноги и подставив солнцу белые коленки. На моем лице и руках подрагивали маленькие солнечные лучики, пробивавшиеся сквозь листву березы.
Мы посидели некоторое время в тени, слушая треск цикад в траве и отдаленное стрекотание полевых птиц. Постепенно на смену чувству жажды пришло легкое ощущение голода, с каждой минутой усиливавшееся. Мы повернули обратно.
Кажется, уже на подъезде к дому мы услышали аромат фаршированных карпов и укропа. Дома нас ждал накрытый, будто на праздник, стол, на котором, в самом центре, красовалась большая овальная тарелка с тремя фаршированными карпами. Здесь же стояли графины с компотом и настойкой, свежий хлеб, дымящаяся вареная картошка в сливочном масле, посыпанная укропом, и овощной салат. Вокруг стола, виляя своим молочно-персиковым хвостом, крутился лабрадор Персик. Уже семь лет он жил у бабушки и деда и все так же неизменно радовался всяким застольям, на которых и ему перепадало что-нибудь особенно вкусное.
И только вечером, когда золотой диск солнца начал медленно скатываться за горизонт, постепенно темнея и принимая оранжевый оттенок, а мы все вышли из дома, чтобы насладиться вечерней трескотней и хвойным ароматом согретых сосен, остывающие лучи, едва проникавшие сквозь мягкие пушистые иглы, показались мне ужасно горячими, будто расплавленный металл обволакивал мои скулы и плечи. И вернувшись вечером домой и подойдя к большому зеркалу в своей комнате, я увидела в отражении свое красное от солнца лицо, потемневшие, отливающие розовым плечи и руки. И тогда я с ужасом поняла, как сильно я ошибалась относительно загара в конце июля в средней полосе России
Звонок прозвенел в полдень следующего дня. Я, облаченная в свободную белоснежную мальчишескую футболку, со сметанной маской на пылающем лице, лежала на кровати и смотрела загруженный на ноутбук «Случайный роман». Остановив фильм, я поднялась с постели и потянулась за телефоном, который лежал на своем обычном месте на рабочем столе. Взглянув на дисплей, я увидела незнакомый номер. Первое, о чем я подумала, очередное пустое предложение. Разочарование в тот день как никогда наполняло меня разочарование в скором и успешном трудоустройстве по окончанию университета и разочарование в собственной коже, так жадно впитавшей накануне солнечные лучи.
Я ответила на звонок, предварительно нажав громкоговоритель. В тишине пустой квартиры прозвучал звонкий, но приятный женский голос, в вопросительном и официальном тоне сообщивший мне мое имя и отчество.
Вас беспокоит юридический отдел компании «Вестиндаст-Ком», продолжил голос после моего утвердительного ответа. Вы отправляли нам ваше резюме. Наш руководитель готов побеседовать с вами.
Последовала пауза голос, вероятно, ожидал моего ответа. Я же в свою очередь пыталась дышать ровно и глубоко от внезапно охватившего меня волнения мои легкие, казалось, стали твердыми и совершенно неэластичными, а язык отказывался подчиняться сигналам лихорадочно засинтезировавшихся серых клеточек головного мозга.
«Вестиндаст-Ком» не принадлежала к тем крупным компаниям, резюме в которые я отправляла с мечтой и без всякой надежды, однако перспектива работы здесь представлялась мне далеко не плохим вариантом. Я испуганно и рассеянно охватила взглядом свою комнату, внимательно прислушиваясь к каждому слову этого женского голоса, который стал для меня в ту минуту подобным брошенному в камеру к голодающим узникам куску хлеба, вздетого на рыболовный крючок. Кусок этот едва покачивался у самого люка в высоком сером потолке и грозил вот-вот исчезнуть по воле и прихоти сытого тюремщика.
Да-да, конечно, выдавила я спустя несколько мгновений молчания.
Вы сможете подъехать к нам завтра, к десяти часам?
Да, могу, сразу же с готовностью выпалила я.
Значит, ждем вас завтра к десяти часам утра, кабинет номер четыреста семнадцать, четвертый этаж, от лифта направо, затем налево и прямо по коридору. Пропуск будет заказан на вашу фамилию, при себе иметь паспорт.
Хорошо, спасибо.
Всего доброго, учтиво произнес голос и растворился в телефонной тишине.
Несколько мгновений я смотрела на дисплей своего телефона, будто голос еще мог что-либо сообщить мне. Но телефон молча встречал мой растерянный взгляд своим потемневшим бесстрастным экраном.
Затем я оторвала взгляд от экрана и встретилась глазами с собственным отражением в зеркале с красными ногами и белым лицом. Внезапно меня захлестнула волна такого безграничного восторга и чуть ли не счастья, что я готова была расплакаться. Мне хотелось смеяться, и неожиданно для самой себя я рассмеялась. Я выскочила из своей комнаты и побежала на кухню, по дороге полотенцем стирая с лица сметану. В тот момент мне казалось вот она, моя судьба, откликнулась на мой немой бесплотный вопрос и теперь зоркими, спокойными глазами смотрела на меня.
Я остановилась у широкого раскрытого окна кухни и, опершись ладонями о подоконник, посмотрела туда, где синеглазый август заглядывал в московские дворы. И мне казалось, что кто-то незримый смотрит на меня и улыбается озорной отеческой улыбкой, нашептывая мне голубиным воркованием дорогу к моей мечте.
Офис «Вестиндаст-Ком» находился в нескольких троллейбусных остановках по кольцу от Басманного района. Зажав в руках пиджак от черного брючного костюма и папку с документами, предварительно взбив пальцами густые, коротко подстриженные вьющиеся волосы, при этом накрутив на указательный палец непослушную темную кудряшку на лбу, я вышла в районе Тверской и прошла к высокому офисному зданию из стекла. Редкие облака, медленно проплывавшие по голубому небу и отражавшиеся в панорамных окнах, казались ненастоящими, будто кто-то включил дневную иллюминацию.
Натянув на себя пиджак, я миновала стеклянные автоматические двери и зашла в прохладный светлый зал первого этажа, в котором стояли темные кожаные кресла и маленькие столики. Кое-где в креслах сидели люди в деловых костюмах. Так же, как и во всех остальных офисах в это время суток, в зале пахло кофе.
Я подошла к стойке администратора, у которой уже стояли мужчина и женщина в ожидании своих пропусков. Двое охранников, скрестив на груди руки, стояли между стойкой и турникетами, о чем-то тихо и весело разговаривая. Прошло несколько минут, прежде чем я протянула свой паспорт приветливо улыбнувшейся мне девушке-администратору. Она нажала несколько кнопок на своем компьютере, сосредоточенно глядя на монитор, после чего снова натянула на симпатичное лицо улыбку и протянула мне паспорт с прямоугольником пластиковой карточки.
Я поднялась в зеркальном лифте на четвертый этаж и оказалась в небольшом холле. Слева и справа от меня были стеклянные двери, выходившие в коридоры, смежные с различными отделами. Прямо напротив лифта, на стене, висела доска с выгравированной на ней надписью «Вестиндаст-Ком» и указаниями кабинетов отделов. Я нашла номер 420 юридический отдел. Номера 417 в списке не было.
Следуя указаниям, которые были даны мне накануне, я открыла стеклянную дверь, вышла в длинный коридор, после чего повернула налево. Коридор напоминал вентиляционную трубу металлический, погруженный в полумрак. Слышались приглушенные голоса, доносившиеся из раскрытых стеклянных дверей отделов, яркий свет электрических ламп полосами заливал коридор. Я проходила мимо дверей и, мельком заглядывая в отделы, не видела ничего, кроме редких теней и света, льющегося из панорамных окон и ламп. Голоса казались эфемерными, свет неестественным, а люди вымыслом.
Я дошла до конца пустого коридора и оказалась перед светлой деревянной дверью, на которой висела металлическая табличка с цифрой 417. Я взглянула на наручные часы без четверти десять. Слева и справа от меня были только узкие коридоры и ни одного кресла. Меня била мелкая дрожь так, что даже голова слегка кружилась от волнения. Я прислушалась казалось, в кабинете стояла звенящая тишина. Я решила подождать несколько минут в коридоре. Оставив кабинет справа от себя, я медленно двинулась по коридору, который уже не так напоминал вентиляционную трубу, как первый, а был светлым, с затонированными стенами кабинетов и деревянными дверьми. Коридор был пуст. Казалось, во всем здании стояла тишина. Я почти дошла до конца коридора, когда у меня внезапно возникло чувство, что я не одна.
Я резко обернулась.
В противоположном конце коридора, у одного из кабинетов, я увидела молодого человека. Он не смотрел на меня, а только складывал в раскрытой темной папке какие-то листы. Потом он захлопнул папку и, не мешкая ни секунды, постучал в дверь. Осторожно, но уверенно раскрыв ее, он зашел в кабинет. Коридор снова погрузился в тишину.
Быстрым шагом я прошла к кабинету, за дверями которого исчез молодой человек. 417. Нахмурившись, я постучала. Ответа не последовало. Я услышала только приглушенный женский голос. Тогда я нажала на ручку двери, и она открылась.
За дверями скрывался вовсе не кабинет, а приемная. Слева от входа, у окна, стоял небольшой стол, за которым сидела рыжеволосая девушка лет двадцати пяти и о чем-то увлеченно говорила по телефону. При моем появлении она подняла на меня свои глаза, в знак приветствия кивнула мне головой и указала на диван и кресла справа от входа. Здесь уже сидели женщина, которую я видела на первом этаже, и молодой человек.
Я прошла к свободному креслу напротив окна. Светлые жалюзи были раскрыты, и яркий дневной свет заливал помещение. Опустившись в кресло, я невольно разочарованно поморщилась я чувствовала себя так, будто на меня направили яркий электрический луч и вот-вот начнут задавать каверзные вопросы.
Прошло несколько минут, прежде чем секретарша положила телефонную трубку, и приемная вновь погрузилась в тишину. На двери, рядом со столом секретаря, висела табличка: «Филисов Владислав Анатольевич, начальник юридического отдела».
Я по привычке сжала мраморные ладони, покоившиеся на папке с документами, и судорожно вздохнула. В тот день я волновалась так, как не волновалась даже перед защитой диплома. Некоторое время я сидела, рассматривая свои пальцы, пока сердце мое хоть немного не восстановило свой ритм. Только после этого я подняла голову и посмотрела на женщину и молодого человека, занимавших кресло у окна и диван.
Женщине на вид можно было дать чуть больше тридцати лет. Темные волосы ее были собраны на затылке в низкий пучок, а круглое, с правильными чертами лицо было непроницаемо. Она сидела, ни на кого не глядя, будто никого больше не было в приемной, и оттого создавала впечатление в некоторой степени высокомерной особы, что скорее всего было следствием волнения.
В отличие от женщины, лицо молодого человека было более подвижно, черты его были более мягки и непринужденны, будто он сидел вовсе не в ожидании собеседования, а пришел только за подписью для некоторых не слишком важных документов. Он сидел на диване, подавшись вперед, и тихонько отбивал большим пальцем левой руки по папке какой-то ритм. Я не могла в должной мере рассмотреть его лица, потому как оно было опущено, а профиль его был только тенью на фоне панорамного окна. Однако у меня создалось впечатление, будто я уже видела его где-то, и я с удивлением обнаружила, что память словно пришла в движение, перебирая лоскутки и полотна в темных закромах черепной коробки. Но обрывки были смутными, смятыми и ни один не соответствовал тому образу, который представлял собой этот молодой человек.
Я снова опустила глаза на свою папку, автоматически убрав за ухо выбившуюся прядь волос, и только коснувшись пальцами уха вдруг вспомнила, что лицо мое, еще не остывшее после воскресного загара, пылает сильнее спелого помидора. В тот момент я испытала катастрофический, всепоглощающий стыд.
Накануне, после звонка из «Вестиндаст-Ком», я весь день провела за туалетным столиком, пытаясь разнообразными средствами вернуть своему пятнистому лицу более-менее презентабельный вид. Однако области вокруг глаз упорно оставались белыми по сравнению с пытающими скулами и красным подбородком. Утром я приложила титанические усилия, чтобы выровнять тон лица, однако от волнения и жары щеки мои покраснели даже под слоем пудры.
Внезапно молодой человек беззвучно вздохнул и, к моему ужасу, посмотрел в мою сторону быть может, он посмотрел вовсе не на меня, я не оторвала своего взгляда от папки, а заметила это его движение лишь боковым зрением. Откинувшись в кресле, я поднесла к своему лицу правую руку и коснулась пальцами переносицы, стремясь как можно больше закрыть свое лицо. Этот молодой человек производил впечатление безупречности, некой надчеловечности: его костюм, белоснежная рубашка, часы на левой руке, идеально выбритое лицо, спокойный взгляд и мягкий, но упрямый изгиб губ все говорило о некричащем, но совершенном вкусе этого человека и склонности его ко всему эстетичному, безупречному. Я же, всегда с трепетом относившаяся к своему внешнему виду, была в тот день далека от безупречности как никогда.
Дверь в коридор открылась так неожиданно, что я вздрогнула. В приемную вошел мужчина невысокого роста, в голубой рубашке, галстуке и темно-синих костюмных брюках. Бросив короткий взгляд на нас, он улыбнулся секретарше и, махнув какими-то листами в сторону кабинета, спросил:
У себя?
Он разговаривает по телефону, ответила секретарша. С минуты на минуту должен освободиться.