Пётр Алексеевич, да я готова. Как-то нервно получилось сглотнуть. Я обещаю, что больше не буду никуда влезать. Буду писать, что есть.
Да? С чего такая щедрость?
Алёна поискала глазами пятый угол в его кабинете.
Наверное, я взрослею.
Ой ли. Рыбников побарабанил пальцами по столу, продолжая приглядываться к Алёне. Всё-таки решил сменить гнев на милость. Ладно. Иди. Пиши про фестиваль.
Алёна непонимающе моргнула.
Какой фестиваль?
Рыбников лишь головой мотнул.
Ты, вообще, не из нашего города, что ли? Фестиваль коллективов народного творчества. Между прочим, всероссийский. Ты ценишь мою заботу, Золотарёва?
Тут же кивнула, как солдат.
Ценю.
Я надеюсь.
Под взглядом редактора, Алёна принялась пятиться к выходу, осторожно делала шаг за шагом по мягкому ворсу ковра, до двери оставалась всего пара шагов, когда та за её спиной без стука открылась, и Алёна едва не подскочила от неожиданности, почувствовав за своей спиной кого-то. Обернулась и в некоторой растерянности уставилась на Тараса. Тот тоже на неё смотрел, весьма заинтересованно, даже брови вздёрнул.
Пропажа нашлась. Ты где была?
Рыбников, который к этому моменту уже успел вернуться за свой стол и собирался присесть в дорогущее кожаное кресло, так и не сел, застыл ненадолго в нелепой позе. Наблюдал, явно удивлённый тем, что Тарас Артюхов в принципе может быть осведомлён о том, кто такая Алёна Золотарёва, главное бедствие их редакции.
А Алёна кашлянула, чтобы вернуть себе способность говорить, а к Артюхову присмотрелась повнимательнее. Тот выглядел довольным, выспавшимся, ничто так явно не указывало на то, что он вчера или сегодня мотался по лесу под дождём. Значит, в Марьяново он не был? Или ещё не был?
У меня возникли семейные обстоятельства, проговорила она, косясь на насторожившегося начальника.
Понятно. Тарас отвлёкся от неё, тоже на Рыбникова взгляд кинул, и совершенно панибратски у того поинтересовался: Петь, время есть? Обсудить кое-что надо.
Рыбников лишь на кресло напротив себя рукой указал, а Тарас вдруг потянул Алёну за дверь. А Рыбникову сказал:
Через минуту вернусь.
Алёна оказалась в коридоре, дверь в кабинет начальства за её спиной захлопнулась, а она оказалась лицом к лицу с Тарасом. Который весьма странно к ней приглядывался.
Что это тогда было?
Когда? Алёна даже испугалась немного от этого вопроса.
Артюхов голову на бок склонил, улыбнулся.
В клубе.
А-а. Она выдохнула. Извини меня, я очень торопилась.
Куда?
Я же сказала, семейные дела.
Ты наешь, что ты очень странная?
Знаю. Я горе этой редакции. Рыбников мне только что об этом со всем обстоятельством поведал.
Тарас хмыкнул.
Ну, так сильно я бы не преувеличивал, но ты странная.
Алёна качнула головой.
Это уже не звучит как комплимент.
Это и не было комплиментом. Но я бы хотел это обсудить.
Алёна сделала вид, что безмерно удивлена.
Мои странности?
И их в том числе. Что ты делаешь в субботу?
Пока не знаю. Когда у нас фестиваль?
С двадцать пятого по двадцать девятое, не задумавшись ни на секунду, отрапортовал Артюхов, а Алёна мысленно приуныла. Наверное, ей на самом деле не хватает журналистской хватки, чутья. Тарас вон знает обо всём, что происходит в городе, даже если его это напрямую и не касается. Он просто знает. А она лишь находит на свою пятую точку всё новые и новые неприятности.
Вот видишь В субботу я буду слушать народные песнопения.
Тарас снова усмехнулся.
Идёт. Слушай. А вечером я тебе устрою моральную разгрузку. Ты не против?
Алёна осторожно пожала плечами, если честно, разглядывала Артюхова в некотором удивлении, не совсем понимая, с чего это ему пришло в голову за ней приударить. Может, так и надо поступать с мужчинами, сбегать после короткого поцелуя, чтобы сбить их с толка своей непредсказуемостью? Но если их, в данном случае Тараса, это заводит, почему бы ей не прояснить этот вопрос до конца и со всеми подробностями? Он ей всё же нравится нравился когда-то, а сейчас она вполне готова об этом вспомнить. Мужчина он интересный, и целоваться с ним было приятно.
Не то, что с некоторыми. Которые только и умеют, что закручивать тебе за спину руки.
Но всё же вопрос с делом Костровых следовало осторожно прояснить.
Я думала, ты занят будешь эту неделю.
Тарас, который стоял к ней совсем близко и загораживал спиной от проходящих мимо людей, едва заметно нахмурился.
Чем?
Работой. Алёна нагнала в глаза побольше наивности. Ты ведь говорил тогда про Кострова, я слышала.
Он помолчал, раздумывал, как реагировать, после чего улыбнулся. Улыбнулся легко, снисходительно, как глупому ребёнку.
Я всё успею. И Тарас отодвинулся от неё. И совсем другим тоном, более нейтральным, продолжил: Меня не будет до выходных, но я обещаю позвонить тебе в пятницу. Идёт?
Алёна выдала бодрую улыбку коллеги, и не более того.
Да, конечно. Я буду ждать.
Тарас её тон оценил и усмехнулся. Кивнул.
Жди. Приподнял ей пальцем подбородок. И не пропадай больше. И не сбегай от меня.
Алёна ему улыбнулась, по-особенному.
Не буду.
Он коснулся пальцем кончика её носа, подмигнул и вошёл в кабинет Рыбникова, а Алёна осталась стоять в коридоре. Улыбка с лица стёрлась. И ни о каком волнении или восторге говорить не приходилось. Кажется, Артюхов всерьёз считает её глупой девочкой, которая пока его забавляет.
А вот в Марьяново он точно не ездил.
Наверное, потому, что знает, когда «хозяин» появится. У Тараса везде связи, свои люди и стукачи. А она, дура, решила, что он работает на чистом энтузиазме, и попёрлась куда-то в ночь и дождь. А так дела не делаются, надо мотать на ус.
К вечеру того же дня ещё раз столкнулась в коридоре с Рыбниковым. И тот так на неё глянул, что захотелось подбежать и поклясться, что у неё с Артюховым ничего нет, и не будет. Потому что поводом для всевозрастающего подозрения в глазах начальства, был именно Тарас, Алёна в этом не сомневалась. Но она подбегать и оправдываться не стала, решила, что это не дело Рыбникова, с кем она встречается в свободное от работы время, да и вообще, может быть это заставит некоторых позабыть о её возрасте и отсутствии опыта. Ведь Тарас товарищ придирчивый, и раз он в ней что-то рассмотрел, значит, в ней что-то да есть? Не так проста, как кажется. Вот пусть все так про неё и думают.
А если честно, то в этот день Алёну мало заботили чужие взгляды и раздумья на её счёт. Взгляд Петра Алексеевича она встретила, обдумала, приняла решение, и быстренько о нём забыла. Просто потому, что голова была занята другими, куда более важными мыслями. И предстоящий фестиваль народного творчества в голову никак не шёл. Вернувшись в кабинет, Алёна честно открыла сайт городской администрации, просмотрела программу проведения фестиваля, но не нашла в себе сил заинтересоваться. Народное творчество как-то не вдохновляло. Сорок коллективов со всей страны, представители разных республик и национальностей. Всё красиво, наверняка талантливо и организовано масштабно, то есть и освещение в прессе должно быть соответственным, всё заранее обговорено и оплачено. А она, как представитель прессы, совершенно не заинтересовалась данной темой. Но это только её вина.
Пальцы сами по себе забегали по клавиатуре, ещё секунда-другая и вот она уже пробегает по заголовкам сайтов. «Усадьба Марьяново время постройки восемнадцатый век». Восемнадцатый
Через час глаза заболели от напряжения. Алёна рукой оттолкнулась от стола и на кресле откатилась к небольшому окну с заваленным бумагами и журналами подоконником. В кабинете как раз никого кроме неё не было, даже Оксана куда-то запропастилась, что совсем не было на неё похоже, а Серёга ещё до обеда куда-то уехал и даже не звонил. И Алёна, не стыдясь и не переживая по поводу оправданий, вместо того, чтобы заняться поручением начальства, изучала доступную информацию об усадьбе, её владельцах, а потом как-то незаметно, в связи с упоминающейся фамилией Костровых тут и там, перешла на изучение их семьи. Не давали покоя намёки Фёдора на то, что Андрей Костров никакого прямого отношения к усадьбе Марьяново, как сам любил утверждать, не имеет. Но надо признать, что установить это доподлинно вот так, по средствам интернета, было невозможно. Или она не знала как. Возможно, если бы у неё было больше опыта и знаний А пока оставалось лишь смаковать скандальные подробности, которые и без того вся страна за последние пару недель узнала.
Во-первых, усадьба. Из некоторых источников на самом деле следовало, что ей больше двухсот лет. Принадлежала она помещику Кривовязову, не сильно зажиточному, ему принадлежало не очень много земли и душ, но именно при нём усадьба приобрела тот вид, который сейчас так хотели сохранить, сначала областные власти, а затем и Костров. Кстати, он и заполучил дом и землю между прочим, больше десяти гектаров земли, только на основании того, что смог доказать, что является прямым потомком помещика Кривовязова. Проследили всю генеалогическую ветвь, был созвана специальная комиссия по культуре и историческому наследию, этот вопрос решался на уровне тогдашнего губернатора и комитета по национальному достоянию. И если Фёдор прав, и Костров-старший попросту всех надул, то страшно подумать, каких денег ему это стоило. Ведь на сайте архива были выложены копии документов, подтверждающие его наследственные права. И если верить этим документам, становилось понятно, что в упадок усадьба пришла уже после революции. До этого приносила стабильный доход и считалась процветающей. На сайте архива даже удалось обнаружить пару фотографий столетней давности. У знакомого широкого крыльца позировали две девушки в длинных платьях с кружевными зонтиками от солнца. Они улыбались, держались за руки, а осанка у них была такая, что можно только позавидовать. Но Алёну больше интересовал дом. На этих фотографиях, пусть чёрно-белых и поблекших, дом выглядел совсем, как сейчас. Те же окна, то же крыльцо, те же мраморные перила Были на сайте и другие фотографии, тридцатых, шестидесятых, и уже девяностых годов, и вот там виделся кошмар. Разбитые окна, сильно выщербленные ступени крыльца, словно по ним кувалдой били, а вокруг дома заросли, лес буквально наступал на дом, и ощущение складывалось, что уже не спасти. Десятилетие назад, когда в стране вспомнили об исторической памяти, а конкретно в их области об усадьбе «Марьяново», и даже припомнили значимые дела некоторых её владельцев, было решено усадьбу спасать. После того, как в ней держали заключённых в двадцатых, устроили из неё сумасшедший дом в тридцатых, а затем и вовсе позабыли на несколько десятилетий, пока не решили разводить в доме бывшего помещика кур и свиней. И такое было, ближе к девяностым. Но денег на спасение нужно было прорву, а так тратиться область была не готова, вот тогда и решили усадьбу продать. Но сделать это не просто так, а с чёткими условиями дом восстановить, как историческую ценность. Вот тогда и объявился Костров. Он был не единственным желающим приобрести усадьбу, но у него оказалось несколько вполне конкретных доводов. Во-первых, он был родом из этих мест, родился, можно сказать, под стенами усадьбы. А во-вторых, предоставил доказательства того, что является внучатым племянником последнего владельца усадьбы, Петра Никодимовича Ставрова, который, в свою очередь, был прямым потомком помещика Кривовязова, а его в области с некоторых пор принято было почитать и восхвалять его заслуги в культурном развитии тогдашней губернии. И больницы-то строил, и детей-то крестьянских грамоте обучал, а ещё он был театральным ценителем. Откуда это было доподлинно известно, не ясно, но никто уже не спорил, память о нём уважали, и поэтому о заброшенном доме на территории когда-то бывшей усадьбой, решили позаботиться.
Алёна долго изучала копии предоставленных документов, разбиралась кто кому в родне Костровых дядей приходился, а кто прадедушкой, но, если честно, это было настолько мудрёно, что запуталась она и потеряла родственную нить довольно быстро. Путанице способствовала и революция, значительно потрепавшая ряды Кривовязовых-Ставровых, и последовавшая за этим зачистка всяческих напоминаний о царском режиме и пережитках прошлого. Кто-то из Ставровых успел уехать за границу, кто-то пропал, кто-то сгинул в тюрьме. Да и говорить в те времена о своих барских корнях было непринято. Нарочно замалчивали, хранили тайну, и поэтому, по разумению Алёны, доказать, что ты потомок, в наше время лазерных принтеров, было не так уж и трудно. Вот у Кострова была бумажка, что его бабка в двадцать третьем году вышла замуж за Кострова Ивана Степановича. В Марьяново жила, до замужества фамилию имела Ставрова, и этого, по всей видимости, оказалось достаточным. С этого момента генеалогическое древо Костровых просматривалось достаточно чётко. Все они проживали в Марьяново, даже точный адрес был указан, и Алёна вполне допускала, что это тот самый второй дом от дороги, про который ей говорил Фёдор. И Андрей Константинович до своих полных восемнадцати лет проживал именно в этом доме. Пока в армию не ушёл. А после армии завод, партийная направленность и быстрая переориентация в нужный момент. Костров взлетел именно в момент краха Советского союза.
Обо всём этом излагалось уже на другом сайте, городской администрации. В конце концов, ещё две недели назад, до вспыхнувшего скандала, Андрей Константинович был в области крупной политической фигурой, им гордились, его именем бравировали, и никто не сомневался, что Костров отстаивает интересы области и лично губернатора, своего давнего приятеля, в Москве, на самом высоком уровне. А сам Костров всегда с удовольствием и воодушевлением рассказывал о своей жизни, карьере, а в последние годы и своих предках-помещиках. Из восстановления усадьбы тоже секрета не делалось, и поскольку Андрей Константинович с энтузиазмом говорил о важности истории, родственной памяти и необходимости воспитывать детей на семейных ценностях, ему даже прощалось то, что за усадьбу он заплатил колоссальные деньги. Кажется, никто так и не спросил, откуда они у него взялись. При жизни Кострова-старшего его имя было неприкосновенно и практически свято. Зато сейчас припомнили всё.
На имя Андрея Константиновича Кострова Яндекс выдавал массу ссылок. Его работа, интервью, статьи в солидных газетах и журналах экономической направленности. С фотографий смотрел мужчина достаточно привлекательный, не смотря на возраст, неизменно в строгом костюме, о цене которого можно только догадываться. Из-за стёкол очков глаза смотрели серьёзно и даже въедливо. Фотографий, как и ссылок, было очень много. В том числе, и со светских приёмов, иногда он даже в компании президента и премьера стоял. Просмотрев около сотни снимков, Алёна даже глаза закрыла, решив дать себе передышку. Потом она набрала имя сына Кострова, потом семьи. Имя Павла тоже мелькало, но в основном, рядом с именем отца. Ни фотографий, ни конкретных данных. Лишь возраст, да то, что у него имеется дом в Испании, и по этому факту его отцу пару раз задавали неудобные вопросы. А Андрей Константинович каждый раз нехотя сознавался, что со старшим сыном у него отношения сложные, и о его частной собственности, если таковая вообще имеется, он знает мало. И никому не воспрещает выяснить истину. Об истине Алёна сведений не нашла, видимо, никто так это дело и не взялся раскручивать. Наверное, сейчас половина журналистов столицы локти кусает. Кострова-младшего разыскивают по факту крупных хищений, в которых неожиданно обвинили его отца, а никто не знает, где искать.
Зато у Кострова-старшего была жена и ещё двое детей, правда, усыновлённых. Этот факт был неоспорим, потому что Андрей Константинович вот уже пятнадцать лет состоял в браке с Региной Ковалец, и к её детям точно никакого отношения иметь не мог, хотя поговаривали, что они встречались задолго до их официального бракосочетания. О, Регина Ковалец была легендарной женщиной. О ней было написано, сочинено и домыслено больше, чем о самом Кострове. Её первым мужем был знаменитый на весь мир танцовщик, Кирилл Ковалец, личность сколь знаменитая, столь же и скандальная. Регина и сама когда-то танцевала в Большом, ей пророчили мировую славу, в России она блистала. И в Европе блистала, и в Америке, но всё это закончилось очень быстро, причём по инициативе самой Регины. Вместо того, чтобы грезить о славе, она вышла замуж и почти сразу родила первого ребёнка. И с младенцем на руках ездила за мужем из города в город, на все гастроли, в тяжёлые девяностые став для него агентом и продюсером. В народе говорили, что это не он так хорошо танцует, это Регина так хорошо его продаёт. Но брак их закончился неожиданно и весьма скандально. Когда Регина готовилась подарить своему талантливому мужу вторую дочь, тот выдал финт, от жены ушёл, хотя, скорее сбежал. В Америку к мужчине. В девяностые это ещё было поводом для серьёзного шока, и об этом говорили долго и с упоением. Но надо отдать Регине должное, она оказалась женщиной сильной, настолько, что даже фамилию при разводе менять не стала, так и осталась с вечным напоминанием о муже-предателе. И рук не опустила. Да никто бы и не дал ей этого сделать, Регина была красавицей. Хрупкая блондинка с ярким взглядом, не исчезающей уверенной улыбкой, она даже в свои пятьдесят выглядела максимум на тридцать. Свежа, прекрасна, с королевскими повадками, почерпанными в Большом театре. Она была королевой, маленькая, но несокрушимая. Уже через год после бегства Ковальца из страны, Регина открыла свой продюсерский центр, который раскрутился мгновенно. Поначалу занималась балетными, потом круг её интересов расширился, но сама Регина больше не посмотрела ни на одного представителя творческой профессии. Она сменила приоритеты, и её взгляд перекинулся на политиков. С кем только её молва не сводила в те времена, и это были не просто разговоры, Регина сама об этом рассказывала в многочисленных интервью. Обо всех своих поклонниках и ухажёрах, гражданских мужьях, она говорила охотно, но неизменно с улыбкой и уважением, некоторые из них до сих пор были при власти, успев обзавестись семьями, чёрный пиар им был не нужен, и Регина это понимала. А потом в Москву переехал Андрей Костров, в то время мужчина в самом расцвете сил, подтянутый, холёный, их практически сразу начали видеть вместе, то на одном мероприятии, то на другом. Они держались за руки и не думали скрывать своих отношений. Костров уже много лет вдовствовал, и никаких тёмных историй, как сам уверял, в прошлом не имел. Отменная партия. Как он для неё, так и она для него.