Проговорив эту «дерзость», молодая девушка встала из-за стола и ушла в свою комнату.
Тетка что-то хотела сказать в свое и Ольги Константиновны оправдание, но Клавдия так на нее взглянула, что старушка, боясь начинавшейся уже обычной неприятной сцены, замолчала.
Я к вашим услугам, говорила молодая девушка, входя к Смельскому. Прикажете раздеться, господин художник?..
Пожалуйста, я вас ждал
И Смельский, чтоб не выдать себя, свою непреодолимую, молниеносную страсть к этой чудной, странной девушке, стал готовить или делать вид, что готовит полотно. Долголетнее воздержание, целомудрие еще больше взвинчивали его физическое влечение к этой красавице. Из ее искреннего разговора, сблизившего их моментально между собой, он понял, что Клавдия непосредственная, порывистая натура и что она живет только одним чувством, не думая о последствиях. Во всех ее речах, в тоне ее голоса он заметил, что он безумно ей понравился.
Я готова, сказала между тем насмешливо молодая девушка и, совершенно обнаженная, благоуханная, подошла к Смельскому.
Я сейчас придам вам позу, дрожащим голосом произнес художник, я сейчас Но, нет, я не могу Уйдите, пожалуйста Я и себя, и вас погублю, прибавил он, задыхаясь, и протянул руки к Клавдии.
Она отступила от него к дивану и прошептала:
Погубите, но и полюбите
Уйдите, прошу вас! вновь умоляюще сказал Смельский и, подойдя к девушке, стал осыпать ее тело поцелуями
Уйти! Но дайте прежде одеться, голой нельзя, воскликнула в полузабытьи Клавдия, не уклоняясь от поцелуев юноши.
Ее нетронутое тело инстинктивно чувствовало власть другого девственного тела и не могло сопротивляться потоку безумной страсти.
Ослепленная красотой возбужденного лица, прекрасного лица бога-юноши, она привлекла к себе голову художника и, отвечая на поцелуи Смельского, сладострастно шептала:
Бери меня, я твоя Теперь или никогда!..
VIIНОЧЬ НАСЛАЖДЕНИЙ
Клавдия, сама не своя, вернулась в свою девичью спальню. Румянец стыда и неизведанных доселе наслаждений заливал ее лицо. Но обычное спокойствие скоро вернулось к ней.
«Хорошо, нечего сказать, подумала со смехом она, прошел мой первый дебют в роли натурщицы! Но что с воза упалопропало Есть о чем сожалеть?! Не сейчас, так когда-нибудь надо. А то, пожалуй, дойдешь до такого состояния, что встречному-поперечному отдашься. Он же красив, как изваянье»
Однако, как ни утешала себя Клавдия, но какая-то тоска наполняла ее существо и какой-то тайный голос осуждал ее внезапное падение, любовь к человеку, которого она почти не знала и который только очаровал ее, как змея, своею необыкновенною красотою Невольные слезы раскаянья оросили щеки чистой, но изломанной вконец жизнью и воспитанием девушки.
«Пора перестать слезы крокодиловы лить, вновь сказала себе Клавдия. Будь, что будет, а пока нас ждут наслажденья Я дала ему обещанье прийти ночью, а не подумала, как это сделать Сейчас семь часов Скажу своим, что пойду к подруге для совместных занятий и там переночую. Думаю, что никто не заметит, как я шмыгну в его комнату: она достаточно удалена от наших. Не будут же они подслушивать у двери. А если и подслушаютмне-то что?.. Явольный казак! Ему только неловко Далее же мы устроим припадок»
Когда Клавдия явилась к художнику, он был занят писанием обычного стихотворного фельетона для газеты. Стихотворство ему давалось легко, но сегодня стихи что-то не вытанцовывались. Душа юноши была преисполнена только что случившимся Он ощущал это впервые в жизни Стыд, совесть, все поглотила эта страшная сила Перед ним была только Клавдия, ее роскошное тело, ее сладострастный взгляд!.. Последствия любви его не тревожили, а между тем, он был честный человек. И в этот, так сказать, момент вступления в новую жизнь изволь писать стихи о беспорядках и грязной воде бань! Поневоле «творчество» не удавалось. А писать нужно обязательно, иначе потеряешь хороший и сравнительно легкий заработок.
Творю различные глупости, сказал, обнимая страстно вошедшую Клавдию, Смельский. Проклятое ремесло!
Покажи! воскликнула молодая девушка и сама взяла в руки исписанный стихами длинный листок. Фи, какая проза! И не стыдно тебе писать такие глупости! Какой ты, однако! Вместо того, чтобы писать обо мне, пишешь сегодня о каких-то банях!..
Я сказал вам тебе, промолвил с горечью юноша, проклятое ремесло в такой момент писать пошлости и он стал страстно целовать девушку.
Постой, постой! Ты меня задушишь Лучше пиши о банях Я не уйду от тебя Доканчивай стихи: «Сегодня я про баню в стихах забарабаню»
Нет, я не могу, не в силах, когда ты здесь, писать про пошлости!.. Пусть редактор меня костит! Не могу
А разве твои глупости так нужны для газеты?
Стало быть, нужны, если публика требует. Вот, хороших стихов не читают Пошлости давай
Мало-помалу Смельский стал горячо говорить о своей борьбе за существование, о тяжелом детстве, о муках злободневного писателя.
Клавдия с интересом слушала эту исповедь талантливого человека, сочувствовала его терзаниям, начиная понимать все мелочи, ужасные мелочи жизни газетных тружеников.
У меня был товарищ, говорил, между тем, художник, милый, способный Заволокла его журнальная трясина Он писал уголовные романы и зарабатывал большие деньги, которые сгубили его И не мудрено: душа алкала настоящего творчества, а он принужден был писать для улицы ерунду! За последнее время жизни он пил Придет ко мне пьяный и просит: ради Бога, напиши ему продолжение романа для завтрашнего номера газеты! Расскажет героев, на чем он остановился, как продолжать повествование Ну, я и пишу за него роман
Что ж, он умер теперь? перебила его Клавдия.
Да, грустно сказал Смельский. Но будет об этом! Лучше посвящу я своей богине стихи, чтоб доказать, что и я не лишен «искры Божией» Хочешь?!
И, привлекая к себе девушку, художник начал импровизировать:
Я полюбил тебя всей силой первой страсти
Ты для менянемеркнущий рассвет!..
Тывся порыв, дыханье чудной власти!
Я ждал тебя, страдая столько лет
Я умереть готов, безумно наслаждаясь
Тобой одной Казни меня, казни!
От ран твоей любви как бог перерождаясь,
Прошу тебя, зажги священные огни!
Пускай на них сгорит трепещущее тело,
И прах его развеет вихрь любви!
Приди, приди ко мне!.. Замучь, без думы, смело
И кровью ран мне сердце обнови!..
Милый, милый! прошептала в ответ страстно Клавдия. Я твоя, твоя, хороший мой мальчик
Было довольно поздно Лампа догорела Наступившая тьма еле-еле освещала фигуры двух счастливых любовников
VIIIПРИПАДОК
Как ни в чем не бывало, вошла рано утром в свою комнату Клавдия. Сняв шляпу и надетую для отвода глаз кофточку, девушка в изнеможении легла в постель. Сильно побледневшее лицо ее говорило о бессонной ночи
Что с тобой? испуганно спросила ее тетка. Ты пришла домой вместо того, чтобы идти от подруги прямо в гимназию
Ах, забудьте про свою гимназию! раздраженно крикнула, а не сказала, девушка. Видите, я нездорова!
Не прикажешь ли послать за доктором, Клаша? уже ласково промолвила тетушка.
Убирайтесь вы со своим доктором! так же раздраженно ответила Клавдия. Оставьте меня в покое Я хочу спать Уходите
Не дожидаясь вторичного приглашения, старуха ушла. Клавдия моментально разделась и, обняв подушку, моментально заснула.
Настал час обеда, а девушка все спала.
Хотя не любила старуха Льговская объясняться с «трепалкой» Ольгой Константиновной, но, ввиду такого странного поведения своей любимицы, она пожелала узнать у ее матери, что с ней.
Ничего, ответила хладнокровно Льговская. Просто шаль и нежелание учиться.
А не знаете, любопытствовала старуха, у какой она подруги ночевала?
Я разве знаю? У нее их много. К путным не пойдет. Небось, со студентами всю ночь толковала. Мировые вопросы разрешали Уж несдобровать ей Живо ее «разовьют»
С вами, Ольга Константиновна, обидчиво сказала старуха, лучше не говорить. О дочери вы, как о посторонней, беседуете Вам, кажется, все равно
А вам не все равно, возразила вдова, ну, и беспокойтесь о ней!.. Меня же она ни в грош не ставит. И вам, кажется, известно, кто в этом виноват!.. Пожалуйста, прошу вас, избавьте меня от дальнейших разговоров!
Маша, позвала она горничную, подавайте на стол. Я есть хочу. Пробуждения царевны не дождешься, прибавила Ольга Константиновна со смехом и ехидно посмотрела на тетушку.
Но «царевна» уже входила в столовую.
Клавдия обедала с большим аппетитом, выпила немного вина и при этом раз даже чокнулась с матерью, что делала очень редко. Ольга Константиновна, заметив, что дочь в хорошем настроении духа, решилась спросить у ней:
Клаша, у какой ты подруги ночевала?
Вам какое дело до чужого тела? шутливо ответила девушка. Может быть, я ночевала не у подруги, а у друга!
Клавдия! заметила ей с горечью тетка.
В голосе ее послышалось такое страдание, что девушке стало до боли жалко старуху, и она промолчала.
В это самое время Смельский был в редакции своей газеты и выслушивал нотацию редактора за недоставление к сегодняшнему номеру обычных стихов.
В наказание за это, сказал редактор, я прошу вас быть завтра в «Эрмитаже» представителем нашей редакции на ответном обеде юбиляра-педагога Буйноилова.
Смельский поморщился. Он вспомнил, что Клавдия обещала к нему прийти в этот день, устроив сегодня предварительно, чтоб выжить из своей комнаты трусиху-тетку, «припадок».
Но редактор так категорически-вежливо просил художника, что он согласился.
«Попрошу Клавдию, решил он, подождать меня Авось, опять кто-нибудь устроит скандал на вторичном чествовании этого самозванца-рекламиста, и обед скоро кончится Удивляюсь, куда лезет человек! Мало ему было того, что случилось на первом чествовании».
И Смельский ясно припомнил первый юбилейный день Буйноилова.
В числе дававших обед этому либералу-эксплуататору был и он. Хотя и не любил этого «крикливого» старика художник, но с волками житьпо-волчьи выть!.. Чествование началось прямо с недоразумения. Один из сотрудников юбиляра, детский писатель Гулич-Коваров, подвыпивши, откровенно заявил в своей речи: «Мы сегодня чествуем капитал и больше ничего» За это его едва не вывел из зала либеральный пошехонец и распорядитель почти всех юбилейных обедов, бездарный публицист Мольцев. Но г. Гулич так энергично показал ему кулак, что тот живо «откатился» от него. Далее этот беспокойный господин мешал всем говорящим похвальное слово юбиляру, замечая громко: «Лесть», «Вранье», «Ах ты, шут гороховый», «Замолчи», «Что по этому поводу сказал бы Ренан?» и т. д. Но вот начал говорить сам «Хатцухи», как прозвал юбиляра все тот же неугомонный «детский» сочинитель. Речь Буйноилова была сплошное самохвальство. Возмутительный старик даже дошел до такого небывалого нахальства, что назвал «прославление» своей персоны «высоким историческим событием»
При этих словах юбиляра, к нему подошел один очень известный писатель и громко заметил: «Ах ты, букварный Наполеон эдакий! Кланяйтесь, господа, великому историческому герою!» С этого момента и началось «чествование»
«Нового хочет»решил вновь Смельский при этом воспоминании и, сев за стол, стал сочинять обычные злободневные стихи.
Глубокая полночь. Спальня Клавдии и ее тетки слабо освещается меланхолическим, дрожащим светом лампады
«Пора, думает Клавдия, испугать старуху».
И молодая девушка неистово закричала.
Старуха моментально приподнялась
Тогда Клавдия соскочила с кровати и бросилась на свою тетку Потом отбежала от нее, упала на пол и захрипела.
Вне себя от страха, бедная старуха удрала из комнаты. От испуга она даже не могла крикнуть и, добредя кое-как до гостиной, упала без чувств на диван.
Когда она уже очнулась, было утро.
Рассказав о «припадке» Клавдии горничной Маше, она пошла с ней посмотреть на свою больную племянницу, но Клавдия, как ни в чем не бывало, спала очень тихо, и счастливая, торжествующая улыбка играла на ее полных губах.
Нет, шептала, глядя на нее, старуха, с ней я спать, как ни люблю ее, больше не буду. Она, пожалуй, во сне задушит.
Клавдия и на этот раз спала очень долго.
Старуха сторожила ее пробуждение, и не успела молодая девушка открыть глаза, как тетка с ужасом стала ей передавать про ее припадок.
Какие глупости, сказала, смеясь, Клавдия, просто вам приснилось!
А сама подумала: «Слава Богу, припадок удался, и репутация моего художника пока будет не замарана!»
IXСКАНДАЛ В «ЭРМИТАЖЕ»
Я пришла тебе сказать, говорила Клавдия художнику, что «припадок» блистательно удался, и мы пока что можем спокойно, не боясь ничего, понимаешь Я буду к тебе приходить каждую ночь, как жена к мужу Доволен?..
Смельский горячо поцеловал Клавдию вместо ответа и затем озабоченно спросил:
Ты опять сегодня не пошла в гимназию? Нехорошо, могут догадаться
Пускай, мне все равно, воскликнула девушка Только вот тебя жаль!.. Хорошо, я исключительно для тебя пойду в эту противную гимназию и даже уроки приготовлю сегодня. А теперь, хочешь, я тебе попозирую?..
Нет, Клаша, не нужно Я пока не могу тебя покойно рисовать.
Ты желаешь, чтоб я тебе сначала надоела Эх ты, сластена! Так хочешь, чтобы я к тебе сегодня пришла?..
Что за вопрос! Только приходи попоздней. По поручению редакции, я должен быть сегодня от 9 часов вечера до часу или двух в «Эрмитаже», на одном дурацком юбилее.
Вот и отлично, сказала лукаво Клавдия, ты займешься своим делом, а я своими уроками.
И при этих словах Клавдия выбежала из мастерской художника.
Колонный зал «Эрмитажа», когда Смельский входил в него, уже кишел, как муравейник. На ответном, бесплатном юбилейном обеде было народу гораздо больше, чем на «чествовании» по подписке. Покушать на даровщинку явилось, как это всегда бывает и на «серых» чествованиях, неизмеримо больше У громадного стола, уставленного «предварительной» закуской, было особенно людно Вот идиотская, ослиная физиономия московского корреспондента большой петербургской газеты «Новая стезя» Пыжова; вот толстая, бульдогообразная «личность» талантливого, но погубленного водкой и тотализаторской игрой декадентского и сатирического поэта Тигровского. Недалеко от них в тесном своем кружке стоят: представитель громадного книгоиздательства, юркий и интеллигентный коммерсант-самородок Заварикашев и его главные сотрудники: доктор Атласов и даровитый иллюстратор Ставенко. Последний о чем-то горячо беседует с каким-то высоким и незнакомым Смельскому господином.
Я так ему и скажу, говорит раздраженно художник, если он осмелится, как в прошлый раз, говорить о «высоком историческом событии» что он меня ограбил, обманным образом, пользуясь моей нуждой после пожара, выудил от меня расписку и вместо 5000 рублей 200 рублей дал за самовольно изданные мои рисунки в книжках, выдержавших 57 изданий
Взволнованный художник говорил так громко, что слова его были слышны очень многим, в том числе и знаменитому поэту-декаденту Рекламскому. «Сверхчеловек», внимая Ставенко, ехидно улыбался. Его молодое, женоподобное лицо было очень похоже на сфинкса; оно было бы очень красиво, если б его отталкивающие, странные, мертвые глаза не говорили вам, что подобный человек, как Басманов, «с девичьей улыбкойс змеиной душой».
Смельский поздоровался с этими самыми видными «чествователями», бывшими и на прошлом обеде, и стал смотреть на других незнакомых ему представителей «московской мысли», которых он знал понаслышке. Особенно его интересовал тип Холопицкого, ничтожного писаки мелких изданий. «Сотрудничество» его заключалось в том, что он списывал различные остроты из старых юмористических изданий, слегка «переглупляя» их на свой «холопицкий» лад, и выдавал за свои в теперешних журнальчиках; в общем, он «зарабатывал» хорошие деньги. Таких гг. Холопицких легион, они, как мухи, засиживают всякое литературное предприятие и делают совместную работу с ними «каторжной». Только при феноменальном цинизме, безграмотстве и мелочности натур разных редакторов, не знающих даже, что такое гранка, возможно процветание подобных тружеников в повременной прессе. Потом, эти сотрудники хороши тем, что купчина-издатель при случае и ударить их может, и лицо икрой намазать Вот, собранием таких-то господ и могло назваться вторичное «чествование» маститого юбиляра. Порядочные литераторы на первом обеде увидали, куда они попали, и, конечно, теперь отсутствовали. И педагог-компилятор Буйноилов не должен был на них сетовать: ведь, в сущности, он и сам был крупным Холопицким, только по части учебников. «Черная» сотня Холопицких вполне может назвать его своим «идеалом», и не пустым, а полным, так как «юбиляр» не только сумел составлять бессмысленные учебники из других, прежде его изданных, но даже сумел их вводить в жизнь и нажил на костях других огромное состояние. Его поучительный юбилей «совпал» с двухмиллионным количеством экземпляров его книг, выпущенных в свет до сего времени. Такое празднество действительно будет вписано золотыми буквами в историю всесветных скандалов