Клавдия скоро, по совету папаши Полушкина, была переведена в роскошный дом на Поварской. Молодой человек окружил ее сказочной, но немного безвкусной обстановкой.
Лестница, ведущая в «рай», была украшена тропическими растениями. В передней, вместо вешалки, стояли медведи на подставках; во рту «мертвые» звери держали крюки для вешания платья. Квартира состояла из трех комнат: зала, столовой и спальни, где висел над кроватью портрет Смельского
Клавдия положительно околдовала недалекого Полушкина; его некрасивое лицо с «львиными» усами выражало страшную муку, когда на все его просьбы «жить только с ним», «вакханка» отвечала: «Этого нельзя: я очень добра и не могу обидеть понедельника, вторника, среду, четверга и тебямою пятницу!»
Днями недели Клавдия называла своих поклонников. Она каждого принимала в свой день и проводила с ним время. Если кто-нибудь из них «протестовал» против такого порядка, Клавдия, не желая стеснять своей свободы, безжалостно отказывала ему от дома, и никакие просьбы не могли помочь провинившемуся тирану вернуться в объятия Клавдии. Однако, Полушкин представлял исключение: он пользовался и воскресеньем, и субботой, днями «отдыха» возлюбленной, хотя и носил официальное прозвище «пятницы». Миллионы Полушкина и заботы о Клавдии смягчали «непреклонную» волю вакханки, и она богачу многое прощала. О полной же монополии его на ее ласки она просила и не помышлять. «Маменькин» сынок терпеливо переносил капризы Клавдии, боясь окончательно потерять ее; притом, воскресенье и суббота были также отданы ему, так сказать, вне абонемента и смиряли его норов, заставляя гордиться этой исключительной «привилегией».
Клавдия полулежала в гостиной на кушетке, одетая в какой-то фантастический костюм. На коленях у ее ног валялся «четверг», известный фельетонист Наглушевич. Он пришел к ней сегодня в пятницу. Это было нарушение уставов Клавдии, и она на все его страстные просьбы отвечала отрицательно и просила оставить ее в покое. Сейчас может явиться Полушкин и произойдет столкновение «поездов». Вакханка же была исправный стрелочник и не любила «крушений».
Ее насмешливое, молодое и по-прежнему прекрасное лицо сделалось еще более удивительным по своей привлекательности: зрелость наложила на него особый отпечаток. Губы стали еще полнее и чувственнее, а полунагая, не прикрытая тканями высокая грудь еще пышней и рельефней. Она нарочно, дразня фельетониста, смотрела на ее колыхание.
Царило полнейшее молчание.
Отворите форточку и уходите вон, сказала она «четвергу». Сейчас явится «пятница».
IIIСТОЛКНОВЕНИЕ
Наглушевич послушно окончил свое «коленообразное склонение» и подошел к окну.
Струя свежего весеннего воздуха, вместе с великопостным благовестом, ворвалась в напоенный сладострастными духами «уголок» вакханки и заговорила, что где-то происходит другая, возвышенная жизнь, с другими, полными глубокого значения, явлениями Фельетонист взглянул из открытой форточки на прозрачное голубое небо и перекрестился.
Для меня это ново! воскликнула удивленно Клавдия Льговская. Вы, Наглушевич, верующий! Я не могу допустить, что глубокая вера могла находиться в сердце такой бесструнной балалайки, как вы!..
Да, я человек верующий, ответил с непритворной грустью Наглушевич, как это ни странно! Я никогда не сажусь за работу, не перекрестившись
И потом, сказала Клавдия с ехидной улыбкой, в своей «работе» высмеиваете все, что свято и дорого каждому человеку! Простите, это фарисейство
Может быть, но это так. Мылюди, мятущиеся без всякого устоя Редко кто из нас может отвечать за свои действия Среди нас очень мало неискренних Мы зарабатываем громадные деньги Нам хорошо платят за флюгерство Издатели принуждены, чтоб оплатить нашу «беспардонную бойкость» и устоять на месте, шантажировать всех, кого можно, особенно заведения вроде, например, г. Декольте, где все, искусство, вино и женщины, соединяется для того, чтобы пить «дурацкую» кровь. Вы, я думаю, читали «полемику», как попался мой издатель
Глупенков, подсказала Клавдия, как же, читала, но погодите
Разговор так заинтересовал хозяйку, что она, забыв о «столкновении поездов», уже не гнала от себя фельетониста.
Скажите мне, вы богаты или будете обеспечены за свое «близкое» участие в «сих темно-коричневых делах», как вы выражаетесь?!..
Какое! мы все ставим на карту Совесть, честь, убеждения, все продаем и все-таки умираем нищими. Мало кто из нашего брата нажил состояние Особенно из истинных «флюгеров» Я знаю только одного журналиста- богача, издателя «Новой стези», но ведь он исключение, а потом и ничем «открыто» не гнушается. Он откровенно заявляет, что сотрудники его, с позволения сказать, жулики, а где ему прикажете достать честных людей? Далее, честные люди и не выдержат его ежовых рукавиц, и так обманывать публику не сумеют!..
Что же, большая газета мне немного сродни, ядовито заметила вакханка, я также окружаю себя темными личностями
Какое сравнение! убежденно произнес Наглушевич. Вы, по крайней мере, честны, потому что искренни и не выступаете под флагом «жалких слов, горячих фраз, прекрасных» Да что «Новая стезя»! Вот консервативная газета «Доброе старое время» громит то, чем ее книжные шкафы торгуют и, так сказать, служат рычагом бросания «вредных идей» в охраняемую ею публику. Положим, и либералы не лучше Возьмем Буйноилова Он на словах весь мир обнимает, а на деле прилепляет близким людям «ракеты», чтоб легче им на тот свет лететь было Вы знаете его поступок с семьей его товарища и друга Неелова?..
Знаю Выходит, что я права, пренебрегая общественным мнением Я даже не хочу переменять своей настоящей фамилии и выбирать псевдонима Льговская, и все тут
Конечно, Льговская, прошепелявила, «модно» картавя, входящая «пятница» Полушкин, прекрасная, звучная фамилия, как и ее
Замолчите, Полушкин!.. резко перебила его Клавдия. Поберегите свои пошлости для tete-a-tete. Лучше познакомьтесь Полушкин, Наглушевич! сказала она, представляя друг другу «поклонников».
Рослый, внушительный, слегка плешивый Наглушевич подошел к маленькому, ничтожному пшюту Полушкину.
Они пожали друг другу руки.
Миллионер давно знал «писателя». Недавно он разнес его «тятеньку» за его сомнительную благотворительность. Весьма понятно, что «сынок» был враждебно настроен против фельетониста, осмелившегося публично подкопаться под непогрешимость «папы».
«Я сейчас почти у себя в доме думала микроцефальская головка, попробую его унизить».
Я вас знаю, но читаю ваши наброски редко, сказал с явной неприязнью Наглушевичу миллионер. В них нет чувствительности к правде!
Наглушевич понял, что «недоносок» хочет унизить его в глазах Клавдии.
«Постой, я его выведу на чистую воду: за что он сердится на меня?!»решил фельетонист.
Вы хотите сказать, спокойно возразил Наглушевич Полушкину, в моих писаниях нет истины. Может быть. Кому мало дано, с того много и спрашивается, сострил он. Об истине мне заботиться некогда. Я не миллионер, и родитель мой, которого я не знаю, также не был им; по крайней мере, официально я этого утверждать не могу. Я ублюдок-с. Я консервативно-либеральный и реакционерно-прогрессистский публицист. Меня мамаша родила-с между написанием фальшивого векселя и составлением шантажной заметки-с. Так где ж нам, ублюдкам-с, «чувствительность» к правде иметь?! Выдругое дело. Вам и карты в руки-с
Я личности так глубоко не желал бы затрагивать, трусливо зашепелявил Полушкин.
Клавдия поняла, куда клонит Наглушевич. Ее это легкое столкновение начало немного интересовать. Она была убеждена, что фельетонист слегка поучит зазнавшегося мальчишку. И поделом, не начинай
Не желаете задевать-с, ответил Наглушевич со смехом. А кого же вы изволили «нечувствительным» к вашим капиталам, то бишь, «истинам», назвать?..
Позвольте. Это ятак.
Так нельзя «лжецом» человека называть! не отставал Наглушевич. Так только вы и ваши присные трудом человеческим пользуетесь. Я же, по крайней мере, хотя домов и миллионов не имею, никого, кроме себя, до смерти не эксплуатировал, а потом для отвода глаз не благотворил
Клавдия! вспылил молодой благотворитель. Я прошу тебя запретить обижать меня и папа этому господину. Кажется, я заслужил Он ведь меня, хозяина, обижает!..
Льговская, вся красная от оскорбленного самолюбия, поднялась с кушетки. Грудь ее высоко, гневно поднималась, громадные глаза сделались еще больше.
Вы здесь хозяин? Идиот! взволнованно крикнула она, подходя к Полушкину. С каких это пор? А?
И, не давая опомниться пшюту-капиталисту, она бесцеремонно схватила тощую, марионетную фигурку его и вытолкнула его из гостиной.
Иван! крикнула она лакею. Подай барину пальто и никогда не смей пускать его ко мне!.. Слышишь?.. Я вам покажу, милостивый государь, говорила она по адресу удаляющейся «пятницы», какой вы здесь хозяин!.. Попробуйте вернуться ко мне!..
IVЗАГОРОДНЫЙ КУТЕЖ
Благодарю вас, Наглушевич, сказала она, возвращаясь в гостиную, что вы дали толчок для того, чтобы я вытолкнула этого щенка Видите, я иду по вашим стопамострю!.. Онхозяин?!. Действительно, он купил мне обстановку и заплатил за мою квартиру за год вперед, но разве я не искупила всего этого? Один час обладания мной стоит и не таких еще жертв Он со слезами на глазах просил меня Я же, как вы знаете, женщина добрая и пожалела «богатенького манекенчика»!
Вы известная благотворительница, ласково произнес Наглушевич, зная, что его вольность Клавдии понравится.
Что правда, то правда, мой дорогой «четверг»! воскликнула весело Клавдия. Бросим говорить об этом соре, я не горюю о ссоре Напротив, в награду за это, поедемте сегодня смотреть венскую оперетку, а оттуда за городкутить!..
Представление третьего акта «Прекрасной Елены» оканчивалось. Изображающая древнюю героиню, «из-за пышного стана которой цари так упорно сражались», артистка-немка должна была участвовать в избитой пьеске: «Цыганские песни в лицах» и петь на русском языке разухабистые русские мотивы.
Это будет очень пикантно, ведь она ни одного слова по-русски правильно вымолвить не может, говорил полушепотом Наглушевич, сидя вдвоем с Клавдией в дорогой, закрытой ложе.
Точь-в-точь один публицист из «Доброго старого времени»! не мог и тут утерпеть фельетонист, чтобы не сказать чего-либо про кого-нибудь из своих собратьев. Родился он в Германии, учился в Вене и вдруг попал в руководители газеты и о русском самосознании хлопочет. Ну, не шарлатанство ли! Он даже и книгами торгует, приноровленными, по его понятию, к просвещению русского «духа». Поль де Коком или «Тайнами гарема», например. Одной моей знакомой старушке он даже от работы отказал за то, что она не согласилась с его мнением, что для развития русского народа «Тайны гарема» совсем не лишни!
Уж вы сочините! недоверчиво воскликнула Клавдия. Сами-то вы хороши! Знаю, что вы в одном некрологе написали про недавно умершего почтенного деятеля Вы вспомнили, что познакомились с ним в «веселом доме» и описали, как он там «убежденно» отплясывал.
Вы возражаете, как всякая женщина При чем я здесь? Ядругой коленкор. Я не руководитель старейшей газеты, а бесструнная балалайка, как вы метко изволили прозвать меня. Господин же Асмусне я! Он охранительный столп и человек правдивый. Правда его простирается до того, что он одну, тоже старушку, переводящую ему также «Тайны гарема» другого автора, хотел для большей правдивости перевода в Турцию отослать с предписанием: «В баядерки поступить». Там, говорят, старух, в особенности толстых, очень любят. Для силы контраста, стало быть
А, ну вас! сказала Клавдия. Вы вечно с глупостями. Будем лучше слушать «Цыганские песни».
Увлеченные болтовней, они действительно не заметили, как пролетело время и началась другая пьеса.
«Декорация» действительно представляла из себя черт знает что, а не русскую обстановку.
Редакция старейшей «русской» газеты, ядовито прошептал вновь неугомонный фельетонист.
Наконец, выбежала «русская» красавица. На нее без смеха нельзя было смотреть.
Гоюбка моия! затянула она, одетая в коротенькую балетную юбочку. Пожмемся в гоя
Что, неправду я вам говорил?! делился Наглушевич с Клавдией впечатлениями, сидя с ней в пролетке, запряженной парой бешено несущих их за город лошадей.
На подмостках ресторана, изображающих из себя что-то вроде сцены, голосили какую-то неприличную песенку девицы, когда Клавдия и фельетонист проходили главную залу кабачка, чтобы скрыться в кабинете.
Навстречу им попался какой-то моложавый, удивительно стройный, с оригинальным красивым лицом богатырь.
Декадент Рекламский! сказал Клавдии Наглушевич. Хотите, я его для «курьеза» позову к нам, в кабинет? Он нас повеселит
Пожалуйста, отвечала Льговская. Поэт ее очень заинтересовал. Я с удовольствием с ним познакомлюсь Я много про него слышала.
Фельетонист исполнил ее «приказание».
Поэт Рекламский не заставил себя долго ждать. Он всегда был не прочь «сойтись» с новой, хорошенькой женщиной.
Не успел лакей подать все нужное для «кутежа», как Рекламский уже жал руку Клавдии.
Я всегда пребываю в этих злачных местах, начал сразу он. Я жить не могу без новизны. А где найдете ее, как не здесь? Тут постоянный ввоз нового женского тела
Ну, пошел с места в карьер, воскликнул Наглушевич. Пожалуйста, будь поскромней Расскажи лучше, как на тебя г. Волынкин, как на «дичь», охотился
Я думаю, это неинтересно, хотя и сверх-нетактично.
Тогда не надо! корча из себя умышленно невинность, проговорила Клавдия.
Рекламский инстинктивно понял, что она заинтересовалась им, и отложил свою повесть, щадя «стыд» Клавдии, до другого раза, хотя он и прекрасно знал, кто она.
Я несчастный человек! перевел он разговор на прежнюю тему. Тело женщины, какая бы она ни была, я люблю только один раз. Потом оно наскучивает мне.
Какой женщины? многозначительно «бросила» Клавдия.
Всякой, настаивал на своем убеждении декадент.
Неправда!..
«Однако, Клавдия им порядочно обворожилась», подумал Наглушевич. И, обращаясь к поэту, фельетонист сказал:
Прочти что-нибудь нам, да позабористей. Ты мастер, я знаю, на заборах писать!
Рекламский не обратил на «шута» никакого внимания и начал:
Я бесстыдство люблю только раз,
Прелесть тела я раз созерцаю,
А потом, тело, скройся из глаз,
Я тебя, как добро, отрицаю.
Я бесстыдство люблю только раз
Я другого ищу сочетанья,
Незнакомых созвучий груди,
И за эти за все очертанья
По кровавому еду пути
Я другого ищу сочетанья
Новых жертв я ищу, как гипноза,
Жить без новых красот не могу,
Жизнь моя есть сплошная угроза:
Подарить ее можно врагу.
Жить без новых красот не могу
Ну, с такими стихами далеко не уедешь! Разве в сумасшедший дом, буркнул фельетонист, когда декадент кончил.
Но Клавдии стихи понравились. Потом, они прочитаны были с такой безысходной мукой голоса, с таким тонким сладострастием, что она решила пригласить к себе необыкновенного поэта.
Рекламский поблагодарил Клавдию за внимание и как-то загадочно улыбнулся.
После чтения стихов разговор что-то не клеился и все приналегли, по выражению фельетониста, на другие «куплеты»на свиные и прочие котлеты, хотя «сего лакомства» на столе и не имелось.
У Клавдии изрядно шумело в голове от выпитого шампанского, когда они, простившись с Рекламским, садились с фельетонистом в коляску.
Хорошо, хорошо! шептала Льговская в ответ на страстные просьбы Наглушевича. Поедем ко мне ночевать без очереди Только, пожалуйста, мне особенно не надоедай своими глупостями и дай покойно поспать
VСОБЛАЗНИТЕЛЬНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ
Вытурив в 12 часов дня, «для своевременного сочинения новых пасквилей», Наглушевича, Клавдия приказала подать себе кофе.
Сегодня была суббота, день «пятницы»изгнанного Полушкина, и Льговская была свободна.
Смертьсвобода, свободасмерть, запела она арию из «Маккавеев» Рубинштейна своим довольно сильным и приятным контральто. От нечего делать, она училась пению, и многие поклонники говорили ей, что она талант зарывает в землю.