Свернули в железные ряды за ножиком.
Нож мне! заявил Волчок, пролезая мимо навешанных на дверь замков в первую попавшуюся лавку.
Темно-желтый, как испорченный лимон, продавец отрывисто спросил:
Кухольный, сапожный али складешок?
Складешок Подлиннее бы.
Торговец навалил на прилавок целую кучу. Волчку сразу же понравился один, с черной ручкой, но он отложил его в сторону, как недостойный внимания, и начал рыться в ворохе других. Торговался же так упорно, что купец, утомившись спорить, вместо ответа стал лишь мотать головой: мол, я не согласен. Несколько раз Волчок даже порывался уйти из лавки
Да вот тебе за двугривенный! вспылил продавец, подавая намеченный Волчком нож. Но Волчок презрительно фыркнул. Дурак он, что ли? Он, чай, не кует двугривенных и не находит их на мостовой. Такого ножа ему и даром не надо, вот невидаль.
Купи его, надоело! в тон мальчику попросила Ксюша. Волчок нехотя, словно уступая ее просьбе, выкинул на прилавок монету, а складешок спрятал в карман.
Вышли.
А и хитрый же ты! восторженно молвила девочка. Волчок лихо нахлобучил картуз и процедил сквозь зубы:
Со мной не пропадешь.
Ксюша запросила пряниковуж не надул ли он ее, и не лжет ли, что есть еще гривенник. Мальчик обиженно всунул ей в руку деньгупокупай, что знаешь И она у ближайшей торговки набрала десять копеечных коврижек, пахнущих льняным маслом. Девять коврижек Ксюша оставила себе, а одну подарила Волчку, чтобы и ему было сладко. «Не мало ли?»одолело ее сомнение, когда она съела первый кус, и он ей не особенно понравился. «Мало!»решила она, одаряя жениха второю штукой.
Фабрика, мимо которой они проходили, уже не тряслась и не гудела. По субботам в ней шабашили в два. Высокая, длинная, со множеством темных окон, она еле-еле вздрагивала, как при издыхании.
Ксюше она напомнила облезлую псину, что лежит посреди улицы и жалобно скулит.
Другое дело выставка! Красок-то, красок на воротах!.. Позолоченный шпиц, красная арка с синими финтифлюшками; под аркой щит с гербом города, половина щита белая, половина небесная. А столбы, вырезанные так затейливо? А створки ворот, и по красному петуху на каждой створке? Смотрят они друг на дружку да поют, задрав головы. Умные люди сделали!
И все это огромное пространство, обнесенное высоким забором с тремя рядами колючей проволоки наверху его, раньше было обыкновенною пустошью. Почему, зачем ей была оказана столь необычайная честь Ксюша не знает. Вероятно, богачи рассердились, что пустошь только улицу портит, и прислали плотников, маляров, землероев и каменщиков. Те построили им много знатных дворцов. Богачи перебрались туда со всеми сокровищами и долго показывали народу свою роскошь Но оказалось, в домах позабыли сложить на зиму печи, подкатили осенние холода, богачи поселились в трактирах, а все свои вещи повывезли обратнопустошь осиротела, что было весьма на руку пронырливому Волчку.
Его лазейка находилась не на той улице, где фабрика, а там, где против выставки желтые дома, пахнущие карболкою и йодоформом, губернская больница. Идти туда надо темными переулками. Вокруг больницы много лип и седых берез, может быть, поэтому ее и назвали Загородным садом. Липы же и около самого забора выставки. Хотя между ним и Загородным садом залегла немощеная дорога, но в будни здесь ездили очень редко, да и то лишь одни возы с мешками извести, вытряхивающими из себя при каждом толчке белую зловредную пыль. Иначе обстояло по воскресеньям. Стремились велосипедисты, пролетали кареты и лихачи с седоками; спешили толпы пешеходовна ипподром или в Деевскую рощу, под сень высоких сосен. Роща возвышалась верстах в двух от города на крутом берегу Волги и была излюбленным местом гуляния горожан.
Но по субботам дорога между Загородным садом и выставкой особенно пустела. Волчок свои путешествия за таинственный забор обыкновенно приурочивал к этому дню.
Стой!
Ксюша остановилась.
Волчок оглянулся по сторонам, не подсматривают ли, и, прыгнув в придорожную канаву, приподнял одну доску в заборе. В образовавшее отверстие сперва пролезла Ксюша, а за нею он, и доска вновь опустилась.
Поди, ждут; мы маленечко запоздали! беспокоился Волчок, торопливо пробираясь по заросшей травою дорожке к пустующим павильонам.
Пущай! ответила Ксюша; она спешила доесть последнюю коврижку, чтобы ни с кем не делиться.
Печальное зрелище представляли собой покинутые зданиявысокие крашеные сараи со стеклянными крышами; они побурели от снегов и дождей, а ветер сорвал с них флюгера и перебил множество стекол. Странный городокбез жителей, без вещей в разрушенных домах Ласточки, голуби и скворцы были его единственными обитателями. Они гнездились и на метеорологической башне, и в павильонах, и в покосившихся будках, когда-то полных всяких сладостейвафлей, халвы, конфект, мармеладу, бутылей с фруктовыми квасами и с лимонадом.
Все постройки были расположены кругом; посреди него, на небольшой площади, высилось нечто в роде беседки или, вернее вершины колокольни.
Волчок любил свое царство, беседка была его тронным залом.
Величаво, как и подобает истому царю, он прошел по широким ступеням, за ним Ксюша, его достойная невеста.
Здорово, ребята! нахмурив брови, пробасил он подданным, сидящим на деревянном парапете в ожидании его прибытия.
Один из подданных, Ванькасторожев сын, которого Волчок спихнул с плота в Тухлую, еще не совсем позабыл нанесенную ему обиду и куксился. Но Волчок строго взглянул на него, и так властен был его взгляд, что оскорбленный подданный лишь сокрушенно шлюркнул сопливым носом. Против Волчка ничего не поделаешь: надо слушаться
Другой подданный держал в руках резиновую рогатку и мечтал, как он вечером разобьет пущенным из нее камнем фонарь. Мрачный, одинокий, воспитанник Сиротского дома, он слыл среди мальчишек за отчаянного головореза; Волчок взял его в свое царство после единоборства, предварительно расквасив ему нос и опрокинув наземь. «Пусти»! захрипел тогда побежденный, «А мне упокоришься»? спросил Волчок. Тот обещал стать на веки вечные верным другом, Волчок пощадил его и, действительно, нашел в нем преданного угрюмого раба. Дергач, как и Ванька, приходился Волчку однолетком.
Ленка, сестра Волчка, тоже находилась в числе подданных. Царь пустоши любил ее, хотя сильно подозревал, что до вдовства матка была не раз замужем, а дваждыочень не походила на него Ленка, бледная, высокая, покорная, с робкими движениями и слабым, точно умоляющим голосом.
Вы чего же, черти, не отвечаете, как я повелел? грозно крикнул Волчок и даже притопнул по полу беседки босою ногой.
Подданные соскочили со своих мест и вытянули руки по швам:
Здравия желаем, атаман!
То-то! Садитесь опять, да впредь-то не позабывайте, а то буду бить
Подданные влезли обратно на свои места.
Жениться задумал я! выпалил Волчок, на Ксюшке. Так вот С сегодня она будет ну моя жена. Верно, ведь? обратился к невесте Волчок.
Ладно, мне все равно.
Волчок опять нахмурился:
А звал я вас не за тем Все о стране Персии Видел я седни того самого тамошнего хана. Ай, и богат же, богат! На ногах сафьяновые коты, на руках перстни; халат, что у татарина, куда тамтатарина, жаром горит халат-от; весь в золоте. Сказал я хану: «Мои удальцы собираются»! Похвалил: всем, бает, будет за старание по по лошади.
Ишь как! удивилась Ленка, мне-то коня ни к чему, а вам под стать.
Волчок рассердился.
Молчать, дура! Видишь, не кончил слово я Так вы, братцы, обряжайтесь. Пора выезжать. Уведем карбас али катер и задуем до Каспия, а по Каспию с рыбаками до страны Персии. Хан говорит: уже много мальчишек туда поехало, такие головотяпы, что ай-лю-ли! В Персии-то война страшенная, вот он и набирает тайком. А ежели кто разблаговестит, так того удушим.
Волчок вынул из кармана нож и воинственно погрозил им подданным.
Так что молчок, ни гу-гу Да и не в барыш вам болтать попусту: полиция учует, что мы в Персию собрались, перво-на-перво в тюрьму, а опосля на заре расстреляют. Закон такой, не то все давно бы утекли. Да и расстрельная-то казнь в большущую милость, скорее всего обольют керосином и подожгут, как того скубента, что в мае красный стяг на бульваре перед людом пронес.
Ванька со страхом шлюркнул носом, а Дергач зевнул: дескать, не запугаешь.
А теперича выметайтесь! окончил свою речь Волчок. В тую субботу опять приходите, а кто супротивничать станет, дам ему взбучку здоровую.
Прощай, брат! буркнул мрачный Дергач.
Прощай! покровительственно ответил ему царь пустоши, пряча складешок.
Подданные быстро засеменили по заросшим дорожкам и один за другим исчезли в лазейке.
Ну, Ксюшка! тихо сказал Волчок, обнимая девочку, давай же поженимся.
IV
Солнце стояло уже очень низко, когда они, царь пустоши и его царица, покинули беседку. Они шли, понурив головы и не говоря. Лицо Волчка было бледно, а движения вялые, расслабленные. Новенький нож, о котором так долго мальчик мечтал, более не радовал его, ничто не радовало Волчка, и, кроме того, он стыдился Ксюши, не смея даже взглянуть в ее сторону. Сколько боли, сколько слез он принес ей своею женитьбоюправо, лучше бы навсегда остаться холостяком.
Ксюша! наконец, не выдержал Волчок.
Она замедлила шаг.
Прости меня, Ксюшенька!
Плечи Волчка вздрогнули.
Ксюша не отвечала. Она уже не походила на ту маленькую и вечно веселую девочку, что недавно сидела на крыше сарая, грызя корочку хлеба. Выросла, преобразилась, поумнела и покрасивела. Опорком, валяющимся в грязи, чувствовал себя Волчок рядом с нею.
Он прикрыл глаза грязными ладонями, прислонился к водосточной трубе облезлого домишки, мимо которого они проходили, и заплакал, трясясь всем телом.
Волчок же! испуганно крикнула девочка.
Он не отозвался.
Да ну, какой милый
Руки девочки обвили его шею и оттащили от водосточной трубы.
Дурачок, глупый ты Ты, чаешь, рассердилась я, ан нет. И тятьки не боюсь, плевать, ежели вздует. О-ой, смешной-то! Что сморчок, сморщился!
Волчок улыбнулся.
Прости же!
На его сердце посветлело.
В Таборах им пришлось расстаться. Ксюша направо, он налево, оба домой. И так-то тяжело было расставаться что Волчок уже подумывал сейчас же утечь в страну Персию, лишь бы не расходиться, но оставлять товарищей в дураках стыдно, и не все еще приготовлено к поездке. Поэтому, хоть и горько было, а разошлись.
Лачуга матери Волчка глазела на вонючую улицу одним окном, да и то заклеенным во многих местах газетною бумагой; сколько раз оно билосьодному Богу ведомо. Не вставлять же каждый раз по новому стеклу: и так не густо, а тогда и совсем будет пустоматка поденничала, стирала, мыла полы; Ленке платили за день пятиалтынный; Волчок бродяжил. В самый раз околевать с голоду.
У-у, язва! встретила Волчка матка бранью, пожаловало ненаглядное солнышко. Жулик сволочной!
Волчок сел на лавку к столу.
А, ведь вздую, ей-ей! сурово процедил он свозь зубы.
Это родную матушку-то? всплеснула руками матка, грязная, толстомордая и спившаяся баба.
Да, вздую! буркнул Волчок. Ты это почто мои сапоги пропила, а? Утресь хвать-похвать, а онитю-тю Рожа разбойничья, вот как тебя величать, а не матушка. Завтра, чай, воскресенье, а я босыш буденный.
Ленка лежала на деревянной кровати и спала, привычная к подобной перебранке. Посреди избы стоял неоскобленный осиновый столб; он подпирал потолок, чтобы тот не провалился вместе с крышею, и изба не разъехалась.
Глядя на этот столб, Волчок заскучал, захотелось в лес и в поле.
Ну, ладно! дай пожрать, лениво попросил он.
Матка, обескураженная справедливым упреком, молча подала сыну латку с тюрей и краюху хлеба. Волчок стал хлебать. Уже почти совсем стемнело: матка постлала ему на полу лохмотья, заменявшие постель.
Как поешь, так и на боковую, нечего тут прохлаждаться.
Мое дело! строго ответил Волчок, отодвигая от себя опустошенную латку.
От матки воняло водкой, потом и какою-то кислятиной. Черт знает, какая потаскуха эта матка! Мало того, что пьет, так и пропивать вздумала.
Но гнев Волчка смягчился, когда она, постлав, села с ним рядом и вздохнула.
Нельзя, Волчок, так ругаться Я ж тебя уродила, не иная Скажу тебе прямо, от разных вы кобелейты да Ленка, прямо скажу, поистине, а токмо я, не иная. Ты первый мой, тебя от покойничкацарствие ему небесное! Ленку ж с солдатиком прижила. Красив был, а я дура.
Оставь! отмахнулся от ее слов Волчок, но матка не унималась:
Вот вырастешь, так узнаешьчасто мы согрешаем. Трудно было носить тебя, восемь месяцев нутро ныло, на девятый начала помирать. Злодей был покойничек, такой сатанацарствие ему небесное! что злей не видывала: тяжелую не щадил, бил по чреву а выносила сыночка!
Мать хихикнула и прижала к своей груди Волчка. Волчок не вырывался. Во тьме и в молчании они просидели с минуту, а потом Волчку это надоело; он осторожно высвободился из ее объятий и, не раздеваясь, лег. Заснул тотчас же, даже не слышал, как мать его благословила.
Спал он словно убитый и к утру позабыл все виденные за ночь сны.
Утром же он долго лежал с открытыми глазами. Стояло вёдро, все было в золоте: и щелистый пол, и столб, подпирающий потолок, и грязь, и бутыль с подсолнечным маслом на подоконнике.
Ленка еще спала, но мать уже возилась у печкипекла ржаные лепешки; воскресенье, ведь, надо же приготовить что-нибудь вкусненькое.
Мам!
Что?
Солнце-то!
Да, солнышко! добродушно согласилась она, перевертывая лепешку.
А что, ежели бы оно упало теперь?
А куда ж ему упасть?
Куда-нибудь! неопределенно ответил Волчок, но матка рассеяла его сомнения:
Это когда Антихрист придет, да будет промеж людей шляться, да свои печати окаянные накладывать. А с виду Антихрист тот благой, хоть от девки самой что ни на есть распахабнейшей. И многие народы ему поклонятся, как Господу. Поди знай, може, он уж тутотка, на земле И все ж ему душу-то грешную не захороводить в омут: Бог-от и грешников приголубит, а его в тартарару вечную. Эва как!
Мать бросила Волчку прямо с поду горячую лепеху:
Ha-ка, сыночек, закуси Мать пекла, помни.
Волчок алчно зажевал, пачкаясь в муке, которой была обсыпана лепешка. Съел единым мигом, а когда встал, поглотил еще штуки четыре. Во всякой еде Волчок норовил есть с запасом, на случай голодухи. Проглотил бы и шестую, да не полезла. Пришлось оставить сестре.
Ленка лежала, раскинувшись по постели, и во сне сладко улыбалась. Правая нога до колена выбилась из-под лоскутного одеяла. Ленка злила Волчка. A-а, негодяйка! Подумаешь, растянулась, что барыня, и колено нагое высунула, а сама крапивница, дочь солдатская.
Мам, шепнул Волчок, ты молчи, я сейчас ее вспугаю!
Он зачерпнул в железный ковш воды из стоящей в избе кадки и, подкравшись на цыпочках к спящей, отогнул край одеяла. Тьфу, Господи, экая белая худая шея И этакая-то размазня занимает в избе место, ест, спит, называется сестрою
Волчок, сердито улыбаясь, вылил воду на девушку. «Что? Что-о? Что-о-о»? вскрикнула она, смотря побезумевшими глазами на брата. Волчок стянул с нее одеяло и коротко приказал:
Вставай! повалялась, да и довольно. Пора честь знать!
Мать хихикнула, а Волчок нахлобучил на голову картуз. Что-то поделывает Суран-хан, надо бы его спроведать. Красть арбуз Волчок сегодня не будет, но лепешку ему снесет.
Волчок сунул в карман две лепешки, пару луковиц и завернул в тряпицу немного соли. Пусть перса покушает.
Уходишь? спросила матка.
Ухожу.
Матка больше ничего не спросила, но по ее лицу было заметно, как ей обидно, что Волчок не хочет даже чайку попить с нею. Не каждый же день чай, да еще с сахаром.
Но Волчок вышел за дверь. В сенях он зацепил за какой-то гвоздь и до крови рассадил руку. «Бог не хочет, чтобы я не попил чаю»! подумал он, однако, упорно двинулся дальше, придерживая натянутым на ссадину рукавом текущую из нее кровь. Ночто за новость! не успел он отойти от избы двух шагов, как запнулся и упал на дорогу. Если бы зимой, тогда бы еще понятно, но летом летом «Бог хочет, чтобы я попил чаю»! решил Волчок, возвращаясь. Ему стало жаль мать, обиженную его уходом, а также и Ленку, Правда, она крапивница, но, ведь, нагуляла-то ее матка.
А то давай, попьем вместе! весело сказал Волчок в избе пекущей лепехи матке. Она просияла, а Волчок скинул картуз, взял с лавки одеяло, прыгнул на кровать к сестре и с нею прикрылся Какую он поднял возню! Он ее щекотал, дергал за русую косенку и строил такие ужасные рожи, что ей сделалось страшно. Кого только он не изобразил: и монаха, и разбойника, и пьяницу, и городового. Мало того, он, прислонясь к стене, встал на голову и трижды прокукарекал, хлопая ногами, как крыльями.