Без труда не выудишь и рыбку из прудавот что это значит.Он важно кивал, брал трубку и пускал подчеркнуто аккуратные кольца дыма.И это, безусловно, относится к учению в школе. Гимназистам положено знать грамматику древнегреческого и латыни. Обоих этих языков сразу! Это очень красивые языки и очень красивые знания. Такие знания на всю жизнь придают тебе чувство превосходства над другими людьми. Но только трудов они требуют, прилежания, усердия, а значит, Адольф, гимназия не про тебя. Кроме того, там изучают античную историю, философию и искусствознание, а все это тебе совершенно не нужно. Ну, преуспеешь в одном предмете, ну в двух, а что толку? Куда лучше, на мой взгляд, тебе пойти в реальное училище. И дело не только в практических знаниях и навыках, которые ты там приобретешь. Помимо всего прочего, я смогу помочь тебе с поступлением.Он и впрямь был готов попросить об этом Мейрхофера.А гимназия исключена, и помощь моя там тоже окажется без толку. Послушают, как ты говоришь, посмотрят, как пишешь, и сделают тебе ручкой.
Алоис понимал, что может попросить кое-кого из посетителей вечеринок о помощи при поступлении в гимназию, да только чего ради? Все равно Адольфа не примут, а он, Алоис, потеряет лицо. Причем без малейшей пользы для дела. И тут он глубоко вздыхал.
4
Жизни Адольфа предстояло измениться к худшему. Линц находился в восьми километрах от Леондинга и был в двадцать раз больше. Каждый час туда ходила конка, но Клара рассудила, что мальчику будет полезнее ходить в реальное училище пешком, а прогулка через лес и поле получалась весьма изрядная.
Всякое утро отец, мать, а то и сестра в той или иной форме напоминали Адольфу, что он теперь единственный сын, а значит, все упования связаны с ним, и только с ним. Прошло совсем немного времени, и он уже возненавидел реальное училище. В темные дни это и без того угрюмое здание действовало на него особенно угнетающе. Да и то время, когда он блистал в школах Хафельда, Ламбаха и Леондинга, осталось позади. Теперь сами стены, казалось, разделяли владеющую мальчиком тоску. Он часто вспоминал о том дне, когда Алоис, безутешный после смерти Эдмунда, едва не задушил его в объятиях, вновь и вновь повторяя сквозь слезы: «Отныне ты моя единственная надежда», но несло от него при этом отнюдь не упованиями, а табаком. Неужели сам этот запах не свидетельствовал о предельной лживости отцовских слов? Это воспоминание, пронизанное недоверием и отчаянием, теперь ассоциировалось для Адольфа с мрачными порталами школы, в которую его загнали разве что не силком.
Его одноклассники происходили по большей части из преуспевающих семей. Их поведение резко отличалось от повадок деревенщины и мальчишек из пригородов, с которыми Адольфу доводилось иметь дело в последние несколько лет. Так что он не поверил матери, гордо заявившей ему: «Твой отецвторое лицо во всем Леондинге. А первоебургомистр Мейрхофер, его близкий друг».
Адольф сомневался в том, что влияние этих двух местных знаменитостей выходит за пределы Леондинга. В конце концов, самая значительная фигура в городездешний бургомистрторгует зеленью и бакалеей в собственной лавке! Адольф не успел пробыть в реальном училище и дня, как ему стало ясно, какой деревенщиной он здесь выглядит. Достаточно было подслушать разговор двух учеников, обменивающихся впечатлениями о вчерашнем спектакле в опере, где они, оказывается, были с родителями. Одно это уже заставило Адольфа призадуматься, а все остальное он легко домыслил сам. «Знаешь, этот Гитлер, он ходит сюда пешком из Леондинга!» Да, конечно, в дождливые дни он отправится в училище на конке, но только если у родителей найдется на это лишний медяк.
Он не из наших. Большинство мальчишек из Линца ни разу в жизни не были в Леондинге и считали его утопающим в грязи медвежьим углом. А задерживаться после уроков, чтобы свести знакомство с соучениками, Адольф не мог: приходилось сразу же пускаться в обратный путь. И с лесными играми в войну теперь было, можно сказать, покончено. На них у Адольфа оставалась только суббота. Когда, спрашивается, заниматься муштрой?
Вскоре мальчика вновь охватили прежние сомнения. Виновен ли он в смерти Эдмунда? И вновь Адольф избрал своими слушателями деревья. Однако теперь тирады превратились в филиппики. Он обрушивался на глупость преподавателей, на затхлый запах, исходящий от их одежды.
«Зарабатывают они гроши,заявлял он могучему дубу.Это совершенно ясно. Они не могут позволить себе даже свежей сорочки. Анжеле следовало бы принюхаться к учителям и раз и навсегда отстать от родного брата!»
Имелись у него и другие причины для обиды. Обращаясь к старому вязу, Адольф вещал: «Считается, что это передовая школа, а на самом деле она на редкость отсталая. И дурацкая!Ему было слышно, как, соглашаясь с ним, перешептывается листва.Я решил посвятить себя рисованию. Мне удается безупречно передать на бумаге малейшую деталь любого зданиячто в Леондинге, что в Линце. И когда я показываю эти рисунки отцу, даже он бывает вынужден признать мои способности. "Отлично рисуешь!»говорит он мне. Но тут же сам все портит, добавляя: "Вот только перспектива тебе не дается. Перед твоими домами разгуливают люди самого несуразного роста. Однитрехметровые великаны, другиепросто пигмеи. Изучи масштаб, попробуй хотя бы прибегнуть к помощи линейки. Высота зданий и рост людей должны быть пропорциональны, да и разделяющее их расстояние надо брать в расчет. Жаль, Адольф, что у тебя это не получается, потому что дома сами по себе выходят у тебя просто замечательно»».
Разумеется, похвала, пусть и с оговорками, из отцовских уст была куда дороже безудержного восторга, в который при виде рисунков Адольфа приходила Клара. Отец был прав в главном: искусство требует интуитивного проникновения в суть предмета, а вовсе не тщательного изучения.
«Уроки,говорил Адольф следующей попавшейся ему по дороге рощице,это пустое. Вот почему учителя ничуть не интересуются моими способностями. Они снобы. Они заискивают перед мальчиками из богатых семейств, ходят перед ними на цыпочках. Само пребывание в реальном училище стало для меня нестерпимо».
Но даже деревьям Адольф не решался признаться в том, что мальчики, которые играют или хотя бы просто разговаривают с ним на переменах, неизменно оказываются самыми жалкими, самыми глупыми или самыми бедными во всем училище.
Адольф верил, что вековым деревьям присуща мудрость. Они почему-то напоминали ему огромныхи таких же мудрыхслонов.
Иногда он сознательно ползал с утра сонной мухой, и тогда его приходилось отправлять в Линц на конке. Это сердило Клару. Расход был, понятно, пустяковым, но совершенно ненужным, особенно в безоблачный день. Каждый грош, потраченный без крайней необходимости, воспринимался ею как бессмысленная потеря. Медяки, израсходованные подобным образом, падают в бездонный колодец, из которого никогда потом не напьешься.
Так или иначе, в те утра, когда Адольфу приходилось идти в училище пешком, путь его пролегал по старым живописным лугам, и вскоре мальчик обратил внимание на попадающиеся там и тут укрепленные башенки. Особенно заинтересовался он ими, узнав, что эти осыпающиеся земляные сооружения находятся здесь уже чуть ли не целое столетиес тех самых пор, когда австрийцы жили в вечном страхе перед тем, что Наполеон не сегодня завтра велит своим полчищам переправиться через Дунай. Вот они и понастроили дозорных башенок по всему фронту предполагаемого вторжения. Однажды утром, задумавшись о рабочих, возведших башенки, и о солдатах, несших в них стражу, Адольф так разволновался, что у него случилось непроизвольное семяизвержение. После чего он впал в сонливость, однако же весьма приятного свойства. Разумеется, в училище он в тот раз сильно опоздал и был отправлен домой с уведомительной запиской родителям. Пробормотал какие-то невнятные объяснения, и Клара сама не знала, верить сыну или нет.
5
Одноклассники, презиравшие Адольфа, кое в чем ошибались. Леондинг отнюдь не был утопающим в грязи медвежьим углом, там и впрямь имелось нечто вроде высшего общества. Впрочем, даже между постоянными посетителями Burgerabend наблюдались тонкие сословные различия, сам факт существования которых заинтересовал Алоиса и помог ему несколько отвлечься от неизбывного горя. Хотя, разумеется, только на время. Он понимал, что будет шаг за шагом погружаться в свою печаль все глубже и глубже, и чувства его пришли в такое расстройство, что он начал всерьез опасаться душевного заболевания.
Бывали, правда, периоды, когда ему становилось полегче. И тогда казалось, что он все же сумеет оправиться от потери любимого сына и, не исключено, стать таким же сильным и стойким, как прежде. Хотя все-таки не как прежде. Не совсем как прежде. В сердце у него зияла рана, которая не затянется никогда.
Тем не менее вечерние собрания нобилитета помогали ему развеяться. Ему нравилось слушать остроумные и изысканные суждения. Никогда еще Алоис не был на короткой ноге с такими умными и образованными людьми, и общение с нимипочти на равныхприятно согревало душу. Однажды вечером он, например, прямо-таки заслушался рассказом некоего знатока вин и, по-видимому, винодела, как бы мимоходом заметившего: «Англичане называют этот напиток рейнвейном. Но только потому, что импортируют столь почитаемый ими рислинг с берегов Рейна». Алоис уже научился в ответ на такие высказывания многозначительно кивать, словно все только что услышанное было известно ему заранее. Как-то рислинг подали в замысловатой формы бутылках, именуемых Bocksbeutel. Вся компания разразилась хохотом, потому что это слово буквально означает «козлиная мошонка». Алоис развеселился настолько, что решил было взять слово. Да ведь и впрямь, кто из его собутыльников мог знать о козлиных яйцах больше, чем он? Разве не пара столь же увесистых шаров болталась когда-то между ног у него самого? Найдется немало свидетельниц, готовых дать соответствующие показания Хотя, разумеется, он этого не сказал. Ровня, да не совсеми он отлично понимал это. Здешние нобили (большинство из них) вставали ближе к полудню и соответственно могли всласть есть и вволю пить поздним вечером. Да если уж на то пошлои за полночь. А он даже в молодости лишь в редчайших случаях мог позволить себе ночные забавыразве что в постели у едва завоеванной женщины. Грустно осознавать такое, но он весьма немногим отличался от самого обыкновенного рабочего, ежеутренне отправляющегося на фабрику с ломтем хлеба, куском ливерной колбасы и судком супа. Он мысленно представлял себе своих сегодняшних собутыльников, подобно ему самому, уже удалившихся на покой: вот они встают (разумеется, поздно), съедают на завтрак яйцо в мешочек и раскуривают хорошую сигару. В предвечерние часы любой из этих господ может сесть в коляску и вдвоем с женой отправиться на легкое чаепитие куда-нибудь в гостиницу «Вольфингер» или «Три мавра», основанные еще в 1565 году. Потом они послушают струнную музыку. А он-то, Алоис, тут при чем? Что ж ему, на пару с Кларой ехать на чай к «Трем маврам» или на террасу «Вольфингера»? Да он сам себе идиотом покажется! Вся эта, условно говоря, аристократия городка Леондинг, пояснил он Кларе, обладает не просто завышенной, но мечтательно возвышенной самооценкой.
Не равняй с ними Мейрхофера. Он отличный дядька, но все эти господа происходят из старых, а то и древних семей. У них за ужином подают по шесть блюд. А то и все восемь. И не блюда это называется, а перемены.
Я могу приготовить тебе столько же,возразила Клара.
Нет, дорогая моя, отнюдь, я о таком даже не помышляю. Тут нужны фамильные рецепты, мейсенский фарфор, венецианского стекла бокалы.
Венецианского стекла бокалы?переспросила Клара. Этот разговор ее, к собственному изумлению, несколько расстраивал.
Вот именно. Если по ним щелкнешь пальцем, они звенят.
Его и впрямь однажды пригласили на званый ужин. И он отправился туда в одиночестве. Клара осталась дома следить за детьми. Когда он вернулся, Клара сказала, что им тоже, наверное, имеет смысл устроить званый ужин.
У них водопровод и канализация,возразил на это Алоис.Ванная у них это тебе не сарай в саду. И на двери в нее нет дыры в форме полумесяца, чтобы не сидеть в темноте. Наши новые друзьядаже если допустить, что они нам и впрямь друзья,поглядев на то, как мы живем, назвали бы это забавным.Он никогда не употреблял этого слова в таком контексте; благовоспитанный немец говорит: «Забавно!» («Komisch!»), когда на самом деле ему противно.Нет,продолжил Алоис,таких людей мы к себе пригласить не можем. Что, если кто-нибудь из них спросит: «А где тут у вас ватерклозет?» Что мне ответить? Сарайчик в саду, а что на Дверидырка, не обращайте внимания, никто не подсмотрит?
6
Тридцатого января, через пять месяцев после того, как Адольф поступил в реальное училище, Клару туда вызвали.
Возвращаясь домой на конке, она жмурилась, чтобы не расплакаться, и старалась набраться мужества рассказать Алоису о том, что оценки Адольфа просто ужасны.
Алоис узнает об этом на следующий вечер, уже поняв, что заканчивающееся 1 февраля стало для него не просто кануном горькой годовщины смерти Эдмунда, но и днем ужасным в ином отношении. Потому что, прогуливаясь в безрадостных мыслях по городу, он встретил Иосифа Мейрхофера, а тот повел себя весьма необычно. Увидев Алоиса, бургомистр оставил лавку на попечение продавца (чего он никогда не делал, если его, конечно, не призывали дела в магистрате) и пригласил отставного таможенника в ближайшую пивную.
Здесь они поговорили о годовщине смерти Эдмундадвое добрых людей, охваченных вполне естественными чувствами, а потом бургомистр повел себя и вовсе странно.
Вы должны пообещать мне, что не казните гонца, приносящего дурную весть,сказал он едва ли не впервые в жизни. Во всяком случае, Алоис слышал такое впервые.
Такая участь вам не грозит,удивившись, ответил Алоис, но на душе у него заскребли кошки.
Должен сначала осведомиться, есть ли у вас старший сын, названный в вашу честь?
Алоис схватил бургомистра за руку с такой силой, что на запястье у того появились пятна. Смущенно улыбнувшись, Мейрхофер высвободил руку.
Ну вот,сказал он.Казнь уже состоялась.Он подержал занывшую руку на весу.Ладно. Все равно придется сказать. Пришел циркуляр, разосланный по всему округу. Ваш сын попал в тюрьму.
В тюрьму? Но за что же?
Мне искренне жаль. За кражу. Алоис мучительно прочистил горло.
Я не верю,сказал он. Но, разумеется, поверил.
Вы можете навестить его. Если, конечно, захотите.
Навестить? Вот уж не собираюсь!
Ярость переполняла Алоиса, он обливался потом и с колоссальным трудом удерживал себя от того, чтобы не сорваться на крик.
Самым трудным решением в моей жизни стал отказ от старшего сына,собравшись с силами, заговорил он наконец.Мейрхофер, вам известно, какая у нас хорошая семья. Мы с женой неизменно заботимся о детях наилучшим образом. Стараемся воспитать их порядочными людьми. Но Алоис-младший оказался тем самым уродом, без которого семьи не бывает. Если бы я не отрекся от него, пострадали бы другие дети. А сейчас трем оставшимсяон вовремя удержался от того, чтобы всхлипнуть,живется просто замечательно.
Вечером по настоянию Клары Адольф показал отцу табель с оценками за полугодие. И, увидев, как изменилось лицо мужа, мать двоечника почувствовала себя так, словно совершила по отношению к сыну прямое предательство.
Грозным тоном, скорее подобающим для того, чтобы объявить войну соседнему государству, Алоис произнес:
Я поклялся твоей матери. По ее настоянию. Сказал, что впредь и пальцем тебя не трону. Это случилось ровно год назад. Мы все были потрясены тогда трагедией, разразившейся в нашей семье. Но сейчас, можешь быть уверен, я нарушу клятву. Это единственный способ проучить негодяя, извлекшего прямую выгоду из моего обета. Что ж, пошли! Мы идем к тебе в комнату.
И вновь ему удалось не дать воли гневу. До тех самых пор, пока он не вытащил из брюк ремня.
Под первым ударом Адольф сказал себе: я не заплачу! Однако порка оказалась на этот раз такой жестокой, что он все же не удержался от крика и слез. Да ведь и сам Алоис еще ни разу не пускал в ход кожаный брючный ремень. Удары которого не только причиняли боль, но и словно бы обжигали. Только бы не умереть!вот единственное, о чем мог думать мальчик. Причем страшился не только тяжести ударов, обрушивающихся на тощие ягодицы, но и разрыва сердца. Однако в самый жуткий миг Алоис резко прервал экзекуцию, толчком поставил сына на колени и приказал: «Хватит вопить!»
Тоска, накатившая на Алоиса, была воистину безысходной: прожить такую долгую жизнь и не оставить после себя ни одного мало-мальски достойного отпрыска!
7
Адольф испытывал истинные муки. Он осмелился показать свои наброски учителю рисования. Предполагал, что их тут же вывесят в самом центре доски, на которой выставляют лучшие рисунки учащихся. Он даже заранее подобрал слова подобающе скромной речи в ответ на неизбежные, по его мнению, похвалы. Эти прекрасные мгновения перевесят позор плохих оценок у него в табеле.
Должен признать, что мне пришлось поработать над далеко не обязательным (в случае моего невмешательства) фиаско.
У Адольфа и впрямь был талант, хотя и ничего особо выдающегося, с первого же взгляда на его рисунки я понял, что великим художником ему не стать. Скажем, двадцатилетний на тот момент Пабло Пикассо привлек в 1901 году наше чрезвычайное внимание как раз своими художническими способностями. Юный Адольф Гитлер, напротив, рисовал именно, и только, так, что его работы можно было вывесить на доску вместе с лучшими рисунками других учащихся.
«Но этого не должно произойти,проинструктировал меня Маэстро.Чего нам не хватает, так это еще одного непризнанного гения. Ушат холодной водыочень холодной, сразу и весь!вот что ему нужно».
А уж я расстарался. Учитель рисования был одним из наших клиентов. (Строго говоря, как раз из той категории посредственностей, мнящих себя непризнанными гениями, о которой говорил Маэстро.) Я устроил ему скандал с женой и сильнейшую головную боль как прямой результат этой перепалки. Рисунки Адольфа он смотрел, страдая невыносимой мигренью. И, разумеется, не отобрал ни единого.
Адольф не мог поверить в это. В тот же час он навсегда распростился с надеждой достичь успеха хоть на каком-нибудь учебном поприще. Пусть учатся другие, а он, Адольф, будет жить своим умом.
Разумеется, он, в отличие от Алоиса-младшего, не уйдет из дому; делать это ему совершенно необязательно. От одного прозвища Римлянин его все еще кидало в дрожь. Нет, он будет жить в семье и втайне от родственников развивать в себе железную волю.
В училище он по-прежнему отлынивал от уроков. В табеле за год, который Адольф вручил отцу в июне, значились двойки по двум предметампо математике и по естествознанию. Бедняга Алоис! У него уже не было энергии выпороть сына еще раз.
Летом, осознав, что оставлен в том же классе на второй год, Адольф впал в уныние почище, чем отец, однако ему удалось (с моей помощью) внушить самому себе, будто он проник в самую суть учебы куда лучше всех остальных реалистов. Потому что обзавелся тайным ключиком к познанию, не говоря уж о простых знаниях. Он будет запоминать только жизненно необходимое. Его одноклассники тратят массу времени на заучивание совершенно несущественных деталей. И в этом отношении ничуть не отличаются от учителей. Затверживают наизусть длинные списки и целые хронологические таблицы. Зубрят. Повторяют как попугаи. А как они радуются, когда учитель соглашается с их бессмысленными высказываниями! Вот такие-то и становятся круглыми отличниками.
Другое дело он, Адольф. Он выше этого. Во всем ему хочется докопаться до корня, дойти до сути. Только сокровенное знание является подлинным. Поэтому их учебники и шпаргалки ему ни к чему. Они замыливают взгляд и туманят разум.
Важнее всего для меня было развеселить его. А главное развлечение Адольфу этим летом доставляла его способность доводить Анжелу до слез. Теперь он уже не был слабее. А значит, в ответ на любой упрек мог безнаказанно обзывать ее глупой гусыней. Для Анжелы это было чудовищным оскорблением, и она даже жаловалась на Адольфа Кларе. Потому что терпеть не могла гусей. Видела, как они плавают в городском пруду, и считала их грязными птицами. Наблюдала, как гуси выбираются на мощеную дорожку, оставляя на ней помет. Себе Анжела казалась скорее белой лебедыо.
Я позволил Адольфу некую фантазию: в образе элегантно одетого преподавателя реального училища, красавца, остроумца и всеобщего кумира, он произносил звучным голосом: «В том-то и суть, молодые люди. Не пытайтесь запомнить историческое событие во всех деталях. Лучше послушайте меня, а я скажу вам так: "Берегитесь! Потому что вы плаваете в мутной воде». Большинство фактов, которые вы уже успели заучить, это сущий вздор; есть другие факты, им полностью противоречащие. Заучите и эти, вторые, и окончательно запутаетесь. Но я могу спасти вас. Главноезапоминать только жизненно необходимое. Собирайте и заучивайте только те факты, которые могут подкрепить вашу точку зрения».
8
Как-то на вечеринке леондингского нобилитета состоялась примечательная дискуссия. Один из ораторов, мужчина весьма осанистый, развил тезис, согласно которому развитие железнодорожного транспорта представляет собой угрозу традиционному общественному укладу.
Железные дороги,сказал он,делают наш мир слишком тесным. Многим это не нравится, королю Саксонии например. Как он только что сформулировал, «рабочий прибывает по назначению в одном поезде со своим королем». Столь же правомерно и другое наблюдение, вытекающее из первого: богатому человеку отныне не удается, перемещаясь из пункта А в пункт Б, обогнать бедного. А такое положение вещей рано или поздно приведет к общественной дисгармонии. Слово взял другой оратор:
Совершенно согласен с моим глубокоуважаемым другом: ценность многих так называемых нововведений и новшеств более чем сомнительна. Превосходный пример томукарманные часы. В наши дни практически каждый может по сходной цене обзавестись личным хронометром. Однако я помню эпоху, когда хорошие часы были предметом роскоши. Ваши подчиненные обращали внимание на то, какие у вас часы и на какой цепочке. И относились к вам с надлежащим почтением. А сегодня любой болван может вытащить из брючного кармана какую-нибудь грошовую поделку и нагло заявить, будто его часы показывают более точное время, чем ваши. И знаете, что в этом самое скверное? Порой он оказывается прав!
Общество встретило последнее замечание бурным смехом.
Вот так-то, господа. Грошовые часы идут порой точнее, чем наши фамильные реликвии, любовно передаваемые от отца к сыну при жизни нескольких поколений.
В другой вечер речь зашла о дуэльных шрамах. Алоис почувствовал себя несколько тоскливо. Хотя он с предельным вниманием прислушивался к рассуждениям о том, какие именно рубцы предпочтительнее: на левой щеке или на правой, на подбородке или в углу рта. В конце концов он позволил себе высказаться, заметив, что в бытность его молодым таможенником у многих начальников он видел такие шрамы и «мы уважали их за это». Закончив речь, он смешался и покраснел. Очков она ему в здешнем обществе явно не прибавила.
Еще раз Алоис был жестоко уязвлен молодым спортсменом (с шикарным дуэльным шрамом), снизошедшим до продолжительной беседы с ним. Только что в Линце завершился этап автогонки ПарижВена, и молодой человек с боевой отметиной, как выяснилось, не только владел машиной, но и успел принять участие в гонке.
Ранее тем же вечером само присутствие спортсмена внесло оживление в спор о том, имеет ли смысл обзаводиться автомобилями, и аргументы «за» и «против» в конце концов зазвучали с изрядной горячностью. Противники автодела говорили о пыли, копоти, грязи, шуме мотора и, главное, о парах бензина.
Спортсмен возразил на это:
Я понимаю, как страшат вас огнедышащие чудовища, но вот лично мне пары бензина нравятся. Они действуют на меня возбуждающев эротическом смысле.
Присутствующие развеселились. Спортсмен и сам рассмеялся.
Как вам угодно, но к бензиновому духу примешивается запашок разврата.И он недвусмысленно понюхал собственные пальцы. Компания буквально застонала, с трудом сдерживая смех.Хорошо вам, удалившимся на покой, покоиться в колясках и в каретах, но я, человек молодой, предпочитаю быструю езду.
Это уж чересчур!выкрикнул один из гостей.
Отнюдь нет. Мне нравится ощущение опасности. Шум мотора заводит меня. Внимание пешеходов, привыкших любоваться хорошими лошадьми и красивыми каретами, всецело переключается на моего железного монстра. Даже мчась на большой скорости, я успеваю подметить это краешком глаза.
На Алоиса все это произвело сильное впечатление. Автомобилист меж тем продолжил:
Да, конечно, вождение автомобилязанятие довольно рискованное. Но ведь и лошадь может ни с того ни с сего понести. И лучше уж сломать шею в стремительной машине, чем не собрать костей в опрокинувшейся коляске. Или трястись на сивом мерине, который втайне желает тебе скорой и мучительной смерти.
Тут уж все рассмеялись в голос. Действительно, что может быть хуже такого мерина?
Позже, когда общая дискуссия уже завершилась, спортсмен вовлек Алоиса в беседу тет-а-тет, смысл чего разъяснился довольно быстро: молодому человеку со шрамом понадобилось разузнать поподробнее об определенных таможенных процедурах. Алоиса это задело. Блестящий оратор снизошел до беседы с ним исключительно в утилитарных целях.
Судя по всему, вам не раз случалось пересекать границу,сдерживая раздражение, сказал Алоис.
Что правда, то правда. Но сильнее всего меня тревожит таможня британская. Говорят, они там просто зверствуют.
Разговаривая с Алоисом, спортсмен совершенно сознательно поворачивался к нему в профиль, чтобы выставить напоказ щеку с впечатляющим дуэльным шрамом.
Это был красивый шрам, и человеку столь привлекательной наружности, да еще умеющему держаться с такой самоуверенностью, он явно шел; однако служба на таможне способствует развитию совершенно специфических способностей, так что Алоис научился отличать аутентичный шрам, оставленный дуэльной шпагой, рассекшей кожу до кости, от имитации, какой обзаводится иной фат, чтобы прельщать дамочек собственным мужеством. Такие мошенники делают себе опасной бритвой надрез на щеке и помещают туда конский волос. Зарастая, безобидный надрез приобретает вид грозного рубца, вполне достаточного для того, чтобы всю оставшуюся жизнь прожить в образе смельчака дуэлянта.
Отличную имитацию порой непросто распознать, но Алоис уже успел внушить себе, что его собеседник наверняка воспользовался опасной бритвой и конским волосом. Уж больно безупречен был его шрам и располагался в точности так, чтобы украшать, ничего не портя.
Поэтому Алоис ответил хлыщу со всей суровостью:
Мне кажется, когда речь идет о том, чтобы помешать какому-нибудь красавчику ввезти в Австрию драгоценные безделушки, не задекларировав их и не уплатив пошлины, мы ничуть не хуже англичан и зверствуем точно так же. Celer et vigilans,добавил Алоис.Таков был мой неизменный девиз.
Получилось очень удачно. Соответствующее латинское изречение, означавшее «быстрый и бдительный», он заучил за несколько часов перед вечеринкой, надеясь, что представится случай пустить его в ход. И надо же, оно сразу пригодилось, чтобы поставить нахала на место!
Numquam non paratus,возразил, однако же, спортсмен, и Алоис с трудом удержался от того, чтобы в недоумении разинуть рот.
Вернувшись домой, он первым делом полез в сборник латинских изречений. «Никогда не застигнешь врасплох»вот что ему, оказывается, сказали! На мгновение Алоиса охватила былая ярость. Попался бы ему этот молодчик на таможенном пункте!
За семейным ужином Алоис изрядно разошелся. Волнение не отпустило его, и он с удовольствием рассказал о фальшивом дуэльном шраме, а сын, как ему показалось, с интересом его выслушал. Адольфу и впрямь было интересно. Когда-нибудь он сам обзаведется автомобилем. А может быть, и собственным дуэльным шрамом.
9
К изумлению Адольфа, отец однажды повел его в оперу. Это торжественное событиеим предстояло слушать «Лоэнгрина»мыслилось как поощрение за полугодовой табель с болееменее удовлетворительными оценками, предъявленный Алоису в феврале 1902 года. Оставшись на второй год и, значит, поневоле повторяя уже пройденное, Адольф закончил первое полугодие вполне прилично, а его прилежание и поведение были признаны и вовсе хорошими. Это дало возможность Алоису провозгласить: «Добрый знак! Успеваемость вытекает из хорошего поведения».
Алоис понизил планку собственных притязаний. Он долго и тяжело болел. Двумя месяцами раньше, в декабре, он подхватил инфлюэнцу, и это его испугало. И вновь он почувствовал себя обязанным во что бы то ни стало исправить непутевого сына.
Так что в начале февраля, через несколько дней после второй годовщины смерти Эдмунда, он предпринял новую попытку сблизиться с Адольфом. Подметив, что мальчик с искренним интересом слушает отцовские пересказы дискуссий на Burgerabend, он также с удовольствием обнаружил, что Адольф стал заядлым читателем всех попадающих в дом газет. А из немногих высказываний Адольфа за семейным столом Алоис узнал о том, что одноклассники сына (судя по всему, из хороших семей) разговаривают на переменах об опере, в которой регулярно бывают с родителями. Вот он и решил сводить мальчика в оперу.