Отлично понимаю, серьезно ответил Стравинский и, коснувшись колена поэта, добавил: Не волнуйтесь и продолжайте.
Продолжаю, сказал Иван, стараясь попасть в тон Стравинскому и зная уже по горькому опыту, что лишь спокойствие поможет ему, так вот, этот страшный тип, а он врет, что он консультант, обладает какою-то необыкновенной силой Например, за ним погонишься, а догнать его нет возможности. А с ним еще парочка, и тоже хороша, но в своем роде: какой-то длинный в битых стеклах и, кроме того, невероятных размеров кот, самостоятельно ездящий в трамвае. Кроме того, никем не перебиваемый, Иван говорил все с большим жаром и убедительностью, он лично был на балконе у Понтия Пилата, в чем нет никакого сомнения. Ведь это что же такое? А? Его надо немедленно арестовать, иначе он натворит неописуемых бед.
Так вот вы и добиваетесь, чтобы его арестовали? Правильно я вас понял? спросил Стравинский.
«Он умен, подумал Иван, надо признаться, что среди интеллигентов тоже попадаются на редкость умные. Этого отрицать нельзя», и ответил:
Совершенно правильно! И как же не добиваться, вы подумайте сами! А между тем меня силою задержали здесь, тычут в глаза лампой, в ванне купают, про дядю Федю чего-то расспрашивают!.. А его уж давно на свете нет! Я требую, чтобы меня немедленно выпустили.
Ну что же, славно, славно! отозвался Стравинский. Вот все и выяснилось. Действительно, какой же смысл задерживать в лечебнице человека здорового? Хорошо-с. Я вас сейчас же выпишу отсюда, если вы мне скажете, что вы нормальны. Не докажете, а только скажете. Итак, вы нормальны?
Тут наступила полная тишина, и толстая женщина, утром ухаживавшая за Иваном, благоговейно поглядела на профессора, а Иван еще раз подумал: «Положительно умен».
Предложение профессора ему очень понравилось, однако, прежде чем ответить, он очень и очень подумал, морща лоб, и, наконец, сказал твердо:
Янормален.
Ну вот и славно, облегченно воскликнул Стравинский, а если так, то давайте рассуждать логически. Возьмем ваш вчерашний день, тут он повернулся, и ему немедленно подали Иванов лист. В поисках неизвестного человека, который отрекомендовался вам как знакомый Понтия Пилата, вы вчера произвели следующие действия, тут Стравинский стал загибать длинные пальцы, поглядывая то в лист, то на Ивана, повесили на грудь иконку. Было?
Было, хмуро согласился Иван.
Сорвались с забора, повредили лицо. Так? Явились в ресторан с зажженной свечой в руке, в одном белье и в ресторане побили кого-то. Привезли вас сюда связанным. Попав сюда, вы звонили в милицию и просили прислать пулеметы. Затем сделали попытку выброситься из окна. Так? Спрашивается: возможно ли, действуя таким образом, кого-либо поймать или арестовать? И если вы человек нормальный, то вы сами ответите: никоим образом. Вы желаете уйти отсюда? Извольте-с. Но позвольте вас спросить, куда вы направитесь?
Конечно, в милицию, ответил Иван уже не так твердо и немного теряясь под взглядом профессора.
Непосредственно отсюда?
Угу.
А на квартиру к себе не заедете? быстро спросил Стравинский.
Да некогда тут заезжать! Пока я по квартирам буду разъезжать, он улизнет!
Так. А что же вы скажете в милиции в первую очередь?
Про Понтия Пилата, ответил Иван Николаевич, и глаза его подернулись сумрачной дымкой.
Ну, вот и славно! воскликнул покоренный Стравинский и, обратившись к тому, что был с бородкой, приказал: Федор Васильевич, выпишите, пожалуйста, гражданина Бездомного в город. Но эту комнату не занимать, постельное белье можно не менять. Через два часа гражданин Бездомный опять будет здесь. Ну что же, обратился он к поэту, успеха я вам желать не буду, потому что в успех этот ни на йоту не верю. До скорого свидания! И он встал, а свита его шевельнулась.
На каком основании я опять буду здесь? тревожно спросил Иван.
Стравинский как будто ждал этого вопроса, немедленно уселся и заговорил:
На том основании, что, как только вы явитесь в кальсонах в милицию и скажете, что виделись с человеком, лично знавшим Понтия Пилата, вас моментально привезут сюда, и вы снова окажетесь в этой же самой комнате.
При чем тут кальсоны? растерянно оглядываясь, спросил Иван.
Главным образом Понтий Пилат. Но и кальсоны также. Ведь казенное же белье мы с вас снимем и выдадим вам ваше одеяние. А доставлены вы были к нам в кальсонах. А между тем на квартиру к себе вы заехать отнюдь не собирались, хоть я и намекнул вам на это. Далее последует Пилат и дело готово!
Тут что-то странное случилось с Иваном Николаевичем. Его воля как будто раскололась, и он почувствовал, что слаб, что нуждается в совете.
Так что же делать? спросил он на этот раз уже робко.
Ну вот и славно! отозвался Стравинский. Это резоннейший вопрос. Теперь я скажу вам, что, собственно, с вами произошло. Вчера кто-то вас сильно напугал и расстроил рассказом про Понтия Пилата и прочими вещами. И вот вы, изнервничавшийся, издерганный человек, пошли по городу, рассказывая про Понтия Пилата. Совершенно естественно, что вас принимают за сумасшедшего. Ваше спасение сейчас только в одномв полном покое. И вам непременно нужно остаться здесь.
Но его необходимо поймать! уже моляще воскликнул Иван.
Хорошо-с, но самому-то зачем же бегать? Изложите на бумаге все ваши подозрения и обвинения против этого человека. Ничего нет проще, как переслать ваше заявление куда следует, и если, как вы полагаете, мы имеем дело с преступником, все это выяснится очень скоро. Но только одно условие: не напрягайте головы и старайтесь поменьше думать о Понтии Пилате. Мало ли чего можно рассказать! Не всему же надо верить.
Понял! решительно заявил Иван. Прошу выдать мне бумагу и перо.
Выдайте бумагу и коротенький карандаш, приказал Стравинский толстой женщине, а Ивану сказал так: Но сегодня советую не писать.
Нет, нет, сегодня же, непременно сегодня, встревоженно вскричал Иван.
Ну хорошо. Только не напрягайте мозг. Не выйдет сегодня, выйдет завтра.
Он уйдет!
О нет, уверенно возразил Стравинский, он никуда не уйдет, ручаюсь вам. И помните, что здесь у нас вам всемерно помогут, а без этого у вас ничего не выйдет. Вы меня слышите? вдруг многозначительно спросил Стравинский и завладел обеими руками Ивана Николаевича. Взяв их в свои, он долго, в упор глядя в глаза Ивану, повторял: Вам здесь помогут вы слышите меня?.. Вам здесь помогут Вы получите облегчение. Здесь тихо, все спокойно Вам здесь помогут
Иван Николаевич неожиданно зевнул, выражение лица его смягчилось.
Да, да, тихо сказал он.
Ну вот и славно! по своему обыкновению заключил беседу Стравинский и поднялся. До свидания! он пожал руку Ивану и, уже выходя, повернулся к тому, что был с бородкой, и сказал: Да, а кислород попробуйте и ванны.
Через несколько мгновений перед Иваном не было ни Стравинского, ни свиты. За сеткой в окне, в полуденном солнце, красовался радостный и весенний бор на другом берегу, а поближе сверкала река.
Глава 9. Коровьевские штуки
Никанор Иванович Босой, председатель жилищного товарищества дома 302-бис по Садовой улице в Москве, где проживал покойный Берлиоз, находился в страшнейших хлопотах, начиная с предыдущей ночи со среды на четверг.
В полночь, как мы уже знаем, приехала в дом комиссия, в которой участвовал Желдыбин, вызвала Никанора Ивановича, сообщила ему о гибели Берлиоза и вместе с ним отправилась в квартиру 50.
Там было произведено опечатание рукописей и вещей покойного. Ни Груни, приходящей домработницы, ни легкомысленного Степана Богдановича в это время в квартире не было. Комиссия объявила Никанору Ивановичу, что рукописи покойного ею будут взяты для разборки, что жилплощадь его, то есть три комнаты (бывшие ювелиршины кабинет, гостиная и столовая), переходит в распоряжение жилтоварищества, а вещи подлежат хранению на указанной площади, впредь до объявления наследников.
Весть о гибели Берлиоза распространилась по всему дому с какою-то сверхъестественной быстротою, и с семи часов утра четверга к Босому начали звонить по телефону, а затем и лично являться с заявлениями, в которых содержались претензии на жилплощадь покойного. И в течение двух часов Никанор Иванович принял таких заявлений тридцать две штуки.
В них заключались мольбы, угрозы, кляузы, доносы, обещания произвести ремонт на свой счет, указания на несносную тесноту и невозможность жить в одной квартире с бандитами. В числе прочего было потрясающее по своей художественной силе описание похищения пельменей, уложенных непосредственно в карман пиджака, в квартире 31, два обещания покончить жизнь самоубийством и одно признание в тайной беременности.
Никанора Ивановича вызывали в переднюю его квартиры, брали за рукав, что-то шептали, подмигивали и обещали не остаться в долгу.
Мука эта продолжалась до начала первого часа дня, когда Никанор Иванович просто сбежал из своей квартиры в помещение управления у ворот, но когда увидел он, что и там его подкарауливают, убежал и оттуда. Кое-как отбившись от тех, что следовали за ним по пятам через асфальтовый двор, Никанор Иванович скрылся в шестом подъезде и поднялся в пятый этаж, где и находилась эта поганая квартира 50.
Отдышавшись на площадке, тучный Никанор Иванович позвонил, но ему никто не открыл. Он позвонил еще раз и еще раз и начал ворчать и тихонько ругаться. Но и тогда не открыли. Терпение Никанора Ивановича лопнуло, и он, достав из кармана связку дубликатов ключей, принадлежащих домоуправлению, властной рукою открыл дверь и вошел.
Эй, домработница! прокричал Никанор Иванович в полутемной передней. Как тебя? Груня, что ли? Тебя нету?
Никто не отозвался.
Тогда Никанор Иванович вынул из портфеля складной метр, затем освободил дверь кабинета от печати и шагнул в кабинет. Шагнуть-то он шагнул, но остановился в изумлении в дверях и даже вздрогнул.
За столом покойного сидел неизвестный, тощий и длинный гражданин в клетчатом пиджачке, в жокейской шапочке и в пенсне ну, словом, тот самый.
Вы кто такой будете, гражданин? испуганно спросил Никанор Иванович.
Ба! Никанор Иванович! заорал дребезжащим тенором неожиданный гражданин и, вскочив, приветствовал председателя насильственным и внезапным рукопожатием. Приветствие это ничуть не обрадовало Никанора Ивановича.
Я извиняюсь, заговорил он подозрительно, вы кто такой будете? Вылицо официальное?
Эх, Никанор Иванович! задушевно воскликнул неизвестный. Что такое официальное лицо или неофициальное? Все это зависит от того, с какой точки зрения смотреть на предмет. Все это, Никанор Иванович, зыбко и условно. Сегодня я неофициальное лицо, а завтра, глядишь, официальное! А бывает и наоборот, и еще как бывает!
Рассуждение это ни в какой степени не удовлетворило председателя домоуправления. Будучи по природе вообще подозрительным человеком, он заключил, что разглагольствующий перед ним гражданинлицо именно неофициальное, а пожалуй, и праздное.
Да вы кто такой будете? Как ваша фамилия? все суровее спрашивал председатель и даже стал наступать на неизвестного.
Фамилия моя, ничуть не смущаясь суровостью, отозвался гражданин, ну, скажем, Коровьев. Да не хотите ли закусить, Никанор Иванович? Без церемоний! А?
Я извиняюсь, уже негодуя, заговорил Никанор Иванович, какие тут закуски! (Нужно признаться, хоть это и неприятно, что Никанор Иванович был по натуре несколько грубоват.) На половине покойника сидеть не разрешается! Вы что здесь делаете?
Да вы присаживайтесь, Никанор Иванович, нисколько не теряясь, орал гражданин и начал юлить, предлагая председателю кресло.
Совершенно освирепев, Никанор Иванович отверг кресло и завопил:
Да кто вы такой?
Я, изволите ли видеть, состою переводчиком при особе иностранца, имеющего резиденцию в этой квартире, отрекомендовался назвавший себя Коровьевым и щелкнул каблуком рыжего нечищеного ботинка.
Никанор Иванович открыл рот. Наличность какого-то иностранца, да еще с переводчиком, в этой квартире явилась для него совершеннейшим сюрпризом, и он потребовал объяснений.
Переводчик охотно объяснился. Иностранный артист господин Воланд был любезно приглашен директором Варьете Степаном Богдановичем Лиходеевым провести время своих гастролей, примерно недельку, у него в квартире, о чем он еще вчера написал Никанору Ивановичу, с просьбой прописать иностранца временно, покуда сам Лиходеев съездит в Ялту.
Ничего он мне не писал, в изумлении сказал председатель.
А вы поройтесь у себя в портфеле, Никанор Иванович, сладко предложил Коровьев.
Никанор Иванович, пожимая плечами, открыл портфель и обнаружил в нем письмо Лиходеева.
Как же это я про него забыл? тупо глядя на вскрытый конверт, пробормотал Никанор Иванович.
То ли бывает, то ли бывает, Никанор Иванович! затрещал Коровьев. Рассеянность, рассеянность, и переутомление, и повышенное кровяное давление, дорогой наш друг Никанор Иванович! Я сам рассеян до ужаса. Как-нибудь за рюмкой я вам расскажу несколько фактов из моей биографии, вы обхохочетесь!
Когда же Лиходеев едет в Ялту?!
Да он уж уехал, уехал! закричал переводчик. Он, знаете ли, уж катит! Уж он черт знает где! и тут переводчик замахал руками, как мельничными крыльями.
Никанор Иванович заявил, что ему необходимо лично повидать иностранца, но в этом получил от переводчика отказ: никак невозможно. Занят. Дрессирует кота.
Кота, ежели угодно, могу показать, предложил Коровьев.
От этого, в свою очередь, отказался Никанор Иванович, а переводчик тут же сделал председателю неожиданное, но весьма интересное предложение.
Ввиду того, что господин Воланд нипочем не желает жить в гостинице, а жить он привык просторно, то вот не сдаст ли жилтоварищество на недельку, пока будут продолжаться гастроли Воланда в Москве, ему всю квартиру, то есть и комнаты покойного?
Ведь ему безразлично, покойнику, шепотом сипел Коровьев, ему теперь, сами согласитесь, Никанор Иванович, квартира эта ни к чему?
Никанор Иванович в некотором недоумении возразил, что, мол, иностранцам полагается жить в «Метрополе», а вовсе не на частных квартирах
Говорю вам, капризен как черт знает что! зашептал Коровьев. Ну не желает! Не любит он гостиниц! Вот они где у меня сидят, эти интуристы! интимно пожаловался Коровьев, тыча пальцем в свою жилистую шею. Верите ли, всю душу вымотали! Приедет и или нашпионит, как последний сукин сын, или же капризами замучает: и то ему не так, и это не так!.. А вашему товариществу, Никанор Иванович, полнейшая выгода и очевидный профит. А за деньгами он не постоит. Коровьев оглянулся, а затем шепнул на ухо председателю: Миллионер!
В предложении переводчика заключался ясный практический смысл, предложение было очень солидное, но что-то удивительно несолидное было и в манере переводчика говорить, и в его одежде, и в этом омерзительном, никуда не годном пенсне. Вследствие этого что-то неясное томило душу председателя, и все-таки он решил принять предложение. Дело в том, что в жилтовариществе был, увы, преизрядный дефицит. К осени надо было закупать нефть для парового отопления, а на какие шишинеизвестно. А с интуристовыми деньгами, пожалуй, можно было и вывернуться. Но деловой и осторожный Никанор Иванович заявил, что ему прежде всего придется увязать этот вопрос с интуристским бюро.
Я понимаю! вскричал Коровьев. Как же без увязки! Обязательно! Вот вам телефон, Никанор Иванович, и немедленно увязывайте! А насчет денег не стесняйтесь, шепотом добавил он, увлекая председателя в переднюю к телефону, с кого же и взять, как не с него! Если б вы видели, какая у него вилла в Ницце! Да будущим летом, как поедете за границу, нарочно заезжайте посмотретьахнете!
Дело с интуристским бюро уладилось по телефону с необыкновенной, поразившей председателя, быстротою. Оказалось, что там уже знают о намерении господина Воланда жить в частной квартире Лиходеева и против этого ничуть не возражают.
Ну и чудно! орал Коровьев.
Несколько ошеломленный его трескотней, председатель заявил, что жилтоварищество согласно сдать на неделю квартиру 50 артисту Воланду с платой по Никанор Иванович замялся немножко и сказал:
По пятьсот рублей в день.
Тут Коровьев окончательно поразил председателя. Воровски подмигнув в сторону спальни, откуда слышались мягкие прыжки тяжелого кота, он просипел: