А поблагодарил он вас хоть однажды за все, что вы для него сделали?
Нет, улыбнулась она.
Страшный человек!
И отвратительный.
Струве, конечно, был в восторге и не знал, как благодарить жену за ту чистосердечную готовность, с которой она приняла на свои плечи это бремя. Его смущало лишь то, как относились друг к другу Стрикленд и Бланш.
Ты понимаешь, они часами не обмениваются ни единым словом.
Как-то разСтрикленду было уже настолько лучше, что через денек-другой он собирался встать с постели, мы все сидели в мастерской. Дирк что-то рассказывал мне, миссис Струве шила; мне показалось, что она чинит рубашку Стрикленда. Стрикленд лежал на спине и ни слова не говорил. Случайно я подметил, что его глаза с насмешкой и любопытством устремлены на Бланш Струве. Почувствовав его взгляд, она в свою очередь подняла на него глаза, и несколько секунд они в упор смотрели друг на друга. Мне было не совсем ясно, что выражал ее взор. В нем была странная растерянность и, бог весть почему, смятение. Но тут Стрикленд отвел глаза и снова праздно уставился в потолок, она же все продолжала смотреть на него с непонятным и загадочным выражением.
Через несколько дней Стрикленд начал ходить по комнате. От него остались только кожа да кости, одежда болталась на нем как на вешалке. Взлохмаченная рыжая борода, отросшие волосы, необычно крупные черты лица, заострившиеся от болезни, придавали ему странный видстранный настолько, что он уже не был отталкивающим. В самой несуразности этого человека проглядывало какое-то монументальное величие. Я не знаю, как точно передать впечатление, которое он на меня производил. Не то чтоб его насквозь проникала духовность, хотя телесная оболочка и казалась прозрачной, слишком уж била в глаза чувственность, написанная на его лице; быть может, то, что я сейчас скажу, смешно, но это была одухотворенная чувственность. От Стрикленда веяло первобытностью, точно и в нем была заложена частица тех темных сил, которые греки воплощали в образах получеловека-полуживотногосатира, фавна. Мне пришел на ум Марсий, поплатившийся своей кожей за дерзостную попытку состязаться в пении с Аполлоном. Стрикленд вынашивал в своем сердце причудливые гармонии, невиданные образы, и я предвидел, что его ждет конец в муках и отчаянии. «Он одержим дьяволом, снова думал я, но этот дьявол не дух зла, ибо онпервобытная сила, существовавшая прежде добра и зла».
Стрикленд был еще слишком слаб, чтобы писать, и молча сидел в мастерской, предаваясь бог весть каким грезам, или читал. Я видел у него книги самые неожиданные, стихи Маллармеон читал их, как читают дети, беззвучно шевеля губами, и я недоумевал, какие чувства порождают в нем эти изысканные каденции и темные строки; в другой раз я застал его углубившимся в детективный роман Габорио. Меня забавляла мысль, что в выборе книг сказываются противоречивые свойства его необыкновенной натуры. Интересно было и то, что, даже ослабев телом, он ни в чем себе не потакал. Струве любил комфорт, и в мастерской стояли два мягких глубоких кресла и большой диван. Стрикленд к ним даже не подходил, и не из показного стоицизмакак-то раз я застал его там совсем одного сидящим на трехногом стуле, а просто потому, что он не нуждался в удобстве и любому креслу предпочитал кухонный табурет. Меня это раздражало, я никогда не видел человека более равнодушного к окружающей обстановке.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Прошло две или три недели. Однажды утром, когда моя работа вдруг застопорилась, я решил дать себе отдых и отправился в Лувр. Бродя по залам, я разглядывал хорошо знакомые картины и тешил свою фантазию чувствами, которые они во мне пробуждали. В одном из переходов я вдруг увидел Струве. Я улыбнулся, ибо его кругленькая особа неизменно вызывала улыбку, но, подойдя ближе, заметил, что вид у него против обыкновения понурый. Чем-то очень удрученный, Струве тем не менее был смешон, как человек неожиданно упавший в воду: только что спасенный от смерти, он насквозь промок, еще не оправился от испуга, но понимает свое дурацкое положение. Его круглые голубые глаза тревожно блестели за очками.
Струве, окликнул я его.
Он вздрогнул, затем улыбнулся, но какой-то горестной улыбкой.
Что это вы, сэр, вдруг вздумали бездельничать?весело осведомился я.
Я давно не был в Лувре. И вот решил посмотреть, нет ли чего-нибудь нового.
Но ведь ты говорил, что должен на этой неделе закончить картину?
Стрикленд работает в моей мастерской.
Ну и что с того?
Я сам ему предложил. Он еще слишком слаб, чтобы вернуться домой. Я думал, мы будем работать вдвоем. В Латинском квартале многие так работают. Мне казалось, что это очень славно получится. Я всегда думал: как хорошо перемолвиться словом с товарищем, когда устанешь от работы.
Он говорил медленно, с запинками, глядя на меня своими добрыми, глуповатыми глазами. Они были полны слез.
Я тебя что-то не понимаю.
Стрикленд не может работать, когда в мастерской еще кто-то есть.
А тебе какое дело, черт возьми! Ведь это же твоя мастерская!
Струве бросил на меня жалобный взгляд. Губы его дрожали.
В чем дело, объясни, потребовал я.
Он молчал, весь красный. Потом с несчастным видом уставился на какую-то картину.
Он не позволил мне писать. Сказал, чтобы я убирался.
Да почему ты-то не сказал ему, чтобы он убирался ко всем чертям?
Он меня выгнал. Не драться же мне с ним. Швырнул мне вслед мою шляпу и заперся.
Я готов был убить Стрикленда, но злился и на себя, так как, глядя на беднягу Струве, едва удерживался от смеха.
А что на это сказала твоя жена?
Она ушла за покупками.
А ее-то он впустит?
Не знаю.
Я оторопело уставился на Дирка. Он стоял, точно провинившийся школьник перед учителем.
Хочешь, я сейчас пойду и выгоню Стрикленда?
Он слегка вздрогнул, и его лоснящееся красное лицо стало еще краснее.
Нет. Ты лучше не вмешивайся.
Он кивнул мне и ушел. Я понял, что почему-то он не хочет обсуждать эту историю, но почемумне было неясно.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Неделю спустя все выяснилось. На скорую руку пообедав в ресторане, я вернулся домой и сел читать в своей маленькой гостиной. Часов около десяти вечера в передней раздался надтреснутый звон колокольчика. Я открыл дверь. Передо мной стоял Струве.
Можно к тебе?
На полутемной лестнице я толком не разглядел его, но в голосе его было что-то странное. Не знай я, что он трезвенник, я бы подумал, что он пьян. Я провел его в гостиную и усадил в кресло.
Слава богу, наконец-то я тебя застал!воскликнул он.
А в чем дело?спросил я, удивленный такой горячностью.
Только сейчас я его разглядел. Всегда очень тщательно одетый, Дирк выглядел растерзанным и даже неопрятным. Я улыбнулся, решив, что он выпил лишнего, и уже хотел над ним подшутить.
Я не знал, куда деваться, выпалил он. Я уже приходил сюда, но тебя не было дома.
Я сегодня поздно обедал.
Теперь я понял, что не хмель привел Дирка в такое состояние. Лицо его, обычно такое розовое, пошло багровыми пятнами. Руки тряслись.
Что с тобой?спросил я.
От меня ушла жена.
Он с трудом выговорил эти слова, задохнулся, и слезы потекли по его круглым щекам. Я не знал, что сказать. Первая моя мысль была, что ее терпение лопнуло и, возмущенная циническим поведением Стрикленда, она потребовала, чтобы Дирк выгнал его. Я знал, на какие вспышки она способна, несмотря на свое внешнее спокойствие. И если Струве не согласился на ее требование, она могла выбежать из мастерской, клянясь никогда больше не возвращаться. Впрочем, бедняга был в таком отчаянии, что я даже не улыбнулся.
Да не убивайся ты так, дружище. Она вернется. Нельзя же всерьез принимать слова, которые женщина говорит в запальчивости.
Ты не понимаешь... Она влюбилась в Стрикленда.
Что-о?!Я был ошеломлен, но едва смысл его слов дошел до меня, как я понял, что это вздор. Какую чепуху ты несешь. Уж не приревновал ли ты ее к Стрикленду?Я готов был рассмеяться. Ты знаешь не хуже меня, что она его не выносит.
Ничего ты не понимаешь, простонал он.
Ты истеричный осел, нетерпеливо крикнул я. Пойдем-ка, я напою тебя виски с содовой, и у тебя легче станет на душе.
Мне подумалось, что по той или иной причинеа ведь один бог знает, как изобретателен человек по части самоистязания, Дирк забрал себе в голову, что его жене нравится Стрикленд, и, со своей удивительной способностью высказываться не к месту, он оскорбил ее, а она, чтобы ему отплатить, притворилась, будто его подозрения основательны.
Вот что, сказал я, пойдем сейчас к тебе. Раз уж ты заварил кашу, так ты ее и расхлебывай. Твоя жена, по-моему, женщина незлопамятная.
Но как же я туда пойду?устало отозвался Дирк. Ведь они там. Я им оставил мастерскую.
Значит, не жена ушла от тебя, а ты ушел от жены?
Ради бога, не говори так!
Я все еще не принимал его слова всерьез, ни на минуту не веря тому, что он сказал. Однако Дирк был вне себя от горя.
Ты ведь пришел поделиться со мной, так расскажи все по порядку.
Сегодня я почувствовал, что больше не выдержу. Я сказал Стрикленду, что, по-моему, он уже вполне здоров и может возвратиться домой. Мастерская нужна мне самому.
Кроме Стрикленда, на свете, верно, нет человека, которому нужно было бы это говорить, заметил я. Ну и что же он?
Он усмехнулся. Ты же знаешь его манеру усмехаться так, что другой чувствует себя набитым дураком. И сказал, что уйдет немедленно. Он начал собирать свои вещипомнишь, я взял из его комнаты все, что могло ему понадобиться. Потом спросил у Бланш бумагу и веревку.
Струве запнулся, он прерывисто дышал и, казалось, был близок к обмороку. Признаться, я не это ожидал от него услышать.
Бланш, очень бледная, все ему принесла. Он не сказал ни слова. Стал что-то насвистывать и увязал вещи. На нас не обращал никакого внимания. А глазанасмешливые. Ты не можешь себе представить, как у меня было тяжело на сердце. Мне казалось, сейчас случится что-то страшное, и я жалел, что заговорил с ним. Он оглянулся, стал искать шляпу. Тут она сказала: «Дирк, я ухожу со Стриклендом. Я не могу больше жить с тобой». Я хотел заговорить, но слова не шли у меня с языка. Стрикленд молчал. Только насвистывал, словно все это его не касалось.
Струве опять запнулся и вытер пот с лица. Я молчал. Теперь я уже верил ему и был потрясен, но все равно ничего не понимал.
Затем он рассказал мнеголос у него при этом срывался и по щекам текли слезы, как он бросился к жене, хотел обнять ее, но она отшатнулась, умоляя не прикасаться к ней. Он заклинал ее не уходить. Говорил, как страстно ее любит, старался воскресить в ее памяти счастливые дни и то обожание, которым он окружал ее, твердил, что не сердится на нее и ни в чем ее не упрекает.
Пожалуйста, Дирк, дай мне спокойно уйти, сказала она наконец. Разве ты не понимаешь, что я люблю Стрикленда? Я пойду за ним куда угодно.
Но ведь ты никогда не будешь счастлива с ним. Останься ради своего же блага. Ты не знаешь, что тебя ждет.
Это твоя вина. Ты настоял на том, чтобы привести его сюда.
Тогда он бросился к Стрикленду.
Сжальтесь над ней, умолял он. Не допускайте ее до этого безумия.
Она вольна поступать как ей заблагорассудится, отвечал Стрикленд. Я не принуждаю ее идти со мной.
Мой выбор сделан, глухим голосом сказала Бланш.
Оскорбительное спокойствие Стрикленда отняло у Дирка последнее самообладание. В слепой ярости, уже не понимая, что делает, он бросился на Стрикленда. Стрикленд, захваченный врасплох, покачнулся, но он был очень силен, даже после болезни, и Дирк в мгновение окакак это случилось, он не понял, очутился на полу.
Смешной вы человечишка, сказал Стрикленд.
Струве поднялся. Жена его все это время оставалась спокойной, и его унижение стало еще нестерпимее оттого, что он оказался смешным в ее глазах. Очки соскочили у него во время борьбы, и он беспомощно озирался вокруг. Она подняла их и молча подала ему. Внезапно он почувствовал всю глубину своего несчастья и, сознавая, как он смешон и жалок, все же заплакал в голос. Он закрыл лицо руками. Те двое молча смотрели на него и не двигались с места.
Любимая моя, простонал он наконец, как ты можешь быть такой жестокой?
Я ничего не могу с собой поделать, Дирк, отвечала она.
Я боготворил тебя, как никто не боготворил женщину. Если я в чем-нибудь провинился перед тобой, почему ты не сказала, я бы загладил свою вину. Я делал для тебя все, что мог.
Она не отвечала, лицо у нее стало каменное, он видел, что только докучает ей. Она надела пальто, шляпу и двинулась к двери. Дирк понял: еще мгновениеи она уйдет. Он ринулся к ней, схватил ее руки, упал перед нею на колени; чувство собственного достоинства окончательно его оставило.
Не уходи, моя родная! Я не могу жить без тебя! Я покончу с собой! Если я чем-нибудь тебя обидел, умоляю тебя, прости! Дай мне возможность заслужить прощение. Я сделаю все, все, чтобы ты была счастлива!
Встань, Дирк! Не строй из себя шута.
Шатаясь, он поднялся, но все не имел сил отпустить ее.
Куда ты пойдешь?торопливо заговорил он. Ты не представляешь себе, как живет Стрикленд. Ты не можешь там жить. Это было бы ужасно.
Если мне это все равно, то чего же тебе волноваться?
Подожди минуту. Я должен сказать... Ты не можешь мне запретить...
Зачем? Я решилась. Что бы ты ни сказал, я не переменю своего решения.
Он всхлипнул и, словно унимая боль, схватился руками за сердце.
Я не прошу тебя перерешать, но только выслушай меня. Это моя последняя просьба. Не отказывай мне.
Она остановилась и посмотрела на него своим задумчивым взглядом, теперь таким отчужденным и холодным, отошла от двери и встала у шкафа.
Я тебя слушаю.
Струве сделал неимоверное усилие, чтобы взять себя в руки.
Будь же хоть немного благоразумной. Ты не можешь жить воздухом. У Стрикленда гроша нет за душой.
Я знаю.
Ты будешь терпеть страшные лишения. Знаешь, почему он так долго не поправлялся? Он ведь голодал невесть сколько времени.
Я буду зарабатывать для него.
Чем?
Не знаю. Что-нибудь придумаю.
Страшная мысль промелькнула в голове у бедняги, он вздрогнул.
Ты, наверно, с ума сошла. Что с тобою делается?
Она пожала плечами.
Мне можно теперь идти?
Погоди еще секунду.
Он обвел взглядом мастерскую. Он любил ее, потому что присутствие Бланш делало все вокруг приветливым и уютным; на мгновение закрыл глаза, снова открыл их и посмотрел на жену так, словно хотел навеки запечатлеть в душе ее облик. Потом взялся за шляпу.
Оставайся. Уйду я.
Ты?
Она опешила и ничего не понимала.
Я не могу допустить, чтобы ты жила на этом грязном чердаке. В конце концов, этот дом такой же твой, как и мой. Тебе здесь будет лучше. Хоть от самых страшных лишений ты будешь избавлена.
Он открыл шкаф и достал небольшую пачку денег.
Я дам тебе половину того, что у меня есть.
Он положил деньги на стол. Стрикленд и Бланш молчали.
Я попрошу тебя уложить мои вещи и передать их консьержке. Завтра я приду за ними. Он сделал попытку улыбнуться. Прощай, моя дорогая. Спасибо тебе за все счастье, которое ты дала мне.
Он вышел и прикрыл за собою дверь. Мне вдруг ясно представилось, как после его ухода Стрикленд бросил на стол свою шляпу, сел и закурил папиросу.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Я довольно долго молчал, размышляя о том, что рассказал мне Струве. Нелегко мне было снести такое малодушие, и он это заметил.
Ты не хуже меня знаешь, как живет Стрикленд, сказал он дрожащим голосом. Я не мог допустить, чтобы и она жила в таких условиях... просто не мог.
Это твое дело, отвечал я.
Как бы ты поступил на моем месте?
Она знала, на что идет. Если бы ей пришлось страдать от известных неудобств, ее воля.
Да, но ты не любишь ее.
А ты все еще ее любишь?
О, больше прежнего! Стрикленд не из тех людей, что могут сделать женщину счастливой. Долго это не продлится. Пусть она знает, что я никогда не покину ее.
Как понимать твои слова? Ты готов взять ее обратно?
Я бы ни на секунду не задумался. Да и я буду ей тогда всего нужнее. Страшно подуматьона останется одна, униженная, сломленная, и вдруг ей некуда будет деваться!
Он даже не чувствовал себя оскорбленным. А я, естественно, возмущался его малодушием. Вероятно, он догадался, о чем я думаю, так как сказал: