До самой станции дорога была окутана кромешной тьмой, а дальше редкие и тусклые фонари все-таки позволяли держаться тротуара. Дриффилды жили в переулке, в маленьком двухэтажном доме с закопченными стенами из желтого кирпича и эркером на фасаде. Я постучал, и скоро маленькая горничная открыла дверь. Я спросил, дома ли миссис Дриффилд. Она неуверенно посмотрела на меня, сказала, что сейчас узнает, и ушла, оставив меня в коридоре. Я уже слышал голоса в следующей комнате, но они затихли, когда она открыла дверь и, войдя, закрыла ее за собой. Я ощутил какую-то таинственность; в домах друзей моего дяди, даже когда в камине не горел огонь и с вашим приходом приходилось зажигать газ, вас все равно сразу приглашали в гостиную. Но дверь открылась, и вышел Дриффилд. В коридоре было почти темно, и сначала он не мог разглядеть, кто пришел, но тут же узнал меня.
А, это вы! А мы думали, когда с вами увидимся!
И он крикнул:
Рози, это молодой Эшенден.
Миссис Дриффилд вскрикнула и, во мгновение ока появившись в коридоре, уже пожимала мне руку.
Заходите, заходите. Раздевайтесь. Какая ужасная погода, да? Вы, наверное, закоченели.
Она помогла мне снять пальто и шарф, выхватила из рук шапку и потащила меня в теплую и душную маленькую комнату, заставленную мебелью. В камине горел огонь, а три газовые горелки с круглыми колпаками из матового стекла (у нас дома газа не было) заливали комнату ярким светом. В воздухе стояли клубы табачного дыма. Сначала, ошарашенный бурным приемом, я не разглядел, кто были два человека, которые встали, когда я вошел. Потом я увидел, что это дядин помощник мистер Гэллоуэй и Лорд Джордж Кемп. Мне показалось, что дядин помощник пожал мне руку с неохотой.
Здравствуй. Я только зашел вернуть книги, которые брал у мистера Дриффилда, а миссис Дриффилд любезно предложила мне остаться и попить чаю.
Я не то что увидел, а почувствовал лукавый взгляд, который бросил на него Дриффилд. Он что-то сказал о богатстве неправедномя понял, что это цитата, но не уловил ее смысла. Мистер Гэллоуэй рассмеялся.
Ну, не знаю, сказал он. А как насчет мытарей и грешников?
Я подумал, что это замечание весьма дурного вкуса, но тут в меня вцепился Лорд Джордж. Он чувствовал себя вполне непринужденно.
Ну, молодой человек, приехали домой на каникулы? Честное слово, вы необыкновенно выросли.
Я довольно холодно пожал ему руку. «Лучше бы я не приходил», подумал я.
Дайте-ка я вам налью чашку хорошего крепкого чая, предложила миссис Дриффилд.
Я уже пил.
Ну, выпейте еще, вмешался Лорд Джордж с таким видом, как будто хозяин здесь он, что было вполне в его духе. У такого здорового парня всегда должно найтись место еще для одного бутерброда с джемом, а миссис Д. отрежет вам кусочек пирога своими собственными прелестными ручками.
Чайная посуда была еще на столе, за которым они сидели. Мне подставили стул, и миссис Дриффилд дала мне кусок пирога.
А мы как раз уговаривали Теда спеть нам песню, сказал Лорд Джордж. Давайте, Тед.
Спой «Все из-за того солдата», Тед, сказала миссис Дриффилд. Мне она очень нравится.
Нет, спойте «Тут взялись мы за него».
Смотрите, как бы я не спел обе, пошутил Дриффилд.
Он взял с пианино банджо, подстроил его и запел. У него был прекрасный баритон. Я привык к пению: когда у нас устраивали званый чай или когда мы шли в гости к майору или доктору, гости всегда приносили с собой инструменты и оставляли их в передней, чтобы не казалось, будто они навязываются со своей музыкой и пением. Но после чая хозяйка спрашивала, принесли ли они инструменты, они робко признавались, что принесли, и если это происходило у нас, меня посылали за ними. Бывало и так: какая-нибудь молодая дама говорила, что она совсем уже забросила музыку и ничего с собой не взяла, и тогда вмешивалась ее мать и говорила, что инструмент захватила она. Но пели они не комические песенки, а «Напев Аравии», или «Доброй ночи, любовь моя», или «Королеву моей души». Однажды на ежегодном концерте в собрании мануфактурщик Смитсон спел комическую песенку, и, хотя в задних рядах бурно аплодировали, общество нашло, что в ней нет ничего смешного. Возможно, так оно и было. Во всяком случае, перед следующим концертом его попросили более тщательно выбирать, что петь («Не забудьте, мистер Смитсон, здесь присутствуют леди!»), и он исполнил «Смерть Нельсона».
Следующая песенка Дриффилда была с припевом, который рьяно подхватили дядин помощник и Лорд Джордж. С тех пор я слышал ее много раз, но могу вспомнить только четыре строчки:
Тут взялись мы за него
Открывал он двери лбом,
И ступеньки все считал,
И валялся под столом.
Когда песенка кончилась, я, как хорошо воспитанный человек, обратился к миссис Дриффилд:
А вы не поете?
Петь-то пою, но так, что молоко прокисает, и Тед не очень это приветствует.
Дриффилд отложил банджо и закурил трубку.
Ну, а как подвигается твоя книга, Тед?дружески спросил Лорд Джордж.
Да ничего, работаю.
Чудак ты, Тед, со своими книгами, засмеялся Лорд Джордж. Почему бы тебе не остепениться и не заняться для разнообразия чем-нибудь приличным? Я бы взял тебя к себе на работу.
Да мне и так хорошо.
Оставь его в покое, Джордж, сказала миссис Дриффилд. Ему нравится писать, и я думаю так: пока это доставляет ему удовольствие, пусть его.
Ну, конечно, я не говорю, что понимаю что-нибудь в книжках... начал Джордж Кемп.
Так и не рассуждай о них, перебил с улыбкой Дриффилд.
По-моему, человек, который написал «Тихую гавань», может этого не стыдиться, сказал мистер Гэллоуэй, что бы там ни писали критики.
Слушай, Тед, я знаю тебя с детства и все-таки не смог ее прочитать, как ни старался.
Нет, нет, не надо говорить о книгах, вмешалась миссис Дриффилд. Спой нам еще, Тед.
Мне пора, сказал дядин помощник и повернулся ко мне. Мы можем пойти вместе. Дриффилд, вы дадите мне что-нибудь почитать?
Дриффилд указал на кучу новых книг, наваленных на столе в углу.
Выбирайте.
Боже, сколько их!сказал я, жадно на них глядя.
О, это все дрянь. Прислали на рецензию.
А что вы с ними делаете?
Отвожу в Теркенбери и продаю, за сколько могу. Все-таки подспорье.
Дядин помощник выбрал несколько книг и вышел вместе со мной, неся их под мышкой.
Ты сказал дяде, что идешь к Дриффилдам?спросил он.
Нет. Я просто вышел погулять, и мне вдруг пришло в голову к ним заглянуть.
Это, конечно, не совсем соответствовало действительности, но мне не хотелось говорить мистеру Гэллоуэю, что, хоть я уже практически взрослый, дядя мало с этим считается и вполне может запретить мне видеться с людьми, которые ему не по душе.
На твоем месте я бы не стал об этом рассказывать без особой нужды. Дриффилдыхорошие люди, но твой дядя их не очень одобряет.
Знаю, сказал я. Все это чепуха.
Конечно, они простоваты, но пишет он неплохо, и, если подумать, в какой обстановке он вырос, вообще удивительно, что он пишет.
Я понял, куда он клонит, и обрадовался. Мистер Гэллоуэй не хотел, чтобы дядя знал о его дружбе с Дриффилдами. В любом случае я мог быть уверен: он меня не выдаст.
Наверное, то, что дядин помощник так снисходительно отзывался о человеке, который уже давно признан одним из величайших поздневикторианских романистов, теперь может вызвать улыбку; но именно так о Дриффилде обычно говорили в Блэкстебле. Как-то нас пригласила к чаю миссис Гринкорт, у которой гостила ее двоюродная сестра, жена преподавателя из Оксфорда, слывшая весьма образованной особой. Эта миссис Энкомб была маленького роста, с живым морщинистым лицом; она поразила нас тем, что коротко стригла свои седые волосы и носила черную шерстяную юбку, едва доходившую до верхнего края туфель с квадратными носами. Это была первая Современная Женщина, появившаяся в Блэкстебле. Мы были потрясены и сразу же заняли оборонительные позиции, потому что она выглядела умной, а мы от этого робели. (Потом все мы издевались над ней, и дядя говорил тете: «Нет, дорогая, я рад, что ты не так умна, по крайней мере, от этого я избавлен»; а когда тетя была в игривом настроении, она надевала поверх своих туфель дядины шлепанцы, согревавшиеся у огня, и говорила: «Смотритесовременная женщина». И потом мы все говорили: «Какая смешная эта миссис Гринкорт: никогда не знаешь, что она еще придумает. А все-таки онане совсем то...» Мы никак не могли простить ей того, что ее отец был хозяином фарфоровой фабрики, а дедрабочим.)
Но всем нам было очень интересно слушать, как миссис Энкомб рассказывает о людях, которых она знала. Дядя учился в Оксфорде, но оказалось, что все, о ком он спрашивал, уже умерли. Миссис Энкомб была знакома с миссис Хэмфри Уорд и восхищалась «Робертом Элсмиром». Дядя считал его скандальной книгой и был удивлен, когда узнал, что мистер Гладстон, по крайней мере называвший себя христианином, сказал о ней несколько хороших слов. Дядя даже поспорил с миссис Энкомб. Он сказал, что, по его мнению, эта книга внесет в умы смуту и внушит людям такие мысли, которых им лучше бы не иметь. Миссис Энкомб отвечала, что он так не думал бы, если бы знал миссис Хэмфри Уорд. Это весьма достойная женщина, племянница мистера Мэтью Арнольда, и, что бы вы ни думали о самой книге (а она, миссис Энкомб, готова признать, что кое-что в ней лучше было бы убрать), совершенно очевидно, что она написала ее из наилучших побуждений. Миссис Энкомб знала и мисс Браутон. Она из очень хорошей семьи, и странно, что она пишет такие книги.
Я не вижу в них ничего плохого, сказала миссис Хэйфорт, жена доктора. Мне они нравятся, особенно «Красна, как розочка».
А вы хотели бы, чтобы их прочли ваши девочки?спросила миссис Энкомб.
Пока еще нет, вероятно, ответила миссис Хэйфорт, но, когда они выйдут замуж, я ничего не буду иметь против.
Тогда вам, может быть, интересно будет узнать, сказала миссис Энкомб, что, когда на прошлую пасху я была во Флоренции, меня познакомили с Уйда.
Это совсем другое дело, возразила миссис Хэйфорт. Я не представляю, чтобы хоть одна леди могла читать книги Уйда.
Я прочла одну из любопытства, сказала миссис Энкомб. Должна сказать, что такого скорее можно было ждать от француза, чем от порядочной англичанки.
Но, насколько я понимаю, она на самом делене англичанка. Я слышала, что ее настоящее имямадемуазель де ля Раме.
Тут-то мистер Гэллоуэй и завел речь об Эдуарде Дриффилде.
Знаете, а у нас здесь тоже живет писатель, вставил он.
Мы не очень им гордимся, сказал майор. Это сын управляющего старой мисс Вулф, а женился он на буфетчице.
А хорошо ли он пишет?спросила миссис Энкомб.
Сразу видно, что онне джентльмен, ответил дядин помощник, но если принять во внимание, какие трудности ему пришлось преодолеть, это просто замечательно, что он так пишет.
Он приятель нашего Уилли, сказал дядя.
Все посмотрели на меня, и я очень смутился.
Прошлым летом они вместе катались на велосипеде, и, когда Уилли вернулся в школу, я взял в библиотеке одну из книг Дриффилда, чтобы посмотреть, на что они похожи. Я прочел первый том, отослал его обратно, написал довольно резкое письмо библиотекарю и был рад, когда узнал, что он больше эту книгу не выдает. Если бы она была моя, я бы тут же отправил ее в печь.
Я сам пробежал одну его книгу, признался доктор. Мне было интересно, потому что действие происходит в наших местах, и я кое-кого в ней узнал. Но не могу сказать, чтобы она мне понравилась: по-моему, слишком груба.
Я говорил ему об этом, сказал мистер Гэллоуэй, он ответил, что матросы с угольщиков, что ходят в Ньюкасл, и рыбаки, и работники на фермах ведут себя не так, как леди и джентльмены, и говорят совсем иначе.
Так зачем о таких писать?возразил дядя.
Вот именно, отозвалась миссис Хэйфорт. Все мы знаем, что на свете есть грубые, и злые, и плохие люди, но я не понимаю, какой смысл о них писать.
Я не защищаю его, сказал мистер Гэллоуэй, я просто рассказываю вам, как он сам это объясняет. Ну и, конечно, он вспомнил Диккенса.
Диккенссовсем другое дело, заявил дядя. Я не представляю, чтобы кто-нибудь мог что-то возразить против «Пиквикского клуба».
По-моему, это дело вкуса, сказала тетя. Я всегда считала, что Диккенс очень груб. Я не желаю читать о людях, которые неправильно говорят. Очень хорошо, что стоит плохая погода и Уилли не может больше кататься с мистером Дриффилдом. По-моему, это не такой человек, с которым стоит общаться.
Я и мистер Гэллоуэй смущенно потупились.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Все время, какое мне оставляли скромные рождественские развлечения Блэкстебла, я проводил в домике Дриффилдов рядом с конгрегационалистской церковью. Там я постоянно встречал Лорда Джорджа и частомистера Гэллоуэя. Общая тайна сблизила нас, и, встречаясь у нас дома или в ризнице после службы, мы лукаво переглядывались. Мы не говорили о своем секрете, но наслаждались им; по-моему, мы оба были очень довольны, что водим дядю за нос. Но как-то мне пришло в голову, что Джордж Кемп, встретившись с дядей на улице, может между прочим заметить, что часто видит меня у Дриффилдов. Я сказал мистеру Гэллоуэю:
А как насчет Лорда Джорджа?
Ну, это я уладил.
Мы ухмыльнулись. Лорд Джордж начинал мне нравиться. Сначала я был с ним весьма холоден и изысканно вежлив, но он, казалось, совершенно не ощущал разницы в нашем социальном положении, и мне пришлось признать, что своей высокомерной вежливостью я не смог поставить его на место. Он был неизменно добродушен, весел, даже шумлив; он запросто подшучивал надо мной, а я отвечал ему школьными остротами; мы смешили всех остальных, и это располагало меня к нему. Он вечно распространялся о своих грандиозных планах, но не обижался на мои шутки по их поводу. Я с интересом слушал, как он высмеивал блэкстеблских знаменитостей, и, когда он подражал их повадкам, я покатывался со смеху. Он был криклив и вульгарен, и его манера одеваться всегда меня шокировала (я никогда не бывал на ипподроме в Ньюмаркете и не видел ни одного тренера с бегов, но именно так я представлял себе ньюмаркетского тренера), и за столом он держался ужасно, но мое отвращение к нему все больше и больше ослабевало. Каждую неделю он давал мне почитать «Розовый журнал». Я брал его с собой, тщательно пряча в карман пальто, и читал у себя в спальне.
Я ходил к Дриффилдам всегда только после чая и там пил чай во второй раз. Потом Тед Дриффилд пел комические песни, аккомпанируя себе иногда на банджо, а иногда на пианино. Он мог часами петь, улыбаясь и глядя в ноты своими немного близорукими глазами, и любил, когда мы подхватывали припев. Потом мы играли в вист. Я обучился этой игре еще в детстве: дядя, тетя и я коротали дома за картами долгие зимние вечера. Дядя всегда садился с болваном и, хотя никаких денежных ставок, конечно, не было, но когда мы с тетей проигрывали, я залезал под стол и плакал. Тед Дриффилд говорил, что ничего в картах не понимает, и когда мы садились играть, устраивался у камина и с карандашом в руке читал какую-нибудь книгу, присланную ему из Лондона на рецензию. Играть вчетвером мне до тех пор не приходилось, и игрок я был, конечно, плохой, зато миссис Дриффилд оказалась прирожденной картежницей. Обычно она двигалась спокойно и неторопливо, но, когда дело касалось карт, действовала быстро, всегда была начеку и всех нас обыгрывала. Говорила она тоже, как правило, немного и медленно, но когда после каждой сдачи добродушно принималась растолковывать мне мои ошибки, что получалось у нее понятно и доступно, то становилась даже разговорчивой. Лорд Джордж подшучивал над ней, как и над всеми остальными. Она улыбалась его шуткамсмеялась она редкои иногда удачно отшучивалась. Они вели себя не как любовники, а как старые приятели, и я бы совсем забыл, что о них говорили и что я видел сам, если бы время от времени она не смотрела на него так, что я приходил в замешательство. Ее взгляд спокойно останавливался на нем, как будто он был не человек, а стул или стол, и в глазах ее появлялась озорная, детская улыбка. Я заметил, что Лорд Джордж в таких случаях весь как будто надувался и начинал беспокойно ворочаться на стуле. Я посматривал на дядиного помощника, боясь, как бы он чего-нибудь не заметил, но он или был поглощен картами, или разжигал трубку.
Час-другой, который я проводил каждый день в этой душной, тесной, прокуренной комнате, проносились как одно мгновение. По мере того, как каникулы близились к концу, я начал приходить в отчаяние от мысли, что мне предстоит еще три месяца томиться в школе.
Не знаю, что мы без вас будем делать, говорила миссис Дриффилд. Придется играть с болваном.
Я был рад, что мой отъезд испортит им игру. Мне не хотелось, делая уроки, думать о том, что они сидят в этой маленькой комнате и развлекаются, как будто меня нет на свете.