-- Но, Марк, какое тебѣ дѣло до кабинета?
-- Конечно, Фанни, я обязан говорить, что мнѣ ничего не нужно; оно отчасти такъ и есть. Но тѣмъ не менѣе, я поѣду и проведу несколько дней съ Гарольдъ-Смитами.
-- Не воротишься ли ты къ воскресенью?
-- Я обѣщалъ сказать проповѣдь въ Чальдикотсѣ. Гарольдъ Смитъ прочтетъ въ Барчестерѣ публичную лекцію объ Австралійскомъ архипелагѣ, а я скажу проповѣдь о томъ же. Хотятъ снарядить туда новыхъ миссіонеровъ.
-- Проповѣдь въ Чальдикотсѣ!
-- А почему же нѣтъ? Народу тамъ будетъ иного, вѣроятно будутъ и Арабины.
-- Не думаю; мистриссъ Арабинъ хороша съ мистриссъ Гарольдъ Смитъ, но я увѣрена, что она не въ ладахъ съ ея братомъ. Не думаю, чтобъ она поѣхала въ Чальдикотсъ.
-- И епископъ вѣроятно пріѣдетъ туда на день или на два.
-- Вотъ это вѣроятнѣе, Марк. Если тебя привлекаетъ въ Чальдикотсъ, желаніе видѣть мистриссъ Проуди, то больше мнѣ говорить нечего.
-- Я не более тебя, Фанни, охотникъ до мистриссъ Проуди, возразилъ викарій, съ нѣкоторымъ раздраженіемъ въ голосѣ.-- Но вообще считается приличнымъ, чтобы приходскій священникъ отъ времени до времени видался съ своимъ епископомъ. И такъ какъ меня пригласили именно съ тѣмъ, чтобъ я сказалъ проповѣдь, когда всѣ эти лица будутъ тамъ, отказаться было бы неловко.
Тутъ онъ всталъ, и, взявъ свѣчу, направился въ свою уборную.
-- Что же сказать леди Лофтон? спросила у него Фанни въ теченіи вечера.
-- Напиши ей, что я обѣщался сказать проповѣдь въ Чальдикотсѣ въ будущее воскресенье. Ты, конечно, будешь въ замке?
-- Да; но я знаю, что она будетъ недовольна. Ты уже был въ отлучкѣ въ прошлый разъ, какъ у ней были гости.
-- Что жь дѣлать! Я ужь уступилъ ей въ дѣлѣ Сары Томпсонъ: не можетъ же она требовать, чтобъ ей уступали всегда и во всемъ!
-- Я бы не сказала ничего, еслибы ты не уступилъ въ дѣлѣ Сары Томпсонъ. Тогда-то ты и могъ бы настоять на своемъ.
-- А я намѣренъ теперь настоять на своемъ. Очень жаль, что мы такъ расходимся въ мнѣніяхъ.
Тутъ Фанни, несмотря на свою досаду, замѣтила, что лучше не продолжать разговора. Передъ отходомъ ко сну, она исполняла просьбу мужа, и написала къ леди Лофтовъ.
Глава II
Не мѣшаетъ сказать слова два о личностяхъ, упомянутыхъ на предыдущихъ страницахъ, и о мѣстности, въ которой онѣ жили.
О леди Лофтон мы, быть-можетъ, сказали уже довольно, чтобы познакомать съ нею машихъ читателей. Фремлейское помѣстье принадлежало ея сыну; но такъ какъ Лофтон-паркъ, старый развалившійся замокъ въ другомъ графствѣ, был собственно резиденціей фамиліи Лофтоновъ, то ей для житья отведенъ был Фремлейскій замокъ. Самъ лордъ Лофтон еще не был женатъ; у него не было хозяйства въ Лофтон-паркѣ, гдѣ никто и не жил со смерти его дѣда; онъ жил съ матерью, когда ему приходила охота жить въ тѣхъ странахъ. У него был охотничій домикъ въ Шотландіи, да квартира въ Лондонѣ, да конюшня въ Лестерширѣ,-- все это къ немалой досадѣ барсетширскихъ землевладѣльцевъ, считавшихъ охоту въ ихъ краю не хуже чѣмъ гдѣ бы то ни было въ Англіи. Но его лордство, заплативши свою долю взноса за охоту въ восточномъ Барсетширѣ считалъ себя въ правѣ охотиться, гдѣ ему веселѣе.
Фремлей было хорошенькое помѣстье, не имѣвшее ничего величественнаго и барскаго, но отлично устроенное для удобной деревенской жизни. Домъ был низкое, двухъ-этажное строеніе, выстроенное въ разныя времена, без всякихъ претензій на архитектурный стиль. Но комнаты, хотя и не высокія, были теплы и уютны, и садъ был чистъ и наряденъ, какъ ни одинъ садъ въ околоткѣ. Только своимъ садомъ и славился Фремлей.
Деревни около Фремлея собственно не было. Большая дорога вилась между фремлейскими огородами, рощами и обсаженными деревьями, полями, безпрестанно загибаясь то влѣво, то вправо. Съ этою дорогой перекрещивалась другая, и это мѣсто называлось фремлейскимъ перекресткомъ. Тутъ стояла гостиница "Гербъ Лофтоновъ"; тутъ же был сборный пунктъ, когда, вопреки лѣни лорда Лофтона, въ Фремлеѣ происходила охота; и тутъ же, у перекрестка, жил сапожникъ, завѣдывавшій почтовою конторой.
Фремлейская церковь стояла за четверть мили отъ перекрестка, насупротивъ главнаго въѣзда въ Фремлейскій замокъ. Это было невзрачное строеніе, воздвигнутое лѣтъ сто тому назадъ, когда всѣ церкви строились невзрачно. Она даже была слишкомъ тѣсна для паствы, вслѣдствіе чего часть ея посѣщала диссентерскія молельни, возникшія по разнымъ угламъ прихода, и не довольно дѣятельно, по мнѣнію леди Лофтон, преслѣдуемыя ея любимцемъ викаріемъ. Поэтому леди Лофтон ничего такъ не желала, какъ выстроить новую церковь, и краснорѣчиво убѣждала и сына своего, и викарія въ необходимости приступить къ этому благому дѣлу.
За церковью, но очень близко отъ нея, стояли школы для мальчиковъ и дѣвочекъ, два отдѣльныя зданія, обязанныя своимъ возникновеніемъ энергіи леди Лофтон. За ними помѣщалась чистенькая овощная лавочка. Чистенькій хозяинъ этой лавочки был пономаремъ, а его чистенькая жена отворяльщицей церковныхъ мѣстъ. Ихъ имя было Подженсъ, и они оба были въ большой милости у леди Лофтон, у которой они оба когда-то находились въ услуженіи.
Тутъ дорога вдругъ загибалась налѣво, какъ бы отворачиваясь отъ Фремлейскаго замка; и за самымъ поворотомъ стояло викарство, такъ что из его сада въ церковную ограду пробѣгала прямая дорожка, отрѣзывавшая уголъ, занимаемый Подженсами, уголъ, из котораго, сказать по правдѣ, викарій охотно выжил бы ихъ вмѣстѣ съ ихъ капустою, еслибъ у него на то была власть. Не всегда ли маленькій виноградникъ Навата был шипомъ въ глазу сосѣдственныхъ потентатовъ?
Въ настоящемъ случаѣ, потентатъ был также не извинителенъ, какъ и Ахавъ, потому что его викарство было совершенствомъ въ своемъ родѣ. Въ немъ были всѣ удобства, требующіяся въ домѣ умѣреннаго джентльмена съ умѣренными средствами, и не было тѣхъ расходныхъ затѣй, которыхъ требуютъ неумѣренные джентльмены, и которые въ свою очередь требуютъ неумѣренныхъ издержекъ. Къ тому же сады и огороды были совершенно подъ стать дому; и все было въ отличномъ порядкѣ -- не то чтобы совершенно ново, съ запахомъ краски и сыраго дерева; но именно въ томъ положеніи, когда новизна начинаетъ замѣняться жилою уютностью.
Въ этомъ и заключалось все, что можно было назвать деревней. За замкомъ, у одного из перекрестковъ, стояла еще лавка или двѣ, да хорошенькій домикъ, въ которомъ жила вдова покойнаго курата, другаго protégé леди Лофтон; да еще высокій, тяжелый кирпичный домъ, въ которомъ жидъ тогдашній куритъ. Но Этот домъ стоялъ за милю отъ церкви, и еще далѣе отъ замка, потому что выходилъ на ту дорогу, которая перекрещивается съ большою около церкви. Этот джентльмен, преподобный Ивенъ Джонсъ, по лѣтамъ могъ бы быть отцомъ викарія, но онъ уже был давно куратомъ въ Фремлеѣ; и хотя леди Лофтон лично не любила его за вольно-церковныя убѣжденія и за неизящную наружность, она тѣмъ не менѣе не хотѣла удалять его. Въ этомъ большомъ кирпичномъ домѣ у него жили два-три пансіонера, и еслибъ онъ потерялъ свое мѣсто, ему трудно было бы свить себѣ другое гнѣздо. По этимъ соображеніямъ, преподобнаго Ивена Джонса щадили, и несмотря на его красное лицо и безобразныя ноги, его приглашали къ обѣду въ замокъ съ его некрасивою дочерью, разъ въ три мѣсяца.
Кромѣ названныхъ домовъ, во всемъ Фремлейском приходѣ, который однаково был очень великъ, были еще только фермерскіе домики да коттеджи пахарей.
Фремлей находится въ восточномъ отдѣлѣ Барсетшира, который, какъ всѣмъ извѣстно, отличается самыми твердыми торійскими убѣжденіями. И въ немъ, правда, встрѣчались отступленія; но въ какомъ графствѣ не встрѣчаются они? Гдѣ, въ нашъ сусальный вѣкъ, можемъ мы еще надѣяться найдти твердую доблесть прежнихъ временъ? Но, къ сожалѣнію, я долженъ признаться, что къ отступникамъ, между прочимъ, причисляютъ и лорда Лофтона. Не то чтобъ онъ был ярый вигъ, или чтобы даже вообще был вигъ. Но онъ издѣвается надъ старыми порядками графства; онъ объявляетъ, когда его спрашиваютъ, что, съ своей стороны, онъ не имел бы ничего противъ выбора мистера Брайта въ парламентскіе представители Барсетшира; и прибавляетъ, что такъ какъ онъ, къ несчастію, перъ, то не имѣетъ даже права интересоваться этимъ вопросомъ. Все это возбуждаетъ общее прискорбіе, потому что, въ добрыя старыя времена, ни одна часть графства не была такъ тверда въ торійскихъ убѣжденіяхъ, какъ Фремлейскій округъ; да и до сихъ поръ вдовствующая леди при случаѣ можетъ оказать помощь торійской партіи.
Чальдикотсъ, резиденція Натаніеля Соверби, эсквайра, который въ то время, которое мы намѣрены принять за настоящее, есть одинъ из членовъ парламента за западный отдѣлъ Барсетшира. Но Этот западный отдѣлъ не можетъ похвалиться ни одною из политическихъ добродѣтелей, украшающихъ его восточнаго близнеца. Онъ рѣшительно придерживается вигскихъ началъ, и почти исключительно управляется въ политикѣ одною или двумя знатными вигскими фамиліями.
Мы уже сказали, что Марк Робартс собирался посѣтить Чалькидотсъ, и намекнули, что его жена была бы более довольна, еслибы посѣщеніе не состоялось. Такъ оно въ самомъ дѣлѣ и было: потому что эта добрая, любящая, осторожная жена знала, что мистеръ Соверби не был вполнѣ приличнымъ другомъ для молодаго священника, и знала также, что во всемъ графствѣ был лишь одинъ домъ, имя котораго звучало еще непріятнѣе въ ушахъ леди Лофтон чѣмъ имя Чальдикотса. На это было много разныхъ причинъ. Вопервыхъ, мистеръ Соверби был вигъ, и получилъ мѣсто въ парламентѣ по вліянію великаго вигскаго автократа, герцога Омніума, резиденція котораго было мѣсто еще более опасное чѣмъ Чальдикотсъ, а самъ герцогъ, по мнѣнію леди Лофтон, был чуть ли не воплощеніе Луцифера на землѣ. Далѣе, мистеръ Соверби был холостой человѣкъ, какъ впрочемъ и лордъ Лофтон, къ большому огорченію леди Лофтон. Мистеру Соверби, правда, было лѣтъ пятьдесятъ, между тѣмъ какъ лорду Лофтону было всего лѣтъ двадцать-шесть, но тѣмъ не менѣе, миледи, его мать, начинала уже волноваться по этому предмету. По ея мнѣнію, каждый мущина был обязан жениться, какъ только пріобрѣталъ средства содержать жену, и у нея было убѣжденіе,-- невысказанное и лишь полусознательное,-- что мущины вообще склонны пренебрегать этою обязанностію из эгоистическихъ побужденій, что мущины развращенные поддерживаютъ мущинъ более невинныхъ въ этомъ пренебреженіи, и что многіе из нихъ не женились бы совсѣмъ, еслибы не прилагалось тайное понужденіе со стороны нѣжнаго пола. Герцогъ Омніумъ был глава всех подобныхъ грѣховодниковъ, и леди Лофтон очень боялась, чтобъ ея сынъ не подвергся его гибельному вліянію черезъ посредство мистера Соверби.
Къ тому же всѣ знали, что мистеръ Соверби очень бѣдный человѣкъ съ очень-большимъ помѣстьемъ. Онъ, какъ говорили, истратилъ много на выборы, и еще более проигралъ въ карты. Бдльшая часть его имѣнія уже перешла во владѣніе герцога, который поставилъ себѣ за правило скупать всѣ земли, поступавшія въ продажу въ околоткѣ. Его враги говорили даже, что онъ способенъ развращать молодыхъ людей для того только, чтобъ они, раззорившмсь, продали ему свои барсетширскія имѣнія. Что, еслибъ -- о ужасъ!-- ему удалось завладѣть такимъ образомъ заповѣдными фремлейскими полями! Неудивительно, что леди Лофтон не жаловала Чальдикотса.
Чальдикотская клика, какъ говаривала леди Лофтон, была во всемъ противуположностью тому, чѣмъ, по ея мнѣнію, должно быть хорошее общество. Она любила людей веселыхъ, спокойныхъ, добрыхъ, преданныхъ церкви, отечеству и королевѣ, и не хлопотавшихъ о томъ, чтобы поднимать о себѣ шумъ въ свѣтѣ. Она желала, чтобы всѣ фермеры въ окрестностяхъ были въ силахъ платить свои ренты без отягощенія, чтобы всѣ старухи были снабжены теплыми фланелевыми юпками, чтобы работники были избавлены отъ ревматизмовъ здоровою пищей и сухими жилищами, и чтобъ они слушались авторитета -- духовнаго и свѣтскаго. Это она считала любовью къ родинѣ. Она желала также, чтобы парки были наполнены фазанами, поля куропатками, а лѣса лисицами. И въ этомъ сказывалась у ней любовь къ родинѣ. Она пламенно желала, во время крымской войны, чтобы Русскихъ побили, но не Французы, независимо отъ Англичанъ, какъ, по ея мнѣнію, случалось слишкомъ часто, и, если можно, не Англичане подъ диктаторствомъ лорда Пальмерстона. Въ сущности, она перестала вѣрить въ успѣхъ этой войны послѣ паденія лорда Абердина. Вотъ, еслибы на его мѣсто поступилъ лордъ Дерби, тогда было бы другое дѣло!
Но обратимся къ Чальдикотскому кружку. По правдѣ сказать, въ немъ не было ничего особенно опаснаго; потому что если мистеръ Соверби въ самомъ дѣлѣ предавался какимъ-нибудь холостымъ злодѣйствамъ, то это было въ Лондонѣ, а не въ деревнѣ. Собственно самый вредный злодѣй въ этомъ кружкѣ был мистеръ Гарольдъ Смитъ, или, быть-можетъ, его жена. Онъ также был членомъ парламента, и, по мнѣнію многихъ, человѣкомъ съ будущимъ. Его отец въ продолженіи многихъ лѣтъ был виднымъ дебетеромъ въ палатѣ, и не разъ занималъ важныя должности. Гарольдъ съ раннихъ лѣтъ сталъ готовить себя въ министры, и если усиленная работа можетъ обезпечить успѣхъ такого стремленія, онъ рано или поздно долженъ был достичь своей цѣли. Уже онъ не разъ занималъ второстепенныя должности при министерствѣ, был при казначействѣ, и въ продолженіи мѣсяца или двухъ, при адмиралтействѣ, и удивлялъ оффиціяльный людъ своею дѣятельностію. Упомянутые два мѣсяца случились въ министерство лорда Абердина, при паденіи котораго онъ долженъ был подать въ отставку. Онъ был младшимъ сыномъ, и имел лишь незначительное состояніе. Поэтому ему было необходимо заниматься политикой, какъ ремесломъ. Онъ еще въ очень молодыхъ лѣтахъ женился на сестрѣ мистера Соверби; и такъ какъ эта дама была шестью или семью годами старше его, и принесла ему съ собою лишь небольшое приданое, то многіе полагали, что въ этомъ случаѣ мистеръ Гарольдъ Смитъ поступилъ неосмотрительно. Мистеръ Гарольдъ Смитъ лично не был любимъ ни одною партіей, хотя многіе считали его чрезвычайно полезнымъ человѣкомъ. Онъ был трудолюбивъ, ученъ и, въ существенныхъ отношеніяхъ, честенъ. Но онъ был самодоволенъ, говорливъ и напыщенъ.
Мистриссъ Гарольдъ Смитъ во всемъ была противоположностью своего супруга. Она была умная, веселая женщина, недурная собою для своих лѣтъ -- а ей было уже за сорокъ,-- умѣла цѣнить всякую выгоду, наслаждаться всякимъ удовольствіемъ. Она не была ни трудолюбива, ни учена, можетъ-быть не во всемъ отличалась политическою честностію -- какая женщина когда-нибудь вполнѣ постигала внутреннюю необходимость и внѣшнія выгоды политической честности?-- но она не была ни натянута, ни напыщенна, и если была самонадѣянна, то не показывала этого. Относительно своего мужа, она была женщина разочарованная; потому что она вышла за него въ предположеніи, что онъ сдѣлается виднымъ политическимъ дѣятелемъ, и надежды этой до тѣхъ поръ мистеръ Гарольдъ Смитъ вполнѣ не оправдалъ.
Леди Лофтон, когда она говорила о чадьдикотскомъ кружкѣ, мысленно включала въ него и епископа барчестерскаго, его жену и дочь. Принявъ въ соображеніе, что епископъ Проуди был, без всякаго сомнѣнія, человѣкъ поглощенный религіозными чувствами и интересами, и что мистеръ Соверби не имел ровно никакихъ отношеній къ религіи, можно было бы подумать, что не было никакихъ поводовъ къ сближенію между этими двумя лицами; но мистриссъ Проуди и мистриссъ Гарольдъ Смитъ были связаны дружбой, продолжавшеюся съ самаго того время, какъ Проуди сталъ управлять эпархіею, то есть лѣтъ пять; и поэтому епископа возили въ Чальдикотсъ каждый разъ, какъ мистриссъ Смитъ пріѣзжала въ гости къ своему брату. Мистера Проуди никакъ нельзя было назвать верхне-церковнымъ прелатомъ, и леди Лофтон никогда не могла простить ему его назначенія въ ея эпархію. Она питала глубокое инстинктивное уваженіе къ епископскому сану; но о самомъ епископѣ Проуди она едва ли была лучшаго мнѣнія чѣмъ о мистерѣ Соверби, или объ этомъ злокозненномъ герцогѣ Омніумѣ. Каждый разъ, какъ мистеръ Робартс, чтобъ объяснить какую-нибудь отлучку, говорилъ, что будетъ имѣть удовольствіе видѣться съ епископомъ, нижняя губа леди Лофтон презрительно передергивалась. Она не могла прямо высказать, что епископъ Проуди -- нельзя же было назвать его иначе, какъ епископомъ -- по ея мнѣнію был плохъ: но этимъ передергиваніемъ губъ она давала понять тѣмъ, кто зналъ ее, что таково въ сущности было ея убѣжденіе.
Къ тому же говорили,-- по крайней мѣрѣ объ этомъ слышалъ Марк Робартс, и слухъ Этот скоро дошелъ до Фремле-Корта, что къ сборищу въ Чалькикотсѣ присоединится и мистеръ Саппельгаусъ. Мистеръ же Саппельгаусъ был еще более опаснымъ товарищемъ для юного, порядочнаго, высокоцерковнаго, консервативнаго священника, чѣмъ даже Гарольдъ Смитъ. Онъ также был членомъ парламента, и въ началѣ войны съ Россіей, часть столичной журналистики съ энергіею указывала на него, какъ на единственнаго человѣка, который можетъ спасти отечество. "Будь онъ министромъ, говорилъ Юпитеръ,-- и была бы еще нѣкоторая надежда на реформу, нѣкоторая возможность, чтобы древняя слава Англіи не совершенно померкла въ эти опасные дни." Послѣ этого министерство, не ожидая особенно спасительныхъ дѣйствій отъ мистера Саппельгауса, но желая, какъ и всегда, имѣть за себя Юпитера, обратилось къ этому джентльмену, и дало ему должность. Но какъ человѣку, рожденному для того чтобы спасти отечество и управлять цѣлымъ народомъ, довольствоваться мѣстомъ товарища министра, или втораго секретаря? Саппельгаусъ остался недовольнымъ, и далъ понять министерству, что ему принадлежитъ по праву мѣсто гораздо более высокое чѣмъ всѣ мѣста, до тѣхъ поръ предложенныя ему. Либо государственную печать, либо военное министерство, вотъ альтернатива, которую онъ предлагалъ удрученному заботами главѣ кабинета, нимало не сомнѣваясь, что глава кабинета признаетъ его права, и убоится праведнаго гнѣва Юпитера. Но главп кабинета, какъ ни был удрученъ заботами, зналъ, что можно заплатить слишкомъ дорого даже за содѣйствіе мистера Саппельгауза и Юпитера, и спасителю отечества сказали, что онъ можетъ гремѣть противъ министерства, сколько ему угодно. Съ тѣхъ поръ онъ гремѣлъ без остановки, но и без ожидаемаго успѣха. Онъ был очень близокъ съ мистеромъ Соверби, и рѣшительно принадлежалъ къ чальдикотскому кружку.