XIX
Спустя недолгое время случилось, что, проезжая дорогой, вдоль которой бежала прозрачная речка, был я объят столь сильным желанием сочинять, что стал думать о том, как бы мне приступить к этому; и я подумал, что не пристало мне говорить о ней иначе, как обращаясь к доннам во втором лице, и притом лишь к тем доннам, что благородны, а не просто ко всем женщинам. И вот что скажу я: язык мой заговорил как бы сам собой и молвил: «О донны, вам, что смысл Любви познали» Эти слова я закрепил в памяти с великой радостью, думая взять их началом, и потом, возвратясь в названный город и поразмыслив несколько дней, я начал этим приступом канцону, сложенную так, как это будет видно ниже, в ее разделении. Канцона начинается так: «О донны, вам».
О донны, вам, что смысл Любви познали,
Я стану о мадонне говорить,
Не для того чтоб ей хвалу избыть,
Но дабы утишить мое томленье.
Скажу: Любовь дала моей печали
Столь сладостное чувство ощутить,
Что, если б я дерзнул его открыть,
Познал бы мир любовное волненье.
Но не предам благое откровенье,
Не столь мое развратно бытие:
Я расскажу о доблестях Ее
Намеками, как мне велит почтенье,
О донны и девицы, вам одним,
Зане о том невместно знать другим.
Взывает ангел к божью разуменью
И говорит: «Владыка, на земле
Есть существо, что светит и во мгле,
Душа, чей луч достиг небесной грани.
Не склонен Рай к иному вожделенью,
Как сочетать ее своей судьбе.
Сонм праведных зовет ее к себе,
И только Жалость вяжет наши длани».
И рек Господь, судья всех упований:
«Нет, милые, вам должно подождать,
Еще не мыслю я ее призвать,
Но да пребудет средь земных созданий
С тем, кто расскажет аду: «Племя злых,
Я видел упование благих».
Мадонну ждут у горнего престола.
Я изъясню, как благостна она,
О донны, та, что чести ждет, должна
Идти за нею, где она ступает;
Любовь сердца морозом прополола,
И мерзость в них навек изведена;
Пред кем пройдет, красой озарена,
Тот делается благ иль умирает;
Кого она достойным почитает
Приблизиться, тот счастьем потрясен,
Кому отдаст приветливо поклон,
Тот с кротостью обиды забывает.
И бо́льшую ей власть Господь дает:
Кто раз ей внял, в злодействах не умрет.
Любовь гласит: «Дочь праха не бывает
Так разом и прекрасна и чиста»
Но глянулаи уж твердят уста,
Что в ней Господь нездешний мир являет.
Ее чело как жемчуг, где мерцает
Прозрачно разлитая бледнота;
Себя в ней доказует красота,
А естествовсю благость воплощает.
Из глаз ее, когда она взирает,
Несутся духи в пламени любви
И мечут встречным молнии свои,
И сердце в них биение теряет.
Ее улыбку вывела Любовь:
Кто раз взглянул, тот не дерзает вновь.
Канцона, знаю, ты полна стремленья
Явиться к доннам, не перечу я!
Но памятуй: я воспитал тебя
Как дщерь Любви, таящейся под спудом.
Так будь везде исполнена смиренья,
Проси: «Наставьте, где стезя моя?
Ищу я ту, кому подобна я».
Не подавай предлога к пересудам,
Не заводи знакомства с подлым людом,
Но почитай достойным там присесть,
Где знатный муж или где донна есть,
И путь тебе откроется как чудом,
И вскорости Любовь ты различишь
И ей уже меня препоручишь.
Эту канцону, дабы лучше ее понять, я разделяю более искусно, нежели другие прежде приведенные вещи. Поэтому, для начала, я разобью ее на три части. Первая часть есть приступ к последующим словам. Вторая есть изложение содержания. Третья есть как бы служанка предыдущих слов. Вторая начинается так: «Взывает ангел»; третья так: «Канцона, знаю». Первая часть делится на четыре: в первойговорю о том, кому хочу я поведать о моей Донне и почему хочу поведать; во второйговорю о том, что мыслится мне самому, когда я размышляю о ее достоинствах, и что сказал бы я о них, если бы не терял смелости; в третьейговорю о том, как полагаю я поведать о ней, чтобы ничто низменное не препятствовало мне; в четвертойобращаюсь вновь к тем, кому намереваюсь все поведать, я излагаю причину, по которой я обращаюсь к ним. Вторая начинается так: «Скажу: Любовь дала»; третья так: «Но не предам»; четвертая: «О донны и девицы». Потом, когда говорю: «Взывает ангел»и я начинаю повествование о Донне. Делится же эта часть на две: в первойговорю о том, что знают о ней на небе; во второйговорю о том, что знают о ней на земле, а именно: «Мадонну ждут». Эта вторая часть делится на две, причем в первой я беру одну лишь сторону и говорю о благородстве ее души, повествуя нечто о благотворных свойствах, от души ее проистекающих; во второй беру я другую сторону и говорю о благородстве ее тела, повествуя нечто о его красоте, а именно: «Любовь гласит». Эта вторая часть делится на две, причем в первойговорю нечто о красоте всего ее облика; во второйговорю нечто о красоте отдельных частей ее облика, а именно: «Из глаз ее». Эта вторая часть делится на две, причем в одной я говорю о глазах, в которых начало Любви; во второй же говорю об устах, в которых предел Любви. А чтобы изгнать отсюда всякую низменную мысль, должно читающему вспомнить сказанное прежде, а именно, что приветствие Донны, которое есть деяние уст ее, было пределом моих желаний, пока я мог еще обрести его. Затем, когда я говорю: «Канцона, знаю», я добавляю, как бы служанкою прочих, еще одну строфу, в которой говорю о том, чего хочу я от этой канцоны. А так как эту последнюю часть легко понять, то я и не тружусь над дальнейшим разделением. Правда, для лучшего разумения этой канцоны надлежало бы дать еще меньшие подразделения, однако, во всяком случае, у кого нет достаточно разумения, чтобы понять ее с помощью уже сделанных, на того я не посетую, ежели он и пренебрежет ею, ибо истинно боюсь, как бы не раскрыл я слишком многим ее смысл тем разделением, которое сделано, если окажется, что многие сумеют постичь его.
XX
После того как эта канцона получила некоторое распространение среди людей и потому случилось, что один из друзей моих услыхал ее, пожелал он меня попросить, чтобы я ему изъяснил, что есть Любовь: видно, слышанные им слова внушили ему более высокое обо мне мнение, нежели я заслужил. Поэтому я, думая, что по окончании того сочинения хорошо было бы сочинить кое-что о Любви, и полагая, что другу следует услужить, решил сказать слова, в которых говорилось бы о Любви. И вот я сочинил сонет, который и начинается «Благое сердце и Любовь».
Благое сердце и Любовьодно,
Вещает нам мудрец в своем творенье:
В разладе быть им так же не дано,
Как разуму с душой разумной в пренье.
Когда Любовью сердце зажжено,
Она царит, а сердцев подчиненье,
И верный кров Любви дает оно
На долгий срок иль краткое мгновенье.
Прекрасной донны дивные черты
Едва предстанут взору, и томленье
Влюбленное по сердцу пробежит.
Приходит сроки вот уж чуешь ты
Любви нежданной новое рожденье;
И так же донну гордый муж пленит.
Этот сонет делится на две части: в первой я говорю о могуществе любви; во второйговорю о том, как это могущество проявляется в действии. Вторая начинается так: «Прекрасной донны». Первая часть делится на две: в первой я говорю, что есть предмет, который вмещает это могущество; во второйговорю, как предмет этот и это могущество возникают к существованию и что они относятся друг к другу, как форма к материи. Вторая начинается так: «Когда Любовью». Потом, говоря: «Прекрасной донны», я говорю, как это могущество проявляется в действии: сначалакак оно проявляется в мужчине, потомкак оно проявляется в женщине, со слов «И так же донну».
XXI
После того что я поведал о Любви в вышенаписанных стихах, явилось у меня желание сказать еще слова во славу Благороднейшей, дабы в них я показал, как она пробуждает эту Любовь и как не только пробуждает она ее там, где та дремлет, но как и туда, где нет власти Любви, она чудодейственно призывает ее. И вот я сочинил сонет, который начинается «В своих очах».
В своих очах Любовь она хранит;
Блаженно все, на что она взирает;
Идет онак ней всякий поспешает;
Приветит лив нем сердце задрожит.
Так, смутен весь, он долу лик склонит
И о своей греховности вздыхает.
Надмение и гнев пред нею тает.
О донны, кто ее не восхвалит?
Всю сладостность и все смиренье дум
Познает тот, кто слышит ее слово.
Блажен, кому с ней встреча суждена.
Того ж, как улыбается она,
Не молвит речь и не упомнит ум:
Так это чудо благостно и ново.
В этом сонете три части: в первой я говорю, как Донна проявляет это могущество в действии, повествуя о ее очах, прекраснейших в ней; и то же говорю я в третьей, повествуя о ее устах, прекраснейших в ней; а между этими двумя частями есть небольшая частичка, словно бы взывающая о помощи к предшествующей части и к последующей и начинающаяся так: «О донны, кто». Третья начинается так: «Всю сладостность». Первая часть делится на три: в первой я говорю о том, как благостно наделяет она благородством все, на что она взирает, а это значит сказать, что она приводит Любовь ко власти там, где ее нет; во второй я говорю, как она пробуждает действие Любви в сердцах всех, на кого она взирает; в третьейговорю о том, что творит она благостью своей в их сердцах. Вторая начинается так: «Идет она»; третья так: «Приветит ли». Потом, когда говорю: «О донны, кто»поясняю, кого имел я в виду, взывая к доннам, дабы они помогли восхвалить ее. Потом, когда говорю: «Всю сладостность»я говорю то же самое, что сказано в первой части, повествуя о том, что двояко действие ее уст; одно из нихее сладчайшая речь, а другоеее дивный смех; я не говорю лишь о том, что производит в сердцах ее смех, потому что память не в силах удержать ни его, ни его действия.
XXII
После этого, по прошествии немногих дней, согласно воле преславного Господа, который не отклонил смерти и от себя, тот, кто был родителем столь великого чуда, каким была благороднейшая Беатриче (то видели все), уходя из этой жизни, истинно отошел к вечной славе. А так как подобная разлука горестна для всех, кто остается и кто был другом ушедшего; и так как нет более тесной привязанности, нежели у доброго отца к доброму дитяти и у доброго дитяти к доброму отцу; и так как Донна обладала высочайшей степенью доброты, а отец ее, согласно мнению многих и согласно с истиной, был добр в высокой степени, то и очевидно, что Донна была преисполнена самой горькой скорби. А так как, по обычаю названного города, донны с доннами и мужчины с мужчинами собираются в подобных горестных случаях, то много донн собралось там, где Беатриче жалостно плакала, и вот, видя, как возвращаются от нее некоторые донны, я слышал их речи о Благороднейшей, о том, как печалилась она; и в числе прочих речей слышал я, как они говорили: «Истинно она плачет так, что любой, кто взглянет на нее, непременно умрет от жалости». Затем прошли эти донны мимо; я же остался в такой печали, что порою слеза орошала мое лицо, почему я прикрывал его, поднося часто руки к глазам; и, если бы я не ожидал вновь услыхать о нейибо находился на таком месте, где проходило большинство донн, которые возвращались от нее, я скрылся бы тотчас же, как только слезы овладели мной. Так я остался на том же месте, и мимо меня проходили донны, которые шли, говоря друг другу такие слова: «Кто из нас мог бы вновь стать веселым, услышав, как горько жалуется эта донна?» Вслед за ними проходили другие донны, которые шли, говоря: «Этот, стоящий здесь, плачет так, словно он видел ее, как видели мы». Другие, далее, говорили обо мне: «Поглядите, этот на себя не похожтак изменился он!» Так проходили эти донны мимо, и я слышал речи о ней и обо мне того рода, как мною передано. И вот, поразмыслив об этом после, я решил сказать слова, для чего у меня был достойный повод, в которых было бы все то, что я слышал о Донне; а так как я охотно расспросил бы их, если бы меня не удерживало приличие, то я и решил представить дело так, как будто я задавал им вопросы, а они держали ответ. И сочинил я два сонета; причем в первом я задаю вопросы так, как у меня было желание расспросить их; во второмпривожу их ответ, принимая то, что я услыхал от них, за сказанное в ответ мне. И я начал первый сонет: «Вы, что проходите с главой склоненной», а второй«Не ты ли тот, чей стих, не умолкая».
Вы, что проходите с главой склоненной,
Чей дольный взор о скорби говорит,
Откуда вы? И почему ваш вид
Мне кажется печалью воплощенной?
Не с благостной ли были вы мадонной?
Любовь слезами лик ее кропит?
Скажите, правду ль сердце мне твердит?
Ведь нет у вас черты непросветленной.
И если вы оттуда путь стремите,
Тогда молю: побудьте здесь со мной
И, что б с ней ни было, не утаите!
Я вижу очи, полные слезой,
В таком смятенье, вижу, вы спешите,
Что в сердце трепет, словно пред бедой.
Этот сонет делится на две части: в первой я окликаю и спрашиваю этих донн, не от нее ли они идут, говоря им, что я думаю так потому, что они возвращаются, словно обретя еще больше благородства; во второйпрошу их, чтобы они рассказали мне о ней. Вторая начинается так: «И если вы оттуда». И вот другой сонет, как то рассказали мы выше:
Не ты ли тот, чей стих, не умолкая,
Мадонну пел, взывая к нам одним?
Ты схож с ним, правда, голосом своим,
Но у тебя как будто стать иная.
О чем скорбишь, так тягостно рыдая,
Что жаль тебя становится другим?
Ты горе ль зрел ее? и перед ним
Унынья ты не можешь несть, скрывая?
Оставь нас плакать и идти в печали,
И грех тому, кто радость будет знать,
Не мы ли ей, рыдающей, внимали?
В ее лице такой тоски печать,
Что тот, чьи очи взор к ней устремляли.
Рыдая, смерти должен ожидать.
В этом сонете четыре части, согласно тому, что четыре рода ответов дали те донны, за которых я говорил; а так как выше все четыре достаточно разъяснены, то я и не стану излагать смысл частей, но лишь подразделю их. Вторая часть начинается так: «О чем скорбишь»; третья: «Оставь нас плакать»; четвертая: «В ее лице».
XXIII
После этого спустя немного дней случилось, что одну из частей моего тела охватила мучительная болезнь, так что я непрерывно терпел в течение девяти дней горчайшую муку; и она довела меня до такой немощи, что мне пришлось лежать подобно тем, которые не могут двигаться. И вот, говорю я, на девятый день, когда я почувствовал боль, почти непереносимую, пришла мне некая мысль, и была та мысль о моей Донне. И когда я немного пораздумал о ней, то вернулся к размышлению об ослабевшей моей жизни. И, видя, как она слаба и не прочна, даже когда здорова, стал я оплакивать про себя такое злосчастие. И вот, сильно вздыхая, я сказал себе: «Со всей неизбежностью следует, что и благороднейшая Беатриче когда-нибудь умрет». И тогда меня охватило столь сильное помрачение, что я закрыл глаза и стал мучиться, как человек безумный, и бредить так: в начале блуждания, которое совершило мое воображение, привиделись мне некие облики простоволосых донн, говоривших мне: «И ты тоже умрешь!» Затем, после этих донн, явились мне разные привидения, страшные на вид, которые сказали мне: «Ты мертв». И вот так стало блуждать мое воображение, и я дошел до того, что не знал, где нахожусь; и казалось мне, будто вижу я донн, идущих, распустив волосы и плача, по дороге, дивно грустных; и казалось мне, будто вижу я, что солнце потухло, а звезды были такого цвета, что мог я счесть, будто они плачут, и казалось мне, что птицы, пролетавшие по воздуху, падали мертвыми и что происходили величайшие землетрясения. И в то время как я дивился подобному видению и очень боялся, привиделось мне, что некий друг пришел мне сказать: «Ужели ты не знаешь? Дивная твоя Донна отошла от мира сего!» Тогда я стал горестно плакать и плакал не только в воображении: плакали очи, орошаясь настоящими слезами. И привиделось мне, будто я смотрю на небо, и показалось, что я вижу множество ангелов, которые возвращались в высь, а перед ними было белейшее облачко. Мне показалось, что ангелы эти торжественно пели, и слова их песни были точно бы слышны мне, и были они таковы: «Osanna in excelsis», других же словно бы не слыхал я. И вот мне показалось, что сердце, в котором было столько любви, молвило мне: «Это правда, что бездыханной лежит наша Донна!» И тогда будто бы пошел я, чтобы увидеть тело, в котором пребывала эта благороднейшая и блаженная душа. И столь сильно было ложное мое видение, что оно показало мне Донну мертвой: мне привиделось, будто донны прикрыли ее, то есть ее голову, белой тканью; и мне показалось, будто ее лицо носило такую печать смирения, что словно бы говорило: «Вот вижу я источник мира». В этом бреду меня объяло такое смирение от созерцания ее, что я призывал Смерть и говорил: «Сладчайшая Смерть, приди ко мне и не будь ко мне жестока, ибо ты должна была исполниться благородства: ведь в таком месте пребывала ты! Ныне приди ко мне, столь жаждущему тебя, ведь ты видишь это, ибо я уже ношу твои цвета». И когда я увидел, что исполнены все печальные обряды, которые обычно совершаются над телом усопших, то показалось мне, будто я вернулся в свое жилище и стал словно бы смотреть на небо; и так силен был мой бред, что, плача, я принялся говорить настоящим голосом: «О прекраснейшая душа, как блажен тот, кто видит тебя!» И когда я произносил эти слова в горестном порыве рыданий и взывал к Смерти, дабы пришла она ко мне, некая донна, юная и благородная, которая сидела возле моего ложа, думая, что мои рыдания и мои слова проистекали только от страданий моей болезни, принялась в великом страхе плакать. И тогда другие донны, что были в комнате, увидев ее слезы, заметили, что и я рыдал; и вот, удалив ее от меня, ту, что была связана со мной теснейшим родством, они обратились ко мне, чтобы меня разбудить, думая, что я брежу, и сказали мне: «Не надо спать больше» и «Не печалься же!» И когда они так сказали мне, сила бреда утихла в то самое мгновенье, когда я хотел сказать: «О Беатриче, да будешь благословенна ты!» И я сказал уже: «О Беатриче»когда, очнувшись, открыл глаза и увидел, что бредил. И, несмотря на то что я назвал это имя, мой голос прервался в порыве рыданий, и эти донны не могли меня понять, как показалось мне. И хотя я очень устыдился, все же по некоему приказанию Любви я повернулся к ним. И когда они увидели меня, то стали говорить: «Он кажется мертвым», и говорили между собой: «Попытаемся утешить его», и вот они сказали мне много слов, дабы утешить меня, а потом спросили, что меня испугало. Тогда я, будучи несколько утешен и поняв лживость бреда, ответил им: «Я вам расскажу, что со мной было». И вот, от начала и до конца, я поведал им о том, что мне привиделось, умолчав об имени Благороднейшей. Впоследствии же, исцелившись от этой болезни, я решил сказать слова о том, что случилось со мной, ибо мне казалось, что слушать об этом весьма приятно, и поэтому я сочинил канцону «Младая донна», сложенную так, как то показывает написанное далее подразделение: