Лёля втайне надеялась, что мама назначит её своей заменой, но Нина Валерьевна за несколько дней за ужином преподнесла новость, что уроки географии будет вести Лёлин одноклассникотличник и гордость школы. Лёля молча проглотила обиду вместе с макаронами. Мама не посчитала её достойной. Это было ожидаемо, но всё равно неприятно.
За день до знаменательного дня учительница истории предложила ей временно занять своё рабочее место. Лёля обрадовалась и испугалась одновременно. Доверие опытного педагога льстило, но необходимость оказаться под обстрелом глаз учеников вызывала дрожь в коленках. Лидия Петровна успокоила: нужно просто выслушать пересказ параграфа у тех, кто сам вызовется отвечать, и поставить оценки карандашом. Лёля заранее изучила расписание уроков. Шестиклассники пугали меньше всего, но последнее занятие она должна была провести у десятого «А». Её родной «Б» недолюбливал «ашников» и во всём соревновался с ними. Между параллельными классами давно шла неофициальная война, нарочно подогреваемая учителями.
Лёля боялась, что ученики просто сорвут урок и опозорят её перед мамой-завучем, но проблемы пришли с другой стороны. Стоило Маше узнать, что Лёля будет вести урок в классе, где учится Герман, у неё сорвало тормоза. Сначала она предложила тайно поменяться местами, потом, принялась напрашиваться на занятие в качестве стороннего наблюдателя. Получив отказ по обоим пунктам, стала атаковать просьбами передать записку. Лёля долго отбивалась, но, оказалось, что проще остановить торнадо, чем Машу, решившуюся на письменное признание в любви.
Накануне дня самоуправления Лёля основательно подготовилась: прочитала параграфы, по которым будет гонять учеников, выгладила белую рубашку и начистила туфли. Первый урок оказался самым сложным. Ребята, взбудораженные анархией, никак не могли собраться и проявить серьёзность, хихикали, переговаривались. Но после первой тройки, пусть и поставленной карандашом, затихли и стали тянуть руки. Лёля расслабилась и даже начала получать удовольствие от новой серьёзной роли, но на перемене после пятого урока объявилась Маша, раскрасневшаяся и растрёпанная. Она мяла в пальцах обрывок тетрадного листа и нервно оглядывалась по сторонам.
Вот. Передай.
Лёля нехотя взяла слегка влажный от потной ладони листок.
Маш, может, не надо? Мне неудобно. Как я ему вообще передам записку?
Неудобно ей. Подруге помочь не можешь? Маша накрыла рукой записку в ладони Лёли и заставила сжать ее в кулаке. Что тебе стоит? Просто передай.
Лёля спрятала листок в карман брюк и нехотя побрела в класс, дожидаться прихода «ашников».
Они ввалились в класс с опозданием, выказывая пренебрежение к несерьёзной замене, рассаживались шумно и долго, но в течение урока не досаждали, вели себя вполне прилично. Если и переговаривались, то не в полный голос, и умудрились воздержаться от скабрезных шуток.
Лёля ёрзала на стуле, с опаской поглядывая в сторону Германа. С шестого класса он заметно вырос: возвышался над головами не только большинства учеников, но и учителей. Однако долговязым не казался, скорее мощным. Высокий рост позволил ему стать лучшим доигровщиком в команде. Герман выступал за сборную района, и все в один голос пророчили ему карьеру спортсмена.
Герман поймал один из её пронзительных взглядов и широко улыбнулся. Лёля тут же отреагировала румянцем и уткнулась в учебник. Больше старалась в его сторону не смотреть, но Герман, наоборот, начал приглядываться к Лёле, нарочно смущал пристальным вниманием.
Она жаждала окончания урока, сгорая под сверлящим взглядом, а звонок не услышала. Ребята вскочили с мест и ринулись к выходу. Девушки же собирались не так суетливо и быстро, аккуратно складывали школьные принадлежности в сумки.
Лёля опустила взгляд в свой рюкзак, склонившись к нему как можно ниже, была б возможностьспряталась бы там целиком. Она уже точно решила, что записку не передаст, осталось только придумать отговорку для Маши. Такую основательную, чтоб у подруги не было причины бесноваться.
Герман покинул класс с группой ребят, бросив на Лёлю очередной заинтересованный взгляд, даже чуть-чуть приостановился напротив учительского стола. Последней вышла ученица, заработавшая карандашную пятёрку. Она единственная вела себя так, будто никакого дня самоуправления не было, и урок истории прошёл полноценно.
Лёля щёлкнула застёжкой рюкзака, но встать не успела. В класс вернулся Герман. Нарочно игнорируя её, прошёл к своей парте и поднял с пола ручку.
Потерял, коротко пояснил он.
Лёля молча наблюдала за его передвижениями. Когда он поравнялся с ней, неожиданно для самой себя окликнула:
Герман, постой, дождавшись, когда он повернётся, продолжила: Просили передать тебе.
Лёля протянула измятую записку. Остановила взгляд на воротнике рубашки Германа, с досадой ощущая, что всегдашний румянец опять заливает её щёки.
Он едва слышно хмыкнул и взял записку.
Кто просил?
Вручая записку, Маша просила не скрывать её авторство. Но Лёле тяжело было озвучить имя подруги, будто она обнаруживала собственные чувства, а не чужую симпатию. Она замялась, потом прокашлялась и наконец решительно подняла глаза на Германа.
Маша Смирнова.
Герман недоверчиво нахмурился.
Маша? Точно Маша?
Лёля растерялась, не понимая, почему он не верит и переспрашивает.
Да.
Ну ладно. Спасибо, почтальон.
Он вышел из класса, а Лёля рухнула на стул и нервно оправила волосы. Больше она никогда не согласится на унизительную роль курьера!
С того дня отношение Германа к Лёле разительно поменялось. Встречая её в коридоре, он приветливо кивал и загадочно улыбался. Несколько раз останавливался, чтобы лично поздороваться и спросить, как дела. Незаметно родилось прозвище Лёшка, вросшее в Лёлю как вторая кожа. Но, кроме Германа, её так никто не называл, оставляя за ним право на единоличное пользование кличкой.
Маша ходила пришибленная и выглядела потерянной, словно турист, посеявший карту и компас одновременно. На Германа зыркала сердито и озлобленно, с Лёлей общалась натянуто и больше не откровенничала о чувствах. Видимо, признание в любви посредством записки прошло не по плану.
Иногда в глазах Германа сквозило странное превосходство, будто он владел каким-то важным для Лёли секретом, но открывать его не планировал. Дружба с Машей ещё не рухнула, но уже дала трещину. Между ними больше не было той доверительной откровенности, которая соединяла их ещё с детского сада. Хотя Герман не проявлял активности и не предлагал Лёле стать его девушкой, его симпатия была настолько явной, что в школе начали перешёптываться о них и даже пустили пару сплетен. К счастью, слухи не дошли до завучаещё бродили в ученической среде.
На одной из дискотек Герман пригласил Лёлю на медленный танец. Она смутилась и пробормотала вежливый отказ. Прежде ей не приходилось танцевать под романтичные композиции, и она боялась оттоптать партнёру ноги. Герман сделал вид, что не расслышал её сбивчивых протестов, и потащил в центр зала, как на буксире. Он обхватил талию Лёли ручищами, прижав к спине косу, так что её голова запрокинулась. Танец не получился: скорее это было обоюдно некомфортное раскачивание. Лёля не подозревала, что она настолько неуклюже двигается, впервые ощутила себя деревянной заготовкой без единого сустава.
К облегчению Лёли, мучительный танец закончился довольно быстро и остался практически незамеченным одноклассниками. А вот Маша не упустила возможности насыпать на свою душевную рану очередную порцию соли. Она прожигала неловко перетаптывающуюся пару глазами с начала и до конца песни.
С тех пор Лёля плясала только дома в одиночестве или в своих мечтах, где у неё получались изумительные телодвижения и феерические па, а партнёр вертел ею сноровисто, словно гуттаперчевой куклой.
***
Припарковав машину во дворе, Лёля буквально влетела в подъезд, подгоняемая плотными потоками ветра. Громко хлопнула железной дверью и быстро забежала на третий этаж. Обогнать неприятные мысли о запахе духов не получилось.
Приняв душ, Лёля решила обойтись без вечернего подглядывания за чужими жизнями и легла в постель. Свет от фар автомобилей и уличной иллюминации бродил по потолку, вырисовывая необычные узоры, предлагая поиграть в угадывание сюжетов историй теней. Лёля прерывисто вздохнула. В этот раз появление слёз она заметила, только когда они заскользили мокрыми дорожками, спускаясь по вискам. Оказалось, плакать лёжа на спине затруднительно: слезы попадали в уши и щекотали, вызывая смех, правда, не радостный, а скорее истеричный.
Входящий вызов на телефоне Лёля увидела не сразу: мобильник стоял на беззвучном режиме. Она нахмурилась и хотела сбросить звонок, так как время перевалило за час ночи, но потом резко передумала и приложила трубку к уху.
Алло.
В телефоне зашуршало, послышались звуки сигналящих машин и людской гомон. На фоне шума голос звонившего едва различался.
Девушка, можно такси на Горького триста сорок?
Шутите? Какое ещё такси, куда вы звоните?
В службу такси, уверенно заключил незнакомец, отдаляясь от источника шума, голос звучал уже чётче.
Лёля легла удобнее и устало потёрла шею.
Вы ошиблись номером. Это не такси.
В трубке снова зашуршало. Теперь в разговор вмешивался ветер.
А может, я не ошибся, нагло предположил невидимый собеседник. Может, случайности не случайны?
Молодой человек, мне некогда с вами беседовать. Если вы не заметили, на часах уже далеко за полночь.
Ну, ты же не спишь. Подожди, не клади трубку. Я зайду в кафе: из-за ветра говорить невозможно.
Лёля хотела возмутиться, что незнакомец так легко и без разрешения перешёл на «ты», но почему-то не сделала этого, терпеливо дожидаясь, когда разговор продолжится.
Из мобильника послышался едва различимый голос официантки, принявшей заказ на капучино, спокойная фоновая музыка и наконец чёткий, немного запыхавшийся голос ночного незнакомца:
Так почему ты не спишь?
Лёля ответила не сразу. Она вслушивалась не столько в слова, сколько в сам голос. Удивительно богатый на оттенки, бархатистый, глубокий и одновременно смешливый. Он мог принадлежать кому угодно, но представлялся почему-то высокий красивый блондин.
Потому что мужики козлы, неожиданно ответила Лёля и ойкнула, закрыв ладонью рот.
Протестую, искренне возмутился собеседник. Что-то я в себе козлинности не замечал. Так ты поэтому плачешь?
Я не плачу, отрезала Лёля и тут же предательски громко всхлипнула.
А гнусавишь тогда почему? Насморк?
Французские корни.
Незнакомец громко засмеялся, поблагодарил кого-то за вкусный кофе и вернулся к допросу.
Кто же тебя так расстроил, красавица?
Лёля убрала ладонь с лица и почувствовала, что улыбается.
С чего ты решил, что я красавица? Ты же меня не видишь. Может, я старая, кривая, беззубая, пахну лекарствами и кислой капустой.
Как хочу, так и представляю. Будешь принцессой Несмеяной. Мне показалось, что ты улыбнулась.
Лёля возмущенно засопела.
С чего ты взял? Улыбку невозможно услышать.
Ещё как возможно, категорично отрезал приятный голос. А ты меня как будешь представлять?
Лёля задумалась, на секунду отодвинула от уха трубку, удивляясь самой себе. С чего вдруг она вообще беседует с этим странным человеком? Почему не сбросила звонок сразу же? Сюрреализм какой-то. Он ведь действительно может быть кем угодно. Да хоть маньяком или просто ненормальным! Она решительно вознамерилась нажать отбой, но услышала голос из телефона:
Несмеяна, ты ещё здесь?
Лёля включила громкую связь и положила телефон на подушку рядом с головой. Глядя на расцвеченный огнями потолок, задумчиво проговорила.
Я представляю тебя похожим на принца Патрика.
Это который пел песню о голубой розе? послышался изумлённый голос.
Да. Из сказки «Не покидай»
Невидимый собеседник снова рассмеялся. Искренне и заразительно. Лёля поневоле улыбнулась и тут же подумала, что завидует такому красивому смеху и лёгкости, с которой незнакомец выражает эмоции.
Да, ты и правда старая, беззубая и кривая. Эту сказку не помнит никто из нынешнего поколения.
Ты забыл, что я ещё пахну лекарствами и капустой, мрачно добавила Лёля, решив, что её собеседник, скорее всего, ещё школьник. Говорливый и прямолинейный. Голос казался взрослым, но кто этих современных старшеклассников разберёт?
В мобильнике стихла фоновая мелодия, и послышался отдалённый голос радиоведущего, а сквозь него раздалось постукивание ложки о край чашки.
Ладно, запиши меня в телефоне как Патрика. Я действительно похож на принца. Высокий, голубоглазый, в меру скромный блондин. Расскажешь, какой козёл тебя обидел?
Лёля скосила взгляд на трубку, лежащую на подушке, тяжко вздохнула.
Я плачу от общей несправедливости мироздания.
Э-э-э Мирозданию я не смогу накостылять.
Лёля хмыкнула и поймала себя на мысли, что чувствует улыбку собеседника. Именно такчувствует. Ею овладели необъяснимая смелость и желание поделиться гнетущими мыслями.
Вот ты же мужчина?
С утра был.
Лёля легла на бок, подложив под голову руку, и обратилась к телефону, словно к живому существу.
Тогда объясни мне, почему мужчины изменяют? Это на самом деле врождённая полигамность, задуманная природой? Как можно целовать кого-то без любви, просто потому что захотелось? А потом ещё одну, через несколько днейдругую.
Телефон молчал, но Лёля слышала дыхание собеседника. Видимо, её вопрос оказался слишком интимным и призывал к откровенности, к которой смешливый незнакомец не был готов. Она уже подумала, что он не будет отвечать, но всё-таки спросила:
Почему молчишь? Слишком личный вопрос?
Я просто жевал булку. Не хотел, чтобы ты слушала моё чавканье. Погоди, ещё кофе глотну. Сейчас будет жутко раздражающее прихлёбывание, в трубке раздался намеренно громкий глоток, полный блаженства.
Лёле почудился аромат кофе.
Любишь кофе?
Не меняй тему. Мы же о поцелуях говорили, он понизил голос до интимного шёпота, но в следующей фразе не было ни капли дурашливости. Я не понимаю, почему некоторым так сложно не изменять, и почему их тянет целовать кого ни попадя. Для меня всё просто: кого любишь, того и целуешь, остальных просто не хочется.
Лёля затихла, обдумывая такую элементарную истину. Мобильник снова ожил громким смешком.
Несмеяна, ты там уснула, что ли?
Нет, но, между прочим, пора.
Пора, нехотя согласился собеседник. Можно задать один-единственный вопрос, но самый важный? Ответ на него откроет всю правду о тебе, и я сразу пойму, что ты за человек.
Лёля взволнованно закусила губу, судорожно перебирая в голове возможные неудобные вопросы. Вдруг он спросит о её первом поцелуе или о самом необычном месте, где она занималась сексом. Или ещё хуже: есть ли у неё шизофреники в роду?
Она с опаской придвинула телефон и, чувствуя, как горят уши, разрешила:
Спрашивай.
Какого цвета у тебя носки?
Лёля изумлённо переспросила:
Трусы?
Незнакомец снова заразительно рассмеялся.
Какая, однако, ты испорченная старушка. Ай-яй-яй. Разве я что-то спрашивал про трусы? Я спросил, какого цвета у тебя носки. Не те, что ты надеваешь на работу или в люди, а те, что носишь дома.
Лёля перевела взгляд на шкаф, будто могла увидеть полку сквозь закрытую дверцу.
Оранжевые, призналась она с таким трудом, будто действительно поведала сокровенную тайну.
Я тебе ещё позвоню, уверенно пообещал собеседник, словно информация о носках на самом деле подтолкнула его к этому решению. Спокойной ночи, Несмеяна. Не плачь, а то лицо завтра опухнет, как у чукотского пчеловода. В твоём возрасте нельзя реветь и нужно высыпаться.
Спокойной ночи, Патрик.
Раздался короткий писк, оповещающий о разъединении. Лёля ещё какое-то время смотрела на телефон и глупо улыбалась. Незаметно для себя она задремала, погружаясь в сон, как в объятия.
4 глава. Семья
Поездки в родной дом Лёля воспринимала, как лиса возвращение в капкан, из которого выбралась, откусив себе лапу. Уже прошёл месяц, с тех пор как она в последний раз навещала семью. Телефонные атаки мамы учащались с каждым днём. Лёля реагировала на все вызовы, бросаясь к мобильнику, и разочарованно опознавала мамину физиономию на экране. Она не сразу призналась самой себе в том, что ожидает звонка ночного собеседника. Но после удивительной близости, возникшей ночью четыре дня назад, он больше не позвонил ни разу. Лёля нарекла незнакомца Патриком, сохранив номер. И часто ловила себя на мысли, что вспоминает его реплики, перебирая их в памяти, как драгоценные камни.
Укладывая в машину сумку, Лёля бросила обеспокоенный взгляд на детскую площадку. Соседка уже сидела на качелях с таким видом, будто выполняла монотонную приевшуюся работу. Растрёпанные волосы сверху приминали объёмные наушники: школьница предпочитала музыку, а не общение с ровесниками. Когда во дворе оказывались другие ребята, она никогда не присоединялась к их компании, даже не останавливала качели. Бабушки во дворе прозвали девушку псих-одиночка. Настоящее же имя помнили разве что родители этой странной особы.