Кажется, мне не работать здесь больше. При любом раскладе.
- Может оставите нас наедине с Искрой, обсудить детали? - и снова мне не дают додумать. Или возразить.
С каким-то даже облегчением встают все и уходят.
И правда наедине оставляют.
В кабинете, который вдруг делается ужасно тесным...
Вцепляюсь в подлокотники идиотского кресла - они у нас везде, и в кабинетах, и в переговорных. Замираю. Не дышу наверное - а то вдруг этот вдох последним будет? Ведь все выходят... а Поздняков встает и ко мне идет.
Не смотрю. Но мне слышать и видеть не надо - чувствую каждое его движение. И мысли все более странные. Что вот сейчас, когда закрылась дверь за последним участником переговоров, он меня из кресла выдернет. И поцелует. Ужас как хочется ощутить вкус его поцелуя. Узнать, какие у него губы. Плотные и твердые, наверное, как он сам.
Вчера мне так этого хотелось....
Поцелует, а потом снова спиной к себе развернет. Прижмется. На стол может швырнет и брюки вниз дернет. А у меня там трусы ужасные Ему же все равно? Или пусть трусы тоже сразу сдергивает, вместе со штанами, чтобы не успел разглядеть...
Господи, я вот сейчас фантазирую или боюсь этого?
И правда разворачивает - вместе с креслом. Только к себе. На соседний стул садится, напротив. Теперь я не могу не смотреть. Не имею права прятаться.
У Позднякова насмешка в глазах. А у меня, наверное, уже все лицо красное. Мне кажется, что он понял, о чем я думаю. По моему лицу увидел, что именно я представила, увидел и смеется надо мной. Сколько у него этих баб, которые текут в его присутствии?
Собственная грубость отрезвляет. И заставляет, наконец, открыть рот.
- Я не могу к вам ехать, - после долгого молчания голос сиплый.
- Почему? - а у него - негромкий, но уверенный.
- Как вообще вам такое в голову пришло? Какая помощница? Что я могу Да и я на издательство работаю, не на вас, чтобы вот так мною управлять, - прорывает меня взволнованным.
- Мне в голову много чего приходит, - он тонко улыбается. А меня вдруг шарашит мыслью, что если не одна я здесь фантазирую? - И я никогда не делаю ничего, что не нужно именно мне. Помощница действительно нужна - работы много, не только с новыми текстами.
А вот в это верю. Что всегда и всё для себя любимого. И что нужен кто-то в помощь - я вообще полагала, что помощник или секретарь у него были. Поздняков не только книги писал, но и критические статьи, рецензии, лекции записывал. Бизнес, кажется, вел какой-то. Вряд ли он мог обходиться совсем уж без сотрудников при всей его гениальности. Только в доме у него никто не жил...
- Но от меня какой прок? - получается горько. Крик души почти. И не относится этот крик к Позднякову. Хуже всего - он и это понимает. Медлит чуть. И с уже привычной насмешкой уточняет:
- Ты же редактор?
- Д-да то есть нет. Я училась, но пока что эта должность
- Вот и всё.
- Что?
- Всё. Сними очки.
- Ч-что?
- И волосы распусти.
Кажется, я только и могу, что глупо открывать и закрывать рот, и в такт этому хлопать глазами. Странный диалог, странное требование без какого-либо перехода Одно не странно, что я, как завороженная, резинку с волос стягиваю. И очки. У меня нормальное зрение, они просто солидности придают. И чувство защищенности. А так Я как ладони. Обнажена. Оголена. Прикоснись кто ко мне - больно будет. Обоим.
Не прикасается.
И у меня вырывается жалобное:
- З-зачем вы это все?
- Тебе знать надо?
- Да!
- Чтобы спокойней было, чтобы не бояться, чтобы безопасно? Обязательно нужны все причины и следствия? Может тебе еще и отчитаться о моих планах?
- Д-да То есть нет! То есть я хотела бы понимать точно...
- Так не будет. Решай, исходя из того что есть. Но дважды не предлагаю. И кстати...
Он придвигается еще. Наклоняется. Глаза его близко-близко - как вчера были. И снова с нечитаемым выражением.
- Не выдумывай лишнего. Если мне понадобятся сексуальные услуги, я получу их другим образом.
Черт. Это хорошо или плохо? Что меня он не рассматривает как сексуальный объект?
Все-таки я неисправима
А Поздняков встает. Больше не смотрит на меня, из кабинета выходит.
Сижу оглушенная. Что это было? И что делать? Я точно понимаю - меня уволят. Найдут за что. Если я откажусь от этой поездки к Позднякову - уволят за отказ. Не откажусь и поеду - потом, когда снова вернусь в офис, сделают все, чтобы я не работала здесь. Чтобы забыть об этом шоу. О том, что какую-то Искру противопоставили всему издательству. Но раз результат один, зачем тогда мне ехать куда-то? В тот волшебный дом? В котором все так быстро становится с ног на голову?
Не поеду. Нельзя мне. Я и так ненормальная становлюсь, когда его вижу, а если буду видеть часто, потом никто уже не вылечит. Он как яд - принимать стоит в гомеопатических дозах и, желательно, только через книги.
Не вживую, нет.
Я еще какое-то время сижу. Жду, наверное, что вернется главный и что-нибудь мне скажет определенности жду, да.
Но не дожидаюсь.
Возвращаюсь на свое рабочее место и достаю чистый лист бумаги...
- Искра, я приехала! - радостный возглас сестры настолько не совпадает с угнетающим словом Заявление на белоснежном листе, что я какое-то время пыталась соединить две реальности. Голос в телефонной трубке и мое намерение свалить подальше из этого дурдома. И плевать, что декабрь месяц. Что скоро Новый год, корпоратив с беспроигрышной лотереей. Премию вроде обещали, которая мне точно не грозит с таким вот словом на листе...
Ну и что. Во мне поднялось достаточно столь редкой злости. На глупость свою и беззащитность перед обстоятельствами. Зато все еще оставалось надежда, что я была хорошая девочка и Дед Мороз довезет таки мой подарок. Разрулит все эти неприятности, и в Новый Год я войду уверенно и с улыбкой, а не безработной, одинокой и потухшей.
- Ты там уснула, что ли? - продолжал звенеть в ухе Марьянин голос, - Я говорю, что стою на другой улице, ты же знаешь, у вас там не припарковаться, а внутрь заезжать дорого. Добежишь ведь?
Вздрогнула, припоминая, как ветрено и холодно сегодня. На часы глянула - уже обеденный перерыв заканчивается. Я и не заметила. И оделась быстренько. Приволокла чехол - значит отнесу. Не переломлюсь
Что-то было в этой мысли, что-то, уколовшее прямо в грудь. Туда, где и так болело со вчерашнего дня. Оседало мутью. Но я решила потом ее додумать, мысль эту. В спокойной обстановке.
На улице и правда мрак. Всегда удивляюсь: почему в Европе зима - это красивые пушистые снежинки, огонечки и радостные лица, обрамленные яркими шерстяными шарфами и шапками? А у нас все стылое, серое и черное здания, дороги, машины, одежда. Мысли у людей. Хотя чему удивляться? Сама такая. С мыслями так особенно. Зато ничем не выделяюсь, да. Прям часть социума. Маленький винтик в большом механизме, пока что достаточно новенький, ладный и блестящий, чтобы его не отправляли на свалку. Неплохо же?
Марьянка сидела в прогретой машине и курила, едва-едва приоткрыв окно. С идеально уложенными волосами, накрашенная, в распахнутой шубке. Машина и шубка досталась ей от бывшего мужа. Сестра на два года была меня старше, но замуж уже сходила. И развелась. Последнее все комментировали, что время сейчас такое. Первое ну конечно, к Марьянке очередь выстрается, не упустит своего женского счастья. Мне доставалось только Искра, а ты вообще собираешься на личную жизнь внимание обратить? Часики тик-так.
Мы обе сейчас одиноки, но отношение к этому одиночеству будет ой какое разное, когда узнают, что я с Виталиком рассталась. Тоску внезапно почувствовала. А потом и раздражение на удовлетворенное Марьянино:
- Растрепа. Кто ж ходит так с распущенными волосами? Ты их собирай хоть...
Собирай. Рука дернулась рефлекторно и коснулась спутанных и каких-то влажных прядок, торчащих из-под шапки. Они и были собраны, только Поздняков сказал распустить. А я такая послушная девочка
Снова укололо в районе груди.
Я руку медленно опустила, ничего так и не сделав.
- Так, платье давай мне, а то некогда сегодня. Суета весь день. А туфли не догадалась положить, да? Надо было тебе сразу сказать Ладно уж, найду. Как у тебя дела, кстати? - спросила совершенно равнодушно, уже поворотник включая.
- Нормально, - ответила, сглатывая ком в горле.
- Ну беги, пока-пока.
Беги. Собирай. Сделай. Расскажи. Дай.
Как давно люди разговаривают со мной исключительно в повелительном наклонении? И как давно это стало нормой жизни?
Я не бегу назад. Не иду даже. Просто ноги переставляю.
Я будто в аквариум погрузилась глубоководный и теперь каждый шаг и вдох с трудом дается. Или я давно так?
- Искра, тебя зачем звали-то? - и не заметила, что вернулась в издательство. К своему столу. На автомате. И Катька тут как тут. Похожа, кстати, на сестру мою. Не внешне - манерами. Этого я тоже не замечала. - О чем вы там с редакторами так долго общались. О - она взгляд на лист бросает и округляет глаза. И рот. И от удивления, и от предвкушения, что вот, сейчас, ей что-то жареное подадут, - Ты что-то не то сделала? Они тебя увольняют, да? О-о... Ну ты правильно, что решила заявление по собственному написать, легче будет объяснить следующему работодателю...
И лист мой подхватывает, вдруг еще там что прочитает кроме единственного слова.
- Отдай. Это не твое.
- Чего?
Я выдергиваю лист из рук коллеги, хотя он мне и не нужен особо, таких сотню за час напишу. Но он - мой. А она она вдруг начинает все символизировать, что я в своей жизни уже ненавижу почти. И не хочу. Не хочу, чтобы Катька к моим вещам прикасалась. Ко мне лезла со своей псевдо-доброжелательностью. Я же уходить отсюда собралась - так какая теперь разница, в каких отношениях с ней останусь?
- Не твое, говорю.
На лист смотрю, а на слегка опешившию Катьку - нет. Демонстративно сминаю его. И в мусорку вышвыриваю. А потом букет вытаскиваю из воды и в несколько движений стряхиваю капли. Так что они попадают и на отшатнувшуюся коллегу, и на мой стул, стол.
Хорошо что не разделась - одеваться не придется.
- Я плохо себя чувствую. К врачу поеду. Справку принесу, - сообщаю непосредственной начальнице, которая по соседству сидит. Не слушаю даже, что она начинает говорить. Нет у меня сил еще и ее слушать. Или с заявлением сейчас об увольнении возиться. Силы остались только на то, чтобы вниз спуститься, на улицу. Снова. И позвонить Гельке, которая терапевтом работала.
- Помнишь ты говорила, что если мне справка понадобится, ты нарисуешь?
- Конечно, - радостно подтверждает подруга, - и ты, кстати, единственная, кто этой возможностью не воспользовался.
- Неудобно было
- Неудобно ей, - проворчала Ангелина, - Тут уж выбирать надо - или стыд с совестью, или все остальное. Искр а чего голос такой? Что-то случилось? Не просто так же ты справку просишь...
Помедлила. И вздохнула:
- Не просто.
- Тогда, как врач, я тебе прописываю вечер в нашем доме и пару-тройку рюмочек, - совершенно серьезно говорит подруга. - У меня как раз укороченный день. Хочешь вместе заберем мелкого из сада пораньше и ко мне?
- Очень хочу, - смаргиваю подступившие слезы. И чувствую, что в этом бесконечном московском мраке хоть какой-то появляется просвет.
***
Никогда не буду больше пить. С врачами - особенно. И верить, что у меня такая ядреная смесь есть на утро - похмелья не будет тоже не буду. И соглашаться. Например с "отличной идеей" - уложить ребенка и достать еще одну бутылочку. Ма-аленькую совсем, зато коллекционную. На юбилей свадьбы подарок, который не состоялся и не состоится уже.
И о позоре с бывшим рассказывать тоже не буду. Или позоре бывшего? Запуталась. Ну да, и осознавать среди ночи, что номер Виталика пусть не у меня, но у подруги сохранился тоже не стоило. Как и проводить параллель с Ангелининым бывшим мужем.
Теперь остается только мрачно сидеть за столом, давясь горячим сладким чаем. И воспоминаниями о том, что мы делали. И друг на друга поглядывать - кто тут бОльшая дура? Хорошо что Антошка этих переглядываний не видит. Его уже соседка увела, с которой детей в сад по очереди водят.
- А я считаю, что если ты можешь после расставания не следить за своим бывшим в соцсетях, если не звонишь ему больше никогда и не пишешь, то ты круче супергероев Марвел, - бахнула в итоге размышлений Геля по столу. Кулаком, - Но мы с тобой обычные русские бабы. Так что...
Так что мы отследили. И позвонили. И написали. Я покосилась на ее телефон, на котором было минимум двенадцать звонков Степе, Антошиному отцу. Вспомнила все выражения, которыми этого Степу припечатали ночью. Хотя он неплох в общем-то был, там просто своя история Перечитала несколько простыней в сообщениях Виталику, в которых острая на язык Ангелина вообще не стеснялась - и его напуганные, а потом и раздраженные ответы.
Застонала и глаза руками закрыла.
Стон отозвался тупой головной болью - ядреная смесь от похмелья все еще не действовала. Может и не подействует. А закрытые глаза хоть и ограждали меня от компрометирующих записей и стопки смятых листов, на которых мы тренировали мое заявление об увольнении - с подробным перечислением всех причин - и то, что я должна сказать Позднякову о его предложении - с подробными пояснениями тоже - но никак не могли стереть память.
Которая стала кристально-ясной, в отличие от всего остального.
- На работу-то пойдешь? - вздохнула подруга.
- Мне кажется я пьяная еще, - вздрогнула от ужаса и головой помотала отрицательно.
Ох, не надо было ничем мотать.
- Мне к часу. А тебе я и на сегодня выпишу больничный. Но дальше Искра, ты же не можешь прятаться у меня вечно.
А хочется.
Я понимала, что даже какой-нибудь воробышек выпавший из родительского гнезда был смелее, чем я. Но можно мне еще пять минуточек?
Мне дали даже больше времени. А потом выпнули таки из дома с наказом возвращаться только с новым мужиком и новой работой. И поэтапным планом, как этого добиться. На все том же мятом листочке. Написанным врачебным почерком, да. Геля она такая. Не забудет. Потом еще позвонит раз десять, чтобы убедиться, что я все выполняю.
Не знаю, что уж она во мне нашла, но вот я ее считала офигенной. Яркая, колкая, уверенная в себе, смешливая, мягкая где надо, и очень мудрая когда не названивает бывшему. В общем такая, какая и должна быть лучшая подруга. И какой хотела бы быть я. Мы встретились три года назад на какой-то студенческой вечеринке. Геля после полуторагодового декрета с трудом, но поступила в ординатуру, и решила по этому поводу наконец выйти в люди. А я пришла в надежде сойтись с парнем, который мне нравился. Только тот парень сошелся поближе с кулаками другого гостя, и новоявленному специалисту пришлось вспомнить навыки по травматологии. Так и познакомились - я таскала ей зеленку и воду, как бойцы таскают снаряды. Попутно разочаровываясь в визжащем пациенте, которому обрабатывали ссадины, и очаровываясь будущим врачом.
Помахала Ангелине, которая к метро побежала, и лист развернула. Хотя первый пункт я и так помнила - сменить имидж. Потому что по мнению моей подруги внутренние изменения, в которых я нуждалась, надо подстегнуть внешними.
Хихикнула, прочитав, как она это записала.
Купить блядскую одежду.
Помнится год назад, когда Геля развелась со Степой, она обрезала свои роскошные волосы и перестала носить платья, променяв их на куртку косуху, джинсы и грубые ботинки. Подстегнула так подстегнула Только внутренне не стала лесбиянкой и феминисткой, как грозилась. И меня радовало, что сейчас она снова чуть отрастила волосы и вспомнила, как ей юбки идут.
И ничего блядского я покупать не собиралась. Но кое-чего мне захотелось
***
Три крохотных вышитых розочки на совершенно прозрачной розовой ткани - ничего не прикрывающие цветочки, подчеркивающие сосок. Бархатные лямки чуть более яркого цвета. Такие же прозрачные трусики совершенно обычной формы. И от этого еще более провокационные.
Комплект для девочки которая очень старается быть хорошей. Но уже не получается.
И второй из переплетения множества черных резинок. Широких, не оставляющих следов. Но на тело будто плети легли и опутали. Их чтобы даже надеть пришлось воспользоваться помощью милой девушки-консультанта - настолько непонятно было, куда какая петля. А уж чтобы попросить для примерки - собрать всю мою похмельную дерзость.
Розовый меня очаровал. У меня никогда не было чего-то настолько невинного и порочного одновременно. Черный в черном я сама себя пугала. Точно плохая девочка.
В любом случае это белье, которое не снимают. Или рвут на тебе, или отодвигают в сторону, делая частью игры.