Ладно, сегодня там в углу у туалета как-нибудь перекантуешься. Завтра будь у Арбатской в семь.
Вечера? от неловкости спросила Татьяна.
Разумеется. И с костюмом.
Арина смерила ее таким взглядом, в котором, как будто никогда не было веселья, а вечно царили тьма, холод и презрение. Смех канул в эту бездонную пасть так же бесследно и резко, как и вырвался оттуда за минуту до этого. Они обменялись номерами телефонов. В голове Татьяны тут же возникла мысль покинуть помещение. Казалось, Арина телепатически внедрила в нее эту идею. Девушка послушно кивнула и направилась к выходу.
Прильнув с той стороны к двери всем дрожащим телом, она дала себе секунды отдышаться. Сердце отчего-то стучало неимоверно. Дыханию потребовалась целая минута, чтобы вернуться в привычный режим. Идти в гримерку, полную ненавидящих ее танцовщиков во главе со Светой, ей не хотелось, а до выступления оставалось целых пять минут. Лучшей идеей показалось скоротать эти минуты в туалете.
Татьяна вытерла лоб и щеки увлажненным бумажным полотенцем, протерла подмышки, которые больше вспотели от разговора с Ариной, чем от танцев, поморгала перед зеркалом, будто пыталась сбросить кошмар с ресниц, а потом глубоко-глубоко вдохнула и резко выдохнула. Какая-то часть тяжести вышла наружу, и будто полегчало. Надо было отправляться на стойку, что находилась всего в нескольких метрах от застенка, за которым прятались двери в туалетные кабинки. Их ограждала от зала тонкая черная стена, на внешней стороне которой висели абстрактные картины, изображающие хаос. По крайней мере, Татьяна читала в этих плавных линиях, острых фигурах и бесформенных пятнах разных цветов именно хаос.
Стойка гоу-гоу представляла собой небольшой круглый пьедестал, без перил и шеста, но очень узкий. Максимум, который можно было там себе позволить в танце, это расставить ноги чуть шире, чем на ширине плеч, а упасть с него казалось опасным. Матовое покрытие имитировало то ли резину, то ли кожу. В целом, пьедестал сильно походил на барабан и показался Татьяне весьма неустойчивым. Но выбора ей не предоставили. Предстояло как-то оттанцевать здесь всю ночь.
У бара, как обычно, сгрудилась толпа. Бармены бегали, как ошалелые, акробатически уворачиваясь друг от друга с бутылками и бокалами в руках. Толпа вокруг гудела и пританцовывала. Люди знакомились, веселились, флиртовали. Алкоголь снабжал их энергией для этого. Никто не видел, как Татьяна выходит из туалета и поднимается на мини-подиум. Никого это не интересовало. Она снова танцевала на краю сцену, почти за кулисами, никому ненужная, специально спрятанная от всех. И так было даже лучше.
Музыка продолжала греметь. Смешанный поток мужских и женских голосов заглушали громкие звуковые волны из колонок над подиумом, заставляющие вибрировать все здание и всех, кто в нем находился. Когда в полночь на сцену вышел ведущий в золотом галстуке и бархатном бордовом пиджаке, все внимание публики направилось к нему. О Татьяну здесь словно и не подозревали, стесняться было некого, но ей это не помогало. Движения по-прежнему были такими, будто железная шипастая цепь все сильнее впивалась в кожу, мышцы и кости. Двигаться заставляла только необходимость отрабатывать уже потраченное. Девушка удрученно закрыла глаза, поймала волну легкой музыки над головой и начала танцевать, как умела.
Ночь пролетела быстро. К четырем утра Татьяна чувствовала себя как зомби, хоть и не знала, как мертвецы могут себя чувствовать. Ей казалось, что вся кровь ее вытекла вместе с потом. Легкие наполнились сценическим дымом. Даже выходы на улицу не спасали от удушения. Весь зал был пропитан спиртом и табачными смолами из кальянов, которые разлетались по всему клубу от столика к столику, на танцпол, в туалеты и дальше. Воздуха не хватало, а от обязанности улыбаться никто не освобождал. Скулы тоже болели. Татьяна боялась, что дурацкое выражение неискренней улыбки теперь навсегда застынет на ее лице, но как только она сошла с подиума, щеки сами опустились от бессилия. Ступни, по ощущениям, перестали получать сигналы от мозга и двигались по инерции, сжатые тонкими и жесткими бретелями босоножек. Руки просто свисали с плеч. Татьяна привыкла к интенсивным нагрузкам, ведь, учась в академии, она могла тренироваться много часов напролет, но легкие не привыкли к такому сжатому количеству кислорода, оттого усталость копилась вдвойне. К тому же, колонки находились прямо над ее головой, отчего черепная коробка под утро трещала по швам. Все вместе оказалось очень утомительно и малоприятно. «Добро пожаловать в свободную взрослую жизнь» саркастично поздравила себя Татьяна и невесело улыбнулась, глядя в черное окно автобуса, на котором возвращалась в арендованную квартиру.
Но, не взирая на все неудобства и усталость, она чувствовала облегчение от прошедшей ночи. В душе искрилась радость от того, что она двигалась, как хотела под музыку, которая ей нравилась; от того, что она преодолела себя, выступая перед толпой почти голой; от того, что продержалась первую ночь, несмотря ни на что. Впереди предстояло продержаться как минимум одиннадцать таких же ночей, а затем бесконечное их число.
Глава 2.3. Часть посвящения
Больше устав морально, чем физически, Татьяна спала очень крепко. И долго не хотела просыпаться, пока чья-то холодная рука не затрясла ее с силой. Девушка приоткрыла сонные глаза и сквозь туман полусна увидела круглое бородатое лицо. Окруженный густыми черными порослями рот с желтыми сточившимися зубами то сжимался до идеально круглого отверстия, то растягивался в непонятные плоские фигуры. Грубый голос, с резью в ушах ворвавшийся в Татьянино сознание, что-то требовал. Девушка откинула с плеча толстую руку и приподнялась на кровати.
Кто вы такой?! вскричала она, придя в себя.
Тучный мужчина в джинсовом жилете и спортивных брюках изобразил на лице негодующее удивление. Татьяна уставилась на него с раздражением, разгневанная таким наглым вмешательством в ее покой. До всего остального она пока не успела додуматься.
Это ты кто такая?! И что ты делаешь в моей квартире?! завопил мужчина, отпрянув.
Что значит в вашей?
Татьяна огляделась кругом, пытаясь вспомнить, что вчера произошло. Но вспоминать было нечего. Она лежала на раздвижном диване-кровати в квартире, за которую заплатила двадцать тысяч за месяц вперед. Здесь она уснула на рассвете. Ничего в обстановке квартиры не поменялось. Только солнце теперь пробивалось сквозь двухслойный стеклопакет прямо на мебель и на пол, ослепляя глаза. Татьяна даже шторы не задернула перед сном.
То и значит! Это моя квартира! Как ты тут оказалась? продолжал возмущаться мужчина.
Но я Я же арендовала ее узамялась Татьяна. Теперь вся сцена со встречей с женщиной в голубом казалась ей туманной и нереалистичной. У Виктории. Она здесь собственник. Она же мне бумажку какую-то показывала.
Какую бумажку? Не такую ли?
Он всучил ей в лицо, прямо под нос, ламинированный специальный бланк желтоватого цвета, на котором красивыми буквами было написано «Свидетельство о праве собственности», а дальше шло описание, что за собственность непосредственно под это право подпадает. Татьяна прочла адрес и номер квартиры и осела.
Подождите, я позвоню ей, сообразила она и начала рыскать по кровати в поисках телефона.
Мужчина вежливо, хоть и пыхтя с негодованием, ждал, пока девушка дозвонится, но она не смогла. Почти сразу из динамика компьютерный голос провайдера сообщил о недоступности абонента. В неверии и отчаянии Татьяна набрала номер еще раз. Потом еще. Пока мужчина не потребовал слезть с его кровати и не освободить помещение.
Но я уже заплатила ведь! Какое право вы имеете!
Это моя квартира! кричал в ответ мужчина. Не знаю, кому ты платила! Выметайся!
Он был неповоротлив и нездоров, но слишком огромен, что наводило страх. Татьяна сжалась.
Ах вы, мошенники! в отчаянии крикнула она, стукнув ножкой об пол, но мужчина даже не вздрогнул.
В его руку могли поместиться целых две Татьяниных ноги.
Вымаааатывайся отсюда! протянул он, указывая пухлым пальцем на дверь. А то полицию вызову!
Девушка в испуге отскочила назад, сжав в руках одеяло, что успела схватить с кровати. Спорить было бессмысленно. «Драться с этим носорогом за территорию все равно не получится», подумала она, сквозь ком боли в груди, что образовался там от обиды. Она могла только убежать. Собрать манатки и снова бежать. Снова в безысходность и неизвестность. На улицу. Снова без денег и без жилья.
Под его пристальным надзором и угрюмым уханьем она собрала вещи в пакет: всю косметику закинула вниз, сверху набросила спортивный костюм, остатки печенья и чая. Пока делала это, поблагодарила вчерашнюю себя за то, что легла спать в платье, а не голая. В нем же и вышла в отсырелый подъезд.
Дверь с грохотом закрылась. Татьяна вздрогнула, хотя это не было неожиданностью. По подъезду прошлась звуковая волна гулкого удара. Девушка стояла в оцепенении, не до конца понимая, что с ней произошло. До Виктории она дозвониться так и не смогла. Стоять перед дверью не имело смысла. Играл этот мужик естественно, но Татьяна поняла, что ее развели как дурочку. Деньги получили, квартиру оставили себе, а наивную девушку общипали как курицу. Заглянув в малюсенький кошелек, она пересчитала оставшиеся деньги. «Почему все так несправедливо? Неужели все люди такие сволочи? давясь злобой, размышляла она. Что мне теперь делать? Я здесь пропаду!». Выйдя из подъезда, наполненного спертым воздухом, на свежую улицу, она глубоко вдохнула в себя теневую прохладу с примесью остатков дневного тепла. Отчаяние накрыло ее на лавочке у подъезда, на которую она свалилась в бессилии.
В полицию, во-первых, идти было нельзя, потому что отец, наверняка, ее разыскивал, а, во-вторых, вряд ли это могло помочь, потому что она ничего не запомнила и никаких доказательств не имела. Шок от произошедшего быстро прошел. Татьяне стало жалко себя. В кошельке осталось всего несколько тысяч рублей. И это все, что она имела на месяц вперед. Ее снова заманили, обманули и унизили. Она снова осталась без ночлега. Совершенно одна в большом городе. Единственное, что у нее былоэто работа в клубе, перед которой ей предстояло явиться на Арбатскую к семи. Она даже не знала, что ее там ждало, как и, в целом, по жизни. Оттого и разрыдалась. Татьяна ревела как маленькая девочка, не сдерживая страдания ничем. Слезы вытекали ручьями, огибая щеки с обеих сторон, опадая на землю, смешиваясь с соплями и слюной. Лицо все стало красным. Грудь болела от надрывов и тяжелого прерывистого дыхания. Она плакала долго, пока не выплакала все слезы. Глаза в какой-то момент просто перестали производить новые. Рыдания со временем сошли на нет. Девушка застыла на полминуты, приводя мысли в порядок, а затем руками вытерла лицо, отряхнулась и поднялась. До назначенного времени встречи оставалась пара часов.
Проще было добраться на метро: быстрее и удобнее, но Татьяна могла себе позволить не спешить. Надо было где-то перекусить. Пока ехала в автобусе, желудок ворчал, ежеминутно напоминая о собственной пустоте. В центре кафе и ресторанов располагалось множество. Татьяна выбрала обычную столовую, которая показалась ей самым дешевым местом.
В воскресный летний день, хоть и пасмурный, и не суливший ничего хорошего, улицы города были переполнены людьми. Татьяна едва протискивалась сквозь жужжащую толпу с подносом в руках к единственно свободному месту в углу. Круглый, но маленький, столик, очевидно, предназначался специально для одиночек, вроде Татьяны. Зато располагался у окна, сквозь пыльное стекло которого открывался кусок наружного мира. Вид был не из достопримечательных, но любопытному, мало знакомому с городом, глазу вполне мог сойти за интересный. Узкая улочка, выходящая на широкий проспект. Многоэтажки разных эпох. Вдалеке туманное небо и стеклянные бизнес-центры, отражающие городскую хандру. Кусочек набережной. Крепкий и монументальный мост. Эпохальный. Все здесь таким казалось. Только человечки выглядели букашками на каменных глыбах, прячущимися в его извилинах, выемках и трещинках. Кто успел, тот нашел удобную расщелину и зацепился, а кто не успел, тот скользил по гладкой поверхности вниз, да еще и с ускорением.
Еда оказалась безвкусной, разжиженной, двойной эконом, но Татьяна наелась. По большей части потому, что аппетит в ней так и не проснулся. Кофе тоже оказался никаким. Ничуть не бодрил. Из вкуса давал только кислинку, чуть разбавленную сладостью молокасочетание отвратительное, но зато такой кофе гордо назывался заварным капучино, а стоил копейки. Пена на поверхности плавала, но больше походила на мыльную воду. В общем, Татьяну все только огорчало. А впереди ждал длинный вечер, еще более длинная ночь и совсем бесконечная жизнь, которая теперь представлялась девушке, скорее, вяло текущим умиранием, чем набирающим темпы взрослением.
Она не думала ни о чем конкретном, просто злилась на свою наивность, глупость и беспомощность. Казнила себя за побег из дома, за доверие Виктории, за неспособность постоять за себя и имущество, которого теперь не осталось. Она и сама была воровкой, украла деньги у отца, а сама ничего не имела. И это только усугубило ее жалость к себе. Стыд и обида затмили разум. Свобода дорого ей обходилась и пока не давала никаких преимуществ по сравнению с прошлой жизнью, где она хоть и была в клетке, зато находилась в безопасности и комфорте. Она снова вспомнила свою комнату, запахи выпечки из кухни, медитативные звуки радио. Ей захотелось встать у станка, включить мультфильм и заниматься своим делом, не заботясь о том, где спать, что есть и как жить.
Внезапно загорелся экран телефонавылезло уведомление. Арина написала сообщение: «Я в золотом «Вольво» у метро». Татьяна быстро схватила пакет с манатками и выбежала на улицу. От кафе до метро было минут десять пешком, но Татьяна бежала. Боялась, что Арина будет злиться, если она заставит себя ждать. Но, только прибежав, поняла, что арт-директор сама приехала раньше. Девушка остановилась напротив золотого внедорожника, в каждой детали которого читался скандинавский дизайнэлегантная скромность. Арина не сразу ее заметила. Она сидела за рулем, строгая и задумчивая, смотрела куда-то вниз, наверняка, в смартфон. Рядом на пассажирском сиденье, откинув голову назад, развалилась Лада в расхлябанной манере. Лениво повернув голову набок, она увидела Татьяну и широко заулыбалась. Та постаралась сделать то же самое, но мышцы рта плохо слушались. Толкнув мать в плечо, девчонка замахала рукой. Арина посмотрела на Татьяну, поджала правый уголок пухлых губ и, опустив стекло, приказала залезть на заднее сиденье. Девушка молча послушалась.
Привет, Танюха! сразу воскликнула Лада, как только та открыла дверцу. Ну, что покоряем Арбат сегодня!
Что? удивилась Татьяна и застыла на пару мгновений.
Переоденься сначала, вставила Арина. Я думала, ты сразу в костюме будешь.
Ну, как мне в нем по улице идти? Я же на общественном транспорте добиралась, не успев скрыть возмущение, ответила Татьяна, а потом затихла, вспомнив, что разговаривает с арт-директором.
Ну, сейчас ты в нем по улице и пойдешь, усмехнулась Арина, глядя в зеркало заднего вида на то, как Татьяна неуклюже стягивает с себя Ладино платье. Воспринимай это как часть посвящения в гоу-гоу.
Испугавшись подглядываний, девушка осмотрелась по бокам в стекла автомобиля.
Не бойся, они тонированные, успокоила ее женщина и снова уткнулась в телефон.
Лада кресло повернулась всем корпусом к Татьяне.
Круто! Я думаю, с тобой мы дохрена бабла соберем! воскликнула она, восторженно и без смущения глядя на голую девушку.
Татьяне стало неловко, но грубить дочери арт-директора не хотелось, поэтому она поскорее натянула бюстгальтер от костюма.
Не матерись! пригрозила Арина, не отрываясь от телефона.
Ой, да это не мат! По телеку же даже так выражаются. Даже на Первом канале, отмахнулась Лада от матери.
Той было уже не до дочери. Она, видимо, посчитала, что выполнила воспитательную функцию сполна, либо просто потеряла интерес к разговору ввиду более захватывающей переписки в мессенджере.
А что значит мы? спохватилась Татьяна. Какое бабло? Где соберем?
На Арбате, невозмутимо ответила Лада. Ты будешь танцевать. Я рэп читать. Юрец нам подыграет.
Девушка замерла в растерянности. Она пыталась понять, чему следует удивиться в первую очередь: тому, что Лада читает рэп, или тому, что она сейчас будет танцевать на Арбате в этом костюме, или тому, что они будут делать это вместе. Она перевела растерянный взгляд на Арину. Та затылком его почувствовала.
Да, Таня, учись работать на публику, ответила она на немой вопрос. Лучше публики, чем на Арбате, ты нигде в Москве не найдешь.