Атлант, держащий на плечах неподъемный небосвод.
Никто у него не спрашивает, счастлив ли он, не устал ли бедняга надрываться? Атлант, имеющий цель, стоит и не рыпается. Отойди он на пять минут, чтобы уединиться и разобраться в себе, мир рухнет к чертям собачьим.
* * *
Открывай глаза.
Закрывай глаза.
Открывай глаза.
Закрывай глаза.
Тусклый свет в гараже действует на зрительный нерв даже через веки. В голове взрывается боль, ослепительно-белый протуберанец, словно с поверхности солнца, вытягивается в пространстве.
Открывай глаза.
Я представляю себе синяки от пальцев Колючки на своей шее.
Что дальше? переспрашивает Колючка. Почему ты спрашиваешь?
Я пожимаю плечами. Довольно идиотская ситуация. Великан приехал и посигналил у ворот, и я открыл. Примерно через четыре минуты, выйдя из машины, он схватил меня за горло. Мы стоим в скульптурной композиции, но я не знаю, как ее можно назвать.
У меня болит голова, туда прилила кровь. Если ты сожмешь еще сильнее, я могу потерять сознание, понимаешь. Я не вижу в этом смысла, говорю я.
Сколько же выпил Колючка пива, если от него так тащит перегаром.
Ты мог мне наврать.
Насчет чего?
Что не боишься умереть.
Я не знаю. Честно.
И тут он выпускает меня. Резко. И я чуть не падаю спиной назад. Хватаюсь за борт машины и смотрю на Колючку.
У меня есть девушка, на которой я собираюсь жениться. Я только-только начал меняться и менять свою жизнь. Мне это нужно. Я занялся тем, что мне предначертано по праву рождения.
Зачем же мне сейчас умирать?
Ну? Зачем?
Когда я ничего еще не сделал?
Колючка молча стоит посреди гаража, опустив огромные руки.
Это та девушка? Блондинка, да?
Да, да, да, да! Я почти кричу. Мной овладевает ярость. Я пинаю ногой пустую канистру из-под бензина, и раздается грохот. Она! Так зачем мне сейчас умирать?!
Хорошо, говорит Колючка.
Хорошо? Хорошо? Что «хорошо», спрашиваю я. Мы стоим как два боксера друг напротив друга, а моя не выплеснувшаяся ярость нацеливается на великана. Он размажет меня по стенке с огромным удовольствием. Впечатает мое лицо в кирпичную кладку. Одного удара кулака в ребра хватит, чтобы проткнуть меня насквозь.
Хорошо, что ты злишься! Ты живешь! Твоя ярость прибавляет смысла всему! И ненависть!
Ты не ответил! говорю я.
Если ты в самом деле не боишься смерти, мне больше нечего сказать. Я не могу лишать Сопротивление полезного члена. К тому же, твоя смерть бессмысленна.
Колючка забрался в машину и выставил на пол гаража ящик с пивом.
Пей, угощайся.
Я ловлю на лету брошенную открывалку.
А ты-то отчего напился? А?
Я имел в виду самопожертвование, произносит Колючка в пустоту.
Что?
Я думал я самопожертвовании. Насколько оно необходимо нам каждый день. Помогает ли готовность к нему нам жить или, наоборот, мешает.
Атлант, держащий на своих плечах небо. Колючка вырос до самых туч, задевая их бритой макушкой. Я гляжу на него снизу вверх.
Не всегда можно выдержать этот груз, говорит он. Солдату нужны передышки, потому что он не чертова машина. Иногда нет иного способа, кроме как напиться. Воюешь, убиваешь, скрываешься, выслеживаешь, собираешь сведенияэто предстоит всем, кто вступает в Сопротивление. Чтобы разрушить старый мир, надо прыгнуть выше головы. Тренируйся, если хочешь совершить этот прыжок! Закаляй свою шкуру!
Колючка отломал рукой горлышко от бутылки и стал пить. От неуклюжего движения край стекла повредил ему нижнюю губу. Струйка крови вперемешку с пивом течет по подбородку. Капли попадают на грудь, затянутую футболкой.
Колючка говорит:
Те, кто по-настоящему жертвовали собой, уже мертвы! Остались только мы. Мы не успели.
Великан хохочет, пока я открываю свою бутылку.
Тебе тоже надо надраться сегодня, говорит он, утирая слезы.
Почему?
Я так хочу. Пусть это будет частью учебы. Я твой командир, слушайся приказов.
Я ничего не имею против. Гнев уходит, но свято место пусто не бывает и появляется скорбь. Я вдыхаю запах одряхлевшего Белого мира и ненавижу его за то, что он не хочет меняться.
Мы с Колючкой садимся во дворе на пустые ящики, курим и пьем пиво. Бросить курить нелегко, особенно в подобные моменты. Колючка треплется о том о сем, а когда настает моя очередь говорить, я рассказываю ему о мертвой Рексе.
7
Света приходит ко мне, и мы занимаемся любовью. Нет, мы трахаемся. Мы изголодавшиеся по телу животные. Об этом я думаю, вбивая в нее свой член. Мы оба совершенно некрасивы в эти минуты, но обоим нам наплевать. Мы слишком долго жили, не зная, кто мы. Внутри своего мира мы стали свободными. Наше целомудрие состоит не в отказе от телесности, а в признании факта, что нам предстоит внести вклад в банк чистого ДНК. Катаясь по ковру, мы ведем разведку боем. Сначала выясняем, на что мы способны, а потом пожираем друг друга. Запах секса пропитывает мою квартиру, он давно поборол вонь корвалола, который принимает мать Светы. Это победа жизни над увяданием. Обретение бессмертия.
Света приходит и остается у меня на ночь. Натрахавшись вволю, мы говорим о том, что услышали на занятиях Генерала. Мы вдвоем посещаем лекции, которые читает или сам Генерал, или кто-то из доверенных лиц. Нас учат быть русскими людьми, изо дня в день доказывают, что это совсем нелегко. Курс рассчитан на два месяца, параллельно мы проводим некоторое время с наставниками. В конце кандидатов на вступление в Сопротивление ожидают какие-то экзамены. Никто не знает, в чем будет состоять испытания, и нам страшно.
Света задерживается на работе, поэтому ей сложнее, чем мне. Ее наставницаОлесядевушка, которой недавно исполнилось девятнадцать. Студентка гуманитарного факультета, не стесняющаяся ходить с бритой налысо головой и в высоких тяжелых ботинках. Света говорит, что она сумасшедшая и что подстроиться под ее образ мысли очень непросто. Ничего плохого она, конечно, не имеет в виду. И Света старается делать свою работу.
Часто они сидят в штабе у Генерала и приводят в порядок постоянно пополняемую базу данных, редактируют проекты акций информационной войны, составляют расписания занятий и встреч. Бывает, Олеся и Света выходят на улицу, чтобы прочувствовать всю мерзость происходящего, посмотреть в лица тем, кто живет умиротворенно, думая, что достиг предела свободы. Света и ее наставница наблюдают за миражами. Они среди врагов. На поле боя. Навстречу им плывут сотни и сотни черных нечеловеческих лиц. Им приходится ждать удара в любую секунду и с любой стороны.
Света спрашивает у Олеси:
Есть ли у тебя какой-нибудь план?
Это напоминает мне мой разговор с Колючкой.
Ничего у меня нет, отвечает Олеся, мне это не нужно. Вот ты у меня третья. Я тобой довольна. Такой отчет я и напишу. Проще пареной репыне старайся мне нравиться. Если ты слишком хорошо подчиняешься и не думаешь головой, ты просто дура. Если чересчур наглая и независимаятоже ничего хорошего.
Сходные обстоятельства, сходные беседы. Не представляю, какой бы из меня вышел наставник.
Я спрашиваю, не пекут ли они там пироги, не вышивают ли крестиком.
Нет. Хотя, может, лучше бы пекли. Я понял, о чем она говорит.
Олеся заставила Свету подстричься коротко и надеть ботинки. Я говорю, что это не совсем подходит. Моя блондинкане уличный боец. Есть еще неудобство, так как на работу ей приходится переодеваться в более привычную одежду.
Света теперь другая. Переход от теории к практике выражается в ее постепенном раскрепощении. О том, чтобы так заниматься любовью, как делаем мы, раньше моя блондинка и не думала.
Но участвовать в уличных побоищах я не намерена, говорит она однажды, лежа рядом со мной. Раздетая, Света находится в пятне света, падающего из окна. Во дворе шумит ветер. Олеся сказала, что многие молодые девчонки стремятся в штурмовые отряды. Намекала, хочу ли я туда. Я не дала ответа. Пока что.
Я сказала, что она вольна принять любое решение. Расовые интересы выше личных.
Я трогаю рукой ее короткие волосы. Они отрастут вновь, когда моя блондинка переродится в новое существо.
Света шагает по улице, похожая на свою наставницу, и черные смотрят на нее с недоумением. Что-то происходит на той земле, которую они явились растоптать и исковеркать. Вдохновленный этим, я говорю ей, что нам нужно пожениться. Да, она, говорит, да, даи ложится своим животом на мой живот. После клятвы. После того, как мы вступим в Сопротивление.
Я отвечаю, что согласен.
Мы снова трахаемся. До самого утра, будто ровно в 6:00 нам запретят этим заниматься навсегда.
* * *
Рексу уничтожили на следующий день.
Я ухожу на работу и занимаюсь тупой рутиной, надеясь, что после посвящения для меня найдется в Сопротивлении иное занятие. Более полезное. Генерал придерживается старой линии поведения. Он перевоплощается в скучного занудного типа, которого ничто в окружающем не интересует. Только когда он смотрит в мою сторону или передает сообщение по локальной сети, я чувствую его истинное присутствие. Мыпризраки, постепенно обретающие плоть.
Я чувствую, как внешняя среда меняется. Но я еще ничего не знаю о начале крупномасштабного наступления на режим.
Тогда же произошло нечто еще. Один из людей в офисе проявил себя с неожиданной стороны. Он стоял на пороге дверей начальника и говорил:
Если вы позволите снова упрекнуть меня в чем-либо, касающемся моей национальности, мы будем разговаривать по-другому. Я предупреждаю.
Этот парень с рыжеватыми волосами и глазами цвета полуденного неба пришел к нам полгода назад. Он был из породы кротких овечек, а сейчас его голос крепок и спокоен. Я как раз проходил мимо, когда уловил эти слова. Для начальника проблема в том, что пареньрусский, и он жалеет, что принял его на работу.
Я стою неподалеку от двери. Я слышу голос человека, обретшего смысл жизни, того, кто больше не желает поклоняться призрачному праву чужаков управлять собой. Выходя из офиса начальника, парень встретился со мной взглядом. Мы разошлись молча, понимая, что здесь не место и не время, чтобы выяснять подробности. Я посылаю Генералу сообщение из одной строки: «Он один из нас?» Генерал отвечает: «Да. Уже пять дней».
И снова рутина. Она требует от меня присутствия в офисе до пяти часов вечера, и я высиживаю время до конца. По эффекту это сходно с китайской пыткой водой. Капли падают тебе на лоб до тех пор, пока ты не свихнешься.
Я прихожу домой с полным отсутствием всяких желаний. Колючка не требует меня сегодня, зато спустя полчаса приходит Света и говорит, что ее собаку убили. Освободившись раньше, моя блондинка отправляется прогуляться. Сегодняшний маршрут оказывается длиннее обычного, а Света, погруженная в свои мысли, этого даже не замечает, пока не слышит визг тормозов. Из-за угла, нарочно заехав на газон, вылетает иномарка. Рекса не успевает даже гавкнуть, как ее накручивает на переднее колесо. Шкура растягивается и лопается от натяжения и то, что под ней, сминается в аморфный ком. Из куска мяса торчат кости. Света стоит и смотрит на происходящее. Несколько секунд принимают размеры вечности. Проклятие матери сбылось. Из массы того, что остается от Рексы, смотрит непонятно как уцелевший глаз, и переднее правое колесо иномарки все в крови. Машина дает задний ход, отовсюду смотрят люди.
Из машины появляются черные. Света говорит, что узнала их. Уроки Олеси ей ничего не дадут сейчас, потому что врагов слишком много.
Света испытывает цунами ярости и гнева.
Они выслеживают ее и убивают собаку, намекая этим, что в следующий раз и блондинку ждет то же самое. Черный стоит напротив Светы и брызжет слюной ей в лицо. Из пасти его воняет гнилью, и он пропитан запахом анаши. Он говорит, чтобы она передала привет «своему поганому белому ёбырю», они и до него доберутся. Смеясь, черные садятся в машину.
Собираются люди, двор гудит от голосов. Пожилые женщины и старухи возмущены и полны праведного гнева. Одной из них почти плохораздавленная собака не прибавляет самочувствия. Света просит у одной из них ручку и обрывок бумаги. Ей дают их. И взирают с соболезнованиями. Возможно, девушка сошла с ума. Пропуская мимо ушей все увещевания, презрев слова утешения, моя блондинка записывает номер иномарки.
Ее гнев и ярость становятся ледяными торосами с острыми, как бритва, краями. Они окрашены отблесками кровавой зари.
Забрав поводок, Света уходит.
Она стоит обняв меня и молча льет слезы в черную рубашку на моем плече.
Я не хочу идти домой, говорит она. Я не хочу идти домой. Я не хочу идти домой. Я не хочу идти домой
Ты не пойдешь. Что мне сказать еще? Я забираю у нее из вспотевшей руки листок с номером машины. Пожалуйста, останься.
Один конец поводка окрашен кровью, брезент оборвался рядом с карабинчиком, что крепился к ошейнику.
* * *
Из моей бутылки с пивом выплескивается пена. Думая о Свете, я плачу. Я пьян и меня несет неизвестно куда. Я вижу созвездия, повисшие над нашими с Колючкой головами и над двором. Твержу великану, что Света может сделать что угодно пока меня нет. Конечно, конечно, конечно, я боюсь за нее. Я твержу, что схожу с ума от ужаса.
Она с наставником? спрашивает Колючка.
Да, наверное.
Мой голос точно и не мой. Он доносится из глотки неупокоившегося мертвеца.
Колючка говорит:
Через полчаса тебе могут доставить их.
Кого?
Тех, кто убил вашу Рексу.
Как это возможно?
Я утираю слезы с глаз. Моя старая жизнь расползлась по швам. Сейчас во мне нет ничего, кроме скорби. Я оплакиваю и себя, и Свету, потому что мы прошли свою точку без возврата.
Ты до сих пор не понял, на что способно Сопротивление. И что оно значит для русских? Только в железном кулаке живет сила. Это единственное место, где ты можешь рассчитывать на справедливость. Так ты хочешь самостоятельно наказать их?
Я отвечаю, что нет. Пусть врага покарают профессионалы, а я не готов.
Тогда дай мне номер машины. Ты делаешь выбор, мы помогаем тебе, брат.
Я вытаскиваю из заднего кармана клочок бумаги с приговором, состоящим из четырех цифр и трех букв. Колючка ждет. Я захватил с собой и поводок. Все это я протягиваю великану на вытянутых руках.
Колючка все понимает.
* * *
В квартире каждый сантиметр пространства пропитан нездоровым возбуждением, бредом. Кажется, что входишь в палату для стариков, страдающих деменцией. Мать Светы взирает на меня как на воплощение зла, потому что едва ли не зримо ощущает тот мир, который за моей спиной. В ее ушах шумят иные ветры и раздаются иные голоса. Не отвратительное шамканье продавцов сомнительной общепринятой морали, но сильный грозный рев тайфуна, грозящего снести загнившую реальность. Я стою на пороге комнаты, где работает телевизор, и мать Светы принимает меня за свою дочь. Мне хочется сказать, что она больше не появится здесь.
Ее руки постоянно в движении, поглаживают друг друга.
Света, почему ты так поздно?
Я пришел забрать ее вещи. Света мне поручила, говорю я. Понимаете, яне она!
Мать Светы произносит слова вкрадчиво, будто поверяет мне самую страшную тайну.
Пойми же. Шепот и движение старческих рук. Эта женщина распадается до срока. От нее идет тяжелый сладковатый запах. Я же тебя ненавижу, потому что ты не даешь мне то, что нужно. А ведь надо деньги, чтобы поехать в Бразилию. И жить там. А раз ты не можешь, ты не зарабатываешь, то я, конечно, тебя ненавижу. Я зря тебя родила. Не хватает, не хватает, не хватает пенсии-то, чтобы поехать.
Она словно молится, вздымая кривые пальцы и сухие ладони ко мне. Они шуршат, будто ветви засохшего дерева.
Как ты будешь жить, если я тебя ненавижу? спрашивает мать Светы.
Я не ваша дочь, говорю я.
Как ты будешь жить, если я тебя ненавижу?
Яв аду. Моя женщина прожила здесь сотни и тысячи лет, вдыхая этот нечеловеческий смрад. Рекса получает отдохновение от эры ужаса, которую пережила. Света принимает правильное решение не возвращаться домой. Я гадаю, сколько всего страшного и унизительного для нее произошло в этой квартире.
Явор, я копаюсь в комоде и шкафу, собирая вещи Светы в сумку. Ярость почти задушила меня. Стены тонкие, и слышно, как мать Светы разговаривает с кем-то в другой комнате. Я вздрагиваю от ужаса, когда старуха вдруг возникает передо мной. Она держит в одной руке пустую миску Рексы и спрашивает меня:
Куда ты девала собаку? Назло мне ее отдала кому-то?
Отдала. Отдала. Подружке. Потому что ты
Нет, все бесполезно.
Сейчас я хочу просто уничтожать, крушить и ломать. Лично войти в историю в как тот, кто поверг в ад современную цивилизацию, построенную на крови Белых людей. Почему же мы ждем? Чего мы ждем? Какое мы имеем право бездействовать?
Мать Светы так и стоит с пустой миской в руке.