Ты смелая, верно?
Теперь это было то приключение, на которое я всегда согласилась бы.
Часы растянулись в дни, и мы покидали квартиру в Риомаджоре только тогда, когда приходилось. Мы покупали еду и запасы, в которых нуждались, но никогда долго не выдерживали, так как наше пристрастие с еды перешло на другое.
Пришел и прошел наш седьмой день, но никто из нас не намеревался уехать или завершить наше совместное времяпрепровождение. И я начала понимать, что Дорога любви это намного больше, чем тот стул и все те замки. Я поняла, что повлиял, не столько замок, сколько тот факт, что ему требовался ключ.
Джексон нашел каждую чувствительную точку, из-за которых пальцы на моих ногах подворачивались, а глаза закатывались к потолку. Он знал, что заставляло меня сдерживать дыхание и что заставляло меня выкрикивать его имя. Он освободил мое тело и, сделав это, открыл двери, за которыми не было ничего, кроме спертого воздуха и плохих воспоминаний.
Если верить рассказам из моего детства, Бог создал землю за шесть дней, а на седьмой день отдыхал. Я задалась вопросом, было ли так, что он, как и я, на восьмой день наблюдал, как все начало рушиться.
Глава 23
Я проснулась. Мое дыхание выходило из легких, как битое стекло. Джексона не было в кровати рядом со мной, и я свернулась в клубок, радуясь его отсутствию.
Отрывки моего сна ускользали, и я не могла решить, хотела ли я попытаться удержать их, чтобы изучить, или оттолкнуть их, чтобы мне не пришлось этим заниматься.
Мне снова было двенадцать, но так как этот сон был бессмысленным, мне, также, было двадцать два года. Мама и папа спорили на кухне, а мистер Эймс, папин партнер по бизнесу, поднялся наверх. Он сказал, что искал уборную, но на нижнем этаже их было две. Он дотронулся до моего плеча и сказал мне, что я мягкая. И как в тех анимационных мультфильмах, нарисованных в блокноте, которым я играла в детстве, страницы моего сна начали перелистываться, и на мне была рука не мистера Эймса, а парня, с которым я потеряла девственность всего полтора года назад.
Он провел пальцами до моей шеи, а затем вниз до моей груди. Страницы перелистнулись. Еще больше рук, разных на каждой странице. Некоторые выглядели знакомыми. Некоторые незнакомыми. Но с каждой страницей руки скользили по моему телу. Страницы перелистывались и, наряду с руками, менялись местазаднее сидение пикапа, комната в общежитии для первокурсников, моя квартира, несколько общежитий.
Место действия менялось, и во всех этих местах были я и мистер Эймс. И я кричала и плакала долгое время после того, как сон сменялся на нового человека, на новое место. И каждая рука делила меня на куски, шлифовала и высекала, пока я не стала пустой, подобием девушки.
Я, рыдая, отталкивалась и бежала, спотыкаясь, из кровати общежития к дивану в родительской гостиной. В этот раз это была я, в настоящее время, но мои родители смотрели на меня так, будто я все еще была около ста двадцати сантиметров ростом.
Папа говорил, что я делала из мухи слона. Он превратился в мистера Эймса в ту же секунду, как сказал:
Прекрати разыгрывать из себя жертву.
Мама задавала мне вопросы, спрашивала, как прикасался ко мне мистер Эймс и где. Когда я показала им, когда положила свою руку на свою грудь...я знала, что последует дальше. Я знала слова, будто они были вырезаны на моей коже, будто мой пульс отбивал их с помощью азбуки Морзе.
Я ждала этих слов, сжималась в ожидании, молила о них, потому что мне нужно было услышать, что это не считалось.
Но вместо этого мой мир заполнился Хантом, его всевидящими глазами, его жаркими касаниями, его всепоглощающими поцелуями и словами:
Скажи, что это имеет значение.
Его руки, большие и огрубелые, лежат на моей груди, там, где сердце, бьющееся внутри, стало крошечным. В моем сне он держал мое полуразрушенное тело и говорил, что все в порядке. Его прикосновения были мягкими, идеальными и точно такими, как я хотела, но я не перестала рассыпаться в его руках, и не важно, каким нежным он был.
Вот тогда стена лжи, которую я выстроила такой высокой, что она достигала небес, разбилась вдребезги. Каждый кирпичик, который я поместила между собой и тем днем, когда мне было двенадцать лет, раскрошился, будто был сделан из песка.
Потому что это имело значение.
Кто касается тебя, твоя ли это кожа или душавсе это имеет значение.
Я села, съеживаясь одна в этой итальянской квартирке, дрожа ото сна, который, как я знала, был просто синапсом, воспламеняющимся в моей голове, собирающим последние мысли и складывающим их вместе независимо от смысла или порядка. Я знала, что это было именно этим, но не всегда все уместно, чтобы быть правдой.
И я могла чувствовать каждую руку, которая когда-либо прикасалась ко мне, руки, которые я приветствовала наряду с теми, которые не приветствовала. Они будто подступали ко мне, толкали меня под поток, пока у меня не оставалось выбора, кроме как дышать в этом разбитом стекле правды.
Все имело значение.
Хант зашел в дверь нашего испорченного прибежища, приподнял пакет и сказал:
Я взял завтрак.
У меня ушли все силы, чтобы не заплакать. Потому что он был замечательным. Таким чертовски замечательным. А я была такой развалиной.
Спасибо,пожала я плечами, уголки моего рта слегка подпрыгнули в похожем движении.Хотя я не голодна.
Он положил пакет, в котором, возможно, лежали какието кондитерские изделия, на прикроватный столик и снял обувь.
Опустившись одним коленом на кровать, он ухмыльнулся и подполз ко мне.
Могу придумать несколько способов, как возбудить твой аппетит.
Он откинул мои спутавшиеся волосы на другую сторону шеи и прижался губами к моему плечу. Я закрыла глаза, думая, что он мог бы быть тем, кто уберет весь беспорядок, который скрывался за всеми недавно открытыми дверьми.
Вместо этого, его поцелуй был похож на покалывающую рану, и я не могла решить, какая часть болит больше всегоначало или конец, то место, где входит нож или выходит. Его сладкий поцелуй только заставил меня думать обо всех других поцелуях, которые я, не раздумывая, раздавала направо и налево. Он только заставил меня думать о том, как сильно я его не заслуживала. Или, скорее... он не заслуживал застрять с кемто вроде меня.
Я отодвинулась от него под видом того, что хотела посмотреть в лицо.
Сколько ты уже на ногах?
Он прислонился к спинке кровати.
Достаточно долгое время.
Не мог заснуть?
Как бы мне хотелось никогда не спать.
Что-то вроде этого.
Снова кошмары?
Он взял меня за талию и притянул к себе, расположив между своих бедер. Моя спина прижалась к его груди, и он уперся подбородком в мое плечо.
Достаточно об этом. Есть какие-нибудь мысли насчет того, как ты хочешь провести этот день, принцесса?
Щетина на его подбородке царапнула мою шею, и я задрожала. Его рука отправилась вверх по моему бедру, я запаниковала и сказала:
Давай погуляем.
Он замер на несколько секунд, а затем приобнял меня.
И что сделаем?
Я думала, ты тот, у кого всегда есть планы.
Да, что ж.Он придвинул меня ближе.Меня легко отвлечь.
Господи, сначала я не могу заставить его сделать шаг, а теперь у него их полно.
Как насчет купания? Та леди в ресторане упоминала о месте, где можно покупаться.
Как будто я могу сказать «нет» тебе, когда ты в купальнике.
Я надела тот же купальник, который был на мне в ту ночь в Будапеште. Его глаза потемнели, когда он увидел меня, и он ухватился за одну из ленточек, придвигая меня ближе.
Несмотря на трезвый расчет, я растаяла. Его прикосновения были зависимостью, а зависимость не становится менее желанной, когда к ней присоединяется боль. Он поцеловал меня и его губы были наступлением света после жизни во тьме. Это свечение причиняло боль, но не такую же, как мысль о жизни, потраченной впустую в темноте.
Я заставила себя отступить, прежде чем развалюсь на кусочки у его ног. Я убрала его руки со своих бедер и сказала:
Позже.
Позже, когда я смогу держать себя в руках. Мне просто нужно было засунуть все эти эмоции и воспоминания в коробку и запрятать ее в самые глубины своего разума. Тогда все сможет пойти постарому.
Я увидела, как его глаза опустились к моим губам, и поняла, что он обдумывал, поэтому двинулась к двери, оставляя между нами несколько футов.
Разлука усиливает любовь,сказала я.
Я повернулась к дверной ручке, и он прижал меня спиной к своей груди.
Не думаю, что мог бы любить тебя еще больше.
Мы снова пошли по Дороге любви к городу Манарола. Когда мы проходили мимо нашего замка у входа в тоннель, он крепко прижал меня к своему боку и поцеловал в висок.
Удобная тропинка довела нас до деревни в течение десятипятнадцати минут. Манарола возвышался на каменистом выступе справа от береговой линии. Этот город был даже живописнее, чем Риомаджоре, и, казалось, был больше зависим от моря, чем первая деревня. Куда бы мы не поворачивали, везде были лодки, даже если мы и не спускались к воде.
Мы перекусили самым вкусным во время нашего путешествия мороженым в пятизвездочном «Terre Gelateria e Creperia». Другая пара показала нам, как пройти к месту для купания, которое располагалось внизу у камней. Улицы городка круто шли вниз, пока мы добирались до порта, и место, которое упомянула пара, было настоящим бассейном, окруженным камнями. Судя по темносиней воде в центре, я бы сказала, что было достаточно глубоко. Мы могли сами спуститься по камням либо по лестницам, которые вели к океану. Был теплый летний день, и у воды уже было достаточно туристов. Я увидела, как очень бледный белый мужчина лет сорока раздевался прямо у камней, чтобы сменить свою одежду на плавки.
Хант зарылся лицом в мои волосы и засмеялся.
Мы знали, что в других деревнях были еще места для плавания, поэтому решили пройти это место и продолжить исследовать.
Тропинка, которая вела из Манарола до Корнилья, это третья деревня, не могла не отличаться от Дороги любви. Она больше была похожа на настоящую экскурсию, уходя от берега к каменистым холмам. В конце концов, камни уступали зеленым полям с лимонными и оливковыми деревьями, а также с виноградной лозой и полевыми цветами. Запах морской соли смешивался с запахом цветов и, когда Хант поймал меня на том, что я несколько раз втягивала воздух, он рассмеялся.
Я тоже рассмеялась и толкнула его.
Что? Пахнет хорошо.
Он поцеловал меня в плечо и сказал:
Ты пахнешь хорошо.
Каждый раз, когда он говорил что-то такое, в моей груди формировалась боль. Не в моем сердце. И не в легких. В пустых местах. Как ощущение боли в ампутированной конечности; болело в тех местах, где я потеряла кусочек себя.
Когда мы приблизились к деревне, то смогли увидеть, что она располагалась над камнями. Как оказалось, в конце тропинки была длинная лестница, которая вела в деревню. И, судя по нашему недавнему опыту с невероятными ступеньками в Гейдельберге, я достаточно понимала, что добираться до деревни будет трудно.
Я посмотрела на Ханта.
Даже не думай снова притвориться, что подвернула лодыжку. Тебе меня больше не провести.
Я улыбнулась:
Я никогда не пользуюсь дважды одним и тем же приемом, милый.
Отчаянно желая избежать ступенек, я начала присматривать другой путь, чтобы добраться до деревни. Может быть, поезд или фуникулер. Вместо этого, я наткнулась на какието написанные вручную на камне надписи «Пляж «Гувано» со стрелочкой. Слово "секрет" было написано прямо над «Гувано», и я решилась.
Джексон!крикнула я. Он подошел, и мы оба проследили за направлением стрелочки.
Но сразу стало ясно, что стрелочки было недостаточно, и мы понятия не имели, куда идти дальше. Мы подошли к стоящему рядом дому, на крыльце которого стояла ссутулившаяся, приводящая в порядок крыльцо, женщина.
Хант попытался заговорить с ней, но она не говорила по-английски.
«Гувано»,произнесла я.
Выражение ее лица изменилось, ее рот приоткрылся в форме буквы "о" и она кивнула. Она указала нам рукой обойти дома, а затем показала нажать кнопку.
Мы стояли не уверенные, и она показала с помощью метлы, чтобы мы уходили.
Эм... хорошо.
Хант взял меня за руку и мы вместе прошли за домами по когдато крутому уклону, пока не нашли старый заброшенный железнодорожный тоннель. Еще одна неразборчивая надпись сказала нам, что до «Гувано» надо пройти через тоннель. Мы нашли кнопку, о которой, должно быть, упоминала женщина, и над кнопкой было написано "Фонари" на итальянском и на английском. Хант нажал на кнопку, но ничего не произошло. Он снова нажал, опять ничего.
Давай я попробую.
Тьма кромешная.
Мы нашли коробку с предохранителями и пощелкали каждый выключатель. Ничего.
Мы сделаем это?спросила я, изучая темную тропу смерти перед нами.
Я имела в виду, что мне хотелось на пляж, ведь чем уединённее, тем лучше. И, так как казалось, что нам придется пройти через ад, чтобы добраться туда, то мне хотелось быть уверенной, что пляж очень уединенный.
Хант перекинул рюкзак со своего плеча вперед и сказал:
Подожди.Он порылся в рюкзаке и достал свой сотовый.
У тебя с собой сотовый? И почему я не знала, что у тебя есть сотовый?
Он пожал плечами.
Я правда им и не пользуюсь. Только в экстренных случаях, понимаешь?
Я достала свой из рюкзака и последовала его примеру.
Мой тоже.
Мы зашли в тоннель. Свечения от сотовых телефонов было недостаточно для необъятной темноты тоннеля, и освещались только наши руки и смутные очертания ног.
Я схватила Джексона за локоть, и мы медленно ползли по тоннелю, который начал уходить вниз. Было сыро и я чувствовала грязь под ногами, пока мы шли, но продолжала твердить себе, что оно того стоит, когда мы доберемся до пляжа.
Мы шли несколько минут, и я ожидала увидеть свет в конце, но ничего не было. Темнота простиралась достаточно далеко, а мы все шли и шли вниз, наши шаги эхом раздавались в пустом тоннеле.
Когда прошло уже десять минут нашего нахождения в тоннеле, под моими ногами начал раздаваться тихий рокот, который начал перемещаться на стены. Я услышала шуршание гальки, падающей на землю. Я в ужасе посмотрела на Ханта, но было слишком темно, чтобы увидеть его лицо.
Я схватила его за талию и сказала:
Джексон. Поезд!
Второе слово утонуло в реве проходящего мимо поезда. Не сквозь тоннель. А мимо. До сих пор сжимая Ханта изо всех сил, я поняла, что это было в тоннеле рядом с нами. Я вздохнула с облегчением, которое было подавлено шумом поезда, а Джексон коснулся губами моего лба. Я слишком оцепенела, чтобы отреагировать.
После этого мы пошли немного быстрее и через несколько минут увидели свет в конце тоннеля.
Мы пробежали трусцой последнюю сотню ярдов или около того, только чтобы вернуться на дневной свет. Здесь, в этом старом тоннеле, я отчаянно скучала по приятному воздуху, которым ранее наслаждалась во время нашей прогулки.
Я пыталась не думать, как это напоминало мои мысли, когда я находилась в комнате. Мысли о свете и тьме. Я изо всех сил старалась не думать об этом утре и этом дурацком сне.
Мы вынырнули на солнечный свет и сначала ослепли. Я крепко сжала веки и подождала, когда привыкну к свету. Когда я снова открыла глаза, то увидела мужчину, ждущего в конце тоннеля, которому мы должны были заплатить пять евро за проход.
Хант был скептичен, но я закатила глаза и достала из рюкзака деньги. Я протягивала ему несколько монет, когда мимо нас прошел мужчина, такого же возраста, как Джексон, совершенно голый, со свисающей изо рта сигаретой.
Я разинула рот и уронила евро. Монетка поскакала по камням в ту сторону, куда ушел обнаженный мужчина.
Я нерешительно посмеялась и достала еще одну монету для тролля из тоннеля.
Ты уверена, что хочешь...сказал Хант.
Мы уже здесь, не так ли?
Я схватила его за руку и потащила от тоннеля к пляжу «Гувано», который не был тем песчаным пляжем, который я себе представляла. Он был таким же каменистым, как остальные пляжи в деревнях, с небольшим склоном из гальки к воде. На пляже было менее десяти человек, и половина из них совершенно голые.
Мы прошли мимо обнаженных мужчины и женщины, загорающих на ближайшем камне, и Джексон сказал:
Прежде, чем ты спросишь, мой ответ«нет».
Я надулась.
Ох... ну давай же. Не говори мне, что ты застенчивый. Поверь мне, тебе не о чем беспокоиться.
Вообще-то я говорил о тебе. Но нет, я этого тоже не сделаю.
Обо мне? Ты говоришь мне, что делать?
Я отошла от него и стянула через голову платье. Его взгляд плутал по моему телу в купальнике. Он протянул руку к моей талии. Его большой палец скользнул под моей грудью, и он сказал: