Приятный, нежный озноб проходит сквозь мое тело. Это то, что он делает со мной. Так основательно он дарит мне удовольствие и в ответ получает свое. Мои соски напрягаются. К счастью, Дрю не замечает. Он отворачивается, чтобы сделать несколько больших глотков воды с бутылки, что стояла на прикроватной тумбочке. И вот тогда я и вижу это. В комнате темно, но не настолько, чтоб скрыть некоторые вещи.
- У тебя есть татуировка, - в моем замечании проскакивают нотки чрезмерного восхищения, которые я не в состоянии скрывать, да и не хочу. Я буквально демонстрирую свой восторг, усмехаясь. Злой усмешкой.
Он оглядывается и смотрит на меня внимательно.
- Ага.
- Это алебарда, - добавляю я, ликуя. Милый маленький боевой топорик в стиле зарисовки, размером примерно с мой большой палец расположен на верхней части его левой ягодицы. Он похож на тот, который был у Папы Смурфа. И как только я его раньше не заметила? Верно, он же обычно одевает обратно свои трусы и уходит.
Скулы Дрю становятся розовыми.
- Чертов Канкун. Весенние каникулы, мой второй год учебы, одна пьяная ночь и вот он результат. Я смутно помню ощущения жжения на своей ягодице, пока мои коллеги по команде скандировали "Боец, Боец". Вот и все. Я проснулся голым в кровати полной... - румянец вновь выступает на его щеках, и Бэйлор пробегает рукой по своим волосам, от чего кончики торчат в разные стороны. В некотором роде это очаровательно. Как и его стыдливость. - Полной девчонок и парней.
Я смеюсь неистовым смехом, похожим на смех бешеной ведьмы, зарываясь в подушку лицом.
- Это не смешно, - возражает Дрю, хотя в его голосе слышен смешок. - Я участвовал в оргии и ничего не помню. Представляешь какой ужас, - он в шутку вздрагивает.
От чего я еще пуще хохочу.
- Плюс ко всему у меня было самое жуткое похмелье, - горько добавляет парень, все еще усмехаясь. - И это гребаное тату, - он поворачивается так, чтобы посмотреть на свою задницу. - Долбаный тупой бойцовский топор.
- Боец задница Бэйлор, - я буквально умираю со смеху. Я взвизгиваю, когда Дрю бросается на меня. Мы шутливо боремся, в основном нападает Бэйлор; он бросает мне в лицо еще одну подушку, пока я стону от хохота. Но затем парень наваливается на меня, раздвигая своим бедром мои ноги, тогда как его грудь прижимается к моему телу. Мы все еще хихикаем, однако Дрю, улыбаясь, нависает надо мной.
- В тот момент я поклялся себе, что не буду больше так пить и проверился на все известные человечеству болезни, как только вернулся домой, - его улыбка немного увядает, а взгляд встречается с моим. - Я чист, чтобы ты знала. И регулярно прохожу проверку, - серьезность его тона и то, как он говорит это, наталкивает меня на мысль, что Дрю боится потерять нашу забавную игру из-за своего ненадежного прошлого.
- Я тоже, - отвечаю я. - С 16 лет мама подсадила меня на таблетки и вынудила сдавать раз в полгода ряд анализов.
Брови Дрю приподымаются.
- Это немного...
- Параноидально? - предугадываю я. Видит бог, тогда я не нуждалась еще в противозачаточных таблетках.
По коже головы пробегают мурашки, и я осознаю, что Дрю играет с локоном моих волос, накручивая его на свой палец. Его голос становится ниже.
- Я бы использовал слово "недоверительно".
Я не хочу объяснять, насколько он далек от истины, потому что тогда мне придется рассказать Бэйлору и о том, что ни один парень в старшей школе даже не смотрел в моем направлении. Вместо этого, я просто приподнимаю плечи.
- Моя мама просто акушер-гинеколог. Для нее это был признак любви и заботы. Знаешь, это по типу как врач-стоматолог заставляет своего ребенка чистить зубы щеткой и зубной нитью трижды в день еще до того, как ребенку исполнится два года.
Дрю усмехается, но выражение его лица становится безэмоциональным. Я чувствую это своим сердцем, словно его настроение проникает между моими ребрами и сжимает внутренности. Он смотрит на меня так, будто я ему слишком сильно нравлюсь. Словно ему нравится эта наша близость.
- Дай взглянуть на нее еще раз, - говорю я. Просто потому что мне нужно выбраться из-под него. И потому что я правда хочу еще раз взглянуть на эту маленькую отметину.
- Нет, - шепчет он, улыбаясь. Дрю наклоняется так, что кончик его носа касается моего. Я могу видеть изгиб его густых и темных ресниц, обрамляющих глаза парня. Его радужки насыщенно янтарного цвета с искорками веселья.
- Да, - говорю я, задыхаясь.
- Нет, - его губы и скула касаются моего подбородка. Он так близко к моим губам. Так близко ко мне.
- Да, - я надавливаю большим пальцем между его ребрами, и Дрю кричит.
- Джонс, - предупреждает он, отскакивая прочь, когда я делаю так снова.
- Бэйлор, - передразниваю я. - Дай взглянуть.
- Полегче с использованием своих дьявольских пальцев, женщина.
- Дай мне взглянуть на тату.
- Ладно, ладно. Все для тебя, - выдыхает он и откатывается от меня.
О, боже, его тело - произведение искусства. Стройное, подтянутое и мускулистое. Совершенные пропорции. Его спина сужена к талии, а позвоночник углублен между выпуклостями тугих мышц. Еще ниже - поясница переходит в округлые полушария его прекрасной задницы. Его зад такой накачанный, что по бокам на каждой ягодице есть впадины. Длинные ноги Дрю покрыты светло-коричневыми волосками, его массивные бедра и точеные икры будто вылеплены скульптором.
Мне хочется облизать его от макушки до пят. Особо задерживаясь в некоторых местах. Но парень ждет от меня сейчас другого. Его задница вздрагивает, будто он способен ощутить мой взгляд. Упирая подбородок в согнутую руку, Бэйлор поворачивает голову и смотрит на меня искоса.
- Ну?
- Просто наслаждаюсь видом, - говорю я хитро, от чего парень фыркает.
- Я разворачиваюсь, Джонс. И не забудь, никакого света. Блин! - он щурится, когда я включаю свет лампы на прикроватной тумбочке. - Ты пытаешься ослепить меня?
- В комнате было слишком темно, а я хочу разглядеть все детали... - мое дыхание замирает. - Иисусе, Дрю, твой бок.
- Хммм? - он выгибает бровь, а затем смотрит через плечо. - О, верно.
"Верно?" Я не могу сдержать себя, чтобы не склониться ближе и не провести рукой по нижней части его бока. Он весь покрыт синяками. Большие, уродливые пятна, похожие на ягоды, расползаются по его золотистой коже. Они цвета ежевики, черники и малины. Это словно пейзаж боли. А я тыкала его туда пальцами. Господи.
- У меня вчера была игра, - напоминает он мне. Словно быть в таком состоянии после игры - нормальное дело.
- И так каждый раз?- я изгибаюсь возле его бока, медленно проводя рукой по его гладкой коже спины и вдоль стороны его бедра. Здесь кожа светлее, так как обычно прикрыта шортами от солнца. Дрю слегка вздрагивает, а на его коже появляются пупырышки.
- Некоторые игры бывают жестче, другие легче. Эта была реально поскудной.
Мое горло болит. Чуть выше его набедренной кости расположен черный синяк. Я касаюсь его кончиками пальцев, и парень снова вздрагивает.
Моментально я одергиваю руку.
- Болит?
Конечно же болит. Разве может быть иначе?
Но Дрю просто поворачивается ко мне, его бедра немного приподымаются, и на простынях вырисовывается тень от его члена. Я настолько шокирована его травмами, что даже этот вид меня не отвлекает. Моя ладонь продолжает двигаться по теплой коже его ягодицы, когда парень бросает на меня взгляд, спрашивая:
- Если я скажу, что да, ты поцелуешь мой синяк и исцелишь его?
Он дразнит меня, но в его глазах пылает похоть. Дрю конечно не знает, но я и правда безумно хочу поцеловать его израненную плоть. Я наклоняюсь вперед. И его дыхание ускоряется. Бэйлор выглядит почти что уязвимым, судя по тому, как напрягается его тело, как взгляд следует за каждым моим движением.
В дюйме от него я останавливаюсь, мое сердце бешено стучит, когда поднимаю взгляд.
- Да, - шепчет он.
И мои губы касаются его кожи, тогда как его дыхание замирает.
- Да, - говорит он снова более уверено.
Еще один раз я целую его, нежно и аккуратно. Мои губы создают карту его боли с каждым да, да, да, а волосы скользят по его коже словно кроваво-красная река.
Все вокруг нас наполняется жаром и жаждой. Простыни шуршат, когда Дрю поворачивается, ложась на спину, а я все еще нагибаюсь над ним, мои губы путешествуют по его синякам и ссадинам к твердому словно камень животу. Языком я исследую впадины между кубиками его пресса, и из Дрю вырываются стоны удовольствия. Я тоже удовлетворенно и шумно вздыхаю. Боже, он так прекрасен, его упругая кожа, такое совершенное тело, словно статуя, отлитая из бронзы.
Шелковистый горячий член сейчас тверд и эрегирован, когда он касается моей щеки, я замираю. Дрю наблюдает за мной, полуприкрыв глаза, его дыхание поверхностное и быстрое. Я поднимаю взгляд в тот момент, когда мои губы касаются его напряженной длины, и в ответ он хрипит:
- Да.
Да. Я хочу попробовать на вкус член Дрю с того момента, как впервые его увидела. Он такой толстый, длинный и прямой - роскошный. Бэйлор пахнет мускусом и теплом; он дрожит, пытаясь оставаться в неподвижном положении.
Круглая, отекшая головка ощущается как гладкий атлас и жар солнца у меня во рту, я втягиваю ее в себя и нежно посасываю.
Дрю громко стонет, а его бедра вздрагивают, в результате чего его член толкается глубже в мой рот. Я оборачиваю руку вокруг его основания и еще усерднее сосу.
- Да, - стонет парень. Его дрожащие пальцы зарываются в мои волосы. Он удерживает меня на месте, постанывая и раскачиваясь напротив моего рта, погружая свой член все глубже. От одного его вида того как Дрю откидывает голову, как его губы раскрываются, а брови сходятся будто от боли, того как напрягаются его мышцы, натягиваясь так сильно, что образуют новые изгибы - от всего этого я становлюсь чертовки возбужденной и начинаю потеть. Мои бедра дрожат, а киска пульсирует, когда я щелкаю языком по его головке, всасывая его длину на максимум, а затем медленно скользя по ней, выпуская изо рта.
Я хочу свести парня с ума. Так же как он делает это со мной.
Мне нравится то, как сильно он сжимает мои волосы в кулак, управляя процессом, то, как его свободная рука мнет простыни, словно он вот-вот сорвется с катушек.
- Анна... - мое имя на его губах, словно призыв. - Детка... Пожалуйста, я кончаю...
Я провожу ладонью вдоль мышц его живота, и Дрю освобождается, резко вскрикивая.
Его сперма теплая, вязкая и солоновато-сладкая. Я никогда не делала этого раньше, не глотала и не позволяла кончать мне в рот. Но с ним я глотаю каждую каплю, наслаждаясь. Пока он не отдает мне все, становясь мягким и нежным у меня во рту. И я чувствую себя, словно глубокая темная вода. Потому что хочу повторить это все еще хотя бы раз. Все это. Снова и снова.
Глава 12
Анна
МНЕ НУЖНА ПЕРСПЕКТИВА. Нужно помнить, почему так важно придерживаться намеченного плана. Мне нужно поехать домой, к тому же мама по понедельникам выходная. Черт. Я пропускаю занятие. Я позвонила ей, чтобы дать знать, что приеду.
На улице идеальное осеннее утро, когда я сажусь на свою Vespa и направляюсь к маме домой. Скутер, скажу я вам, не очень практичный вид транспорта, на нем нельзя перемещаться по шоссе, так что приходится ехать объездными путями. И знаю, что получу от мамы нагоняй за то, что снова ехала на скутере к ней домой. Но мне нравится ощущение бьющего в лицо воздуха и то, как я могу петлять между другими машинами. Хотя, реально было бы разумнее продать скутер и купить машину. Мне не нравится водить Vespa в дождь, и в зимние месяцы все довольно отстойно. Плюс, у меня есть кое-какие сбережения; черт, моя мама сама бы купила мне машину, потому что безумно ненавидит мой скутер.
Мою голову заполняют сомнения насчет продажи скутера, и я рада такой смене мыслей. Это отвлекает меня от раздумий о других вещах, других людях. И довольно скоро я оказываюсь перед домом, в котором выросла. Это дом колониального стиля из красного кирпича, построенный в 1920-х годах.
Я люблю этот дом, с пятью окнами на фасадной части второго этажа и еще четырьмя на первом; на каждом окне закреплены двухстворчатые красные ставни. Мне нравится, что почему-то наше крыльцо было выполнено не в ужасном стиле Тары, которому пытались подражать при строительстве множества домов на юге страны. В целом, это простой и скромный дом. И хотя парадный вход всегда был чистым и опрятным, я никогда его не использовала, предпочитая заходить в дом через боковые двери.
Я заезжаю в гараж и паркуюсь рядом с синим древним Mercedes мамы. Она купила эту машину еще до моего рождения. Один ее вид дарит мне ощущение дома, так же как и запах старого кирпича или разлагающихся цветов мирта.
Через окно я замечаю маму у плиты. Я не видела ее уже несколько месяцев, но за это время она не постарела. К тому же, кажется, на моей маме никогда не сказывался возраст. Она прекрасно сохранилась. Подтянутая и стройная, одетая в голубые широкие шелковые брюки и тонкий кремовый кашемировый свитер. Ее блестящие черные волосы искусно уложены и рассыпаются по плечам, когда мама нетерпеливо вертит головой, снимая старую побитую турку с плиты. Хотя моя мама и может вести себя как истинная южная леди, она еще доктор и итальянка во втором поколении, из чего следует, что на завтрак вместо печенья и сока я получу капучино и фрукты. Единственной вариацией типичного американского завтрака в исполнении мамы могут быть свежие обезжиренные оладьи.
Я улыбаюсь и открываю двери. Ее сердцевидное лицо, при виде меня, проясняется.
- Банана!
Мама устремляется ко мне и целует меня в щеку. И меня окружает аромат лаванды, который так любит моя мать.
- Как у моей детки дела?
- Хорошо, - в любом случае, это единственный вариант ответа, который мама реально хочет услышать.
Кивая, она возвращается к турке и наливает насыщенный, густой кофе в чашку, наполовину наполненную горячим молоком. Домашний и аппетитный запах наполняет комнату. Если бы мне хоть раз удалось повторить такой же кофе как у мамы, то я была бы поистине счастливой девушкой.
- Иди сюда, - зовет она, - посидим, поговорим.
Она ставит чашку на столе напротив стула, подкладывая снизу белую льняную салфетку. В хрустальной чаше уже ожидают нарезанные свежие кусочки дыни, ягоды клубники и малины.В лучших маминых традициях. Предупреждающий колокольчик сигналит у меня в подсознании. Его звон усиливается, когда мама поворачивается и достает из духовки горячие оладьи. И они выглядят не как обезжиренные.
- Итак, - говорит она, предлагая мне оладьи и фрукты, - что нового?
Это стандартный вопрос. Моя мама не любит расспросы, но по крайней мере она интересуется моей жизнью. Думаю, она не так бы меня встречала, расскажи я ей, что трахаюсь с звездой футбола в собственной спальне. Мои щеки начинают гореть, когда делаю глоток кофе. Боже, как же вкусно.
Мои глаза закрываются от наслаждения.
- Я скучала по тебе, мам, - не знаю, почему так говорю, но это правда.
В ответ ни звука, и я открываю глаза. Ее глаза, такой же формы как и мои, только более глубокого карего цвета, смотрят на меня.
- Что-то не так, Банана?
Я пожимаю плечами и делаю еще один глоток.
- Разве не может девушка соскучится по своей матери?
- Конечно, может, - она прижимает ладони к моим щекам, и я ощущаю прохладу от ее кожи. У мамы всегда прохладные руки. - Вот только я знаю тебя, и ты явно чем-то расстроена.
Вздохнув, я кусаю кусочек блина. Я была права. Это не обезжиренные оладьи, а мои любимые с апельсином и лимоном. На столе даже стоит свежее масло, мягкое, так и просящееся, чтобы его намазали. Я так и делаю, намазывая его на блинчик, а затем засовываю его в рот. Блаженство.
- Я в порядке. Счастлива, - и хотя сомнения постоянно роятся в моей голове, я правда счастлива. Эта мысль бьет меня, будто кирпич по голове, так сильно, что я даже вздрагиваю. Я счастлива. Я просыпаюсь по утрам с трепетным чувством ожидания. Борюсь со сном, пытаясь не утратить это чувство. Почему же я не могу наслаждаться им? Принять это? Боже, что со мной не так.
- Мам...
Задняя дверь снова открывается, и на кухню входит «парень на час» моей мамы, Терренс. Мне следовало бы сказать «парень на год», потому что именно на этот период времени задерживались все предыдущие экземпляры. Я ненавидела каждого из них. И хотя это и может показаться некорректно с моей стороны, но у меня на то были свои весомые причины. Например, был Маркус, который любил называть маму мусором прямо в лицо, плевал в ее стряпню, а затем орал, что она его не достаточно любит. И все это у меня на глазах. Затем был Оливер, худой высокий профессор, который в конечном итоге украл у нее десять штук баксов с банковского счета и свалил. И невозможно забыть о Джереми, критиковавшем маму так часто, что она забывала пользоваться макияжем, и в один из дней все закончилось ее нервным срывом. По крайней мере никто из них ее не бил. Не то чтобы я была в курсе всех деталей их отношений.
Терренс владеет магазином подержанных книг, коллекционирует монеты из сувенирных автоматов и пакетики с солью и перцем из различных забегаловок в его районе города. Я не могу переносить все это дерьмо. Особенно при том, что он постоянно выражает призрение ко всему, чем бы не занималась мама.
- Привет, Анна, - говорит он, проходя в дом и глядя на мою грудь. Пристально.
Он занимает место рядом с моей мамой и немедленно кладет руку ей на плечи так, что кисть его руки болтается возле ее правой груди. Потому что пока он может смотреть на мою грудь, Терренс использует любую возможность прикоснуться к маме.
Мой желудок скручивает.
- Привет, Терренс, - я разглядываю его жирные грязные волосы, разделенные пробором ровно посередине головы. Прям как у Гитлера. И когда мой желудок сводит еще один спазм, я перевожу взгляд на маму, которая пытается выглядеть расслабленно и спокойно, даже при том, что этот мужик гладит ее, словно она какой-то пес.
Я, не стесняясь, посылаю маме гневный взгляд; почему этот парень вообще здесь в мой с ней день. Он каждый раз прерывает наше общение.
Проживи я сто лет, все равно не поняла бы мою мать. Она умная, блистательная, красивая и талантливая. Но самоуважения у нее как у комара. Я не в силах понять, почему она не предпочтет остаться одной, а не быть вместе с такими... Я даже не могу назвать их мужчинами.
- Ты уже сказала Анне хорошие новости, Сесилия?
Моя мама заливается краской, и поэтому я знаю, что эти новости явно не из хороших. Боже, пусть это не будет новость о женитьбе. Я боялась этого с 10 лет, когда поняла, что один из этих придурков может стать постоянным жильцом в нашем доме, если мама реально выйдет за одного из них замуж. К счастью, все ее отношения не доходили до этой стадии.
- Ну, дорогая, - она немного пожимает плечами, сбрасывая руку Терренса и наклоняясь вперед. - Я стала старше.
Ей пятьдесят пять. Она еще нестарая.
- И в этом мире есть столько всего, что хочется посмотреть.
Ладно, правда.
Рука Терренса опускается на ее бедро, и он поглаживает ее задницу. Сейчас я и правда чувствую себя дурно.
- Так что я решила уволиться, - говоря это, мама снова краснеет.
- Это... - я пытаюсь подобрать слова. - Ну, это здорово, если это то, что ты хочешь, мам, - я рада видеть, что мама расслабляется, хотя и подозреваю, что она долгое время будет скучать по своей работе.
Но мама еще не закончила. Она ерзает на месте, и мое сердце уходит в пятки. Боже, пожалуйста, только не брак.
- Что? - спрашиваю я.
- Также я решила продать дом.
Эти слова будто запускают механизм бомбы у меня в голове. Я просто сижу здесь, а мой мозг покинул меня, оставив не в состоянии вымолвить и слово.
- Мы собираемся в круиз по всему миру, - вставляет Терренс, улыбаясь мне во все свои серые зубы.
- А ты тоже продаешь свой дом? - спрашиваю я у него. - О, верно, я забыла. Ты арендуешь жилье, - ко мне начинает доходить смысл происходящего.
Терренс прищуривает свои глаза-бусинки.
- Не думаю, что это твое дело.
- Пока ты здесь, это мое дело, так как происходящее должно быть только между мной и моей мамой.
- Анна, - начинает мама.
- Не нужно, - я поднимаю руку. А затем делаю глубокий вдох. - Могу ли я сделать хоть что-то, чтобы изменить твое решение?
- Ты должна быть счастлива за свою мать, юная леди, - кожа Терренса приобретает уродливый красный оттенок. - Не заставляй ее чувствовать себя плохо.
- Черт возьми, не называй меня больше юной леди. И я разговариваю не с тобой.
- Анна, следи за языком, - мама наклоняется еще ближе ко мне, так, чтобы суметь дотянуться и погладить мою руку.
Я кладу руки на свои колени.
- Так я могу сделать что-то? - спрашиваю снова.
Ее глаза наполняются грустью, сожалением.
- Ты больше здесь не живешь, и думаю, я куплю что-то поменьше, когда вернусь.
- И не важно, что этот дом купили твои родители? Что это единственный дом, который когда-либо у меня был?
Терренс фыркает.
- Я же говорил тебе, что она зарится на этот дом, Сесилия.
- Так же как и ты, Терри? - шиплю я в ответ.
- Анна, - взывает мама.
- Нет, Сеси, не сюсюкайся с ней, - перебивает маму Терренс, бросая на меня злобный взгляд. - Я могу сам постоять за себя.
- Все говорит об обратном, - говорю я, не отступая, когда мужчина угрожающе надвигается на меня. - И если ты подойдешь ко мне еще ближе, я покажу, как легко могу постоять за себя.
Моя мама подпрыгивает на месте.
- Анна, Терренс, остановитесь сейчас же, - она поворачивается и упирается рукой о стеллаж. - Позвольте мне решать, что делать.
Я не могу больше наблюдать за этим. По правде, мне уже давно стоило уйти. Я знаю, в какой балаган это все может перерасти. Мама должна была бы любить меня, но она всегда занимает сторону своих парней.
- Мне нужно идти.
У мамы отвисает челюсть, словно я ее шокировала.
- Но ты же только что приехала. Ты еще даже не поела.
Я больше не голодна. Если останусь, то мы будем просто ругаться.
- Поговорим потом, - я хватаю свою сумочку и ухожу. И мама не пытается остановить меня.
***
Боль, гнев и отвращение - уродливый коктейль, бурлящий в моих венах. Ну, я иронизирую, но это служит напоминанием о случившемся. О том, что это не дарит мне столь необходимого чувства комфорта. Я езжу по городу до тех пор, пока мои руки не устают, а глаза не слипаются. Мне не хочется возвращаться в квартиру. Не хочется разговаривать с Айрис или Джорджем об этом, они оба уже слышали сагу о моей матери множество раз, и чтобы они мне сейчас не сказали, это не поможет. Ничто не в силах изменить ситуацию. Ничто не снимет мое напряжение.
Прекрасный осенний день совершенно несовместим с моим ужасным настроением. Пушистые облака плывут по голубым небесам. В воздухе витает прохлада, и солнце печет мою голову, когда иду по парковке кампуса, оставляя припаркованную там Vespa.
Стадион возвышается надо мной, и мое сердцебиения замедляется. Чем ближе я подхожу, тем отчетливее слышу звуки игры, ворчание и удары друг о друга тел молодых мужчин, которые тренируются на поле, и имена которых я не могу вспомнить.
Рассредоточенные по трибуне люди похожи на птиц у кормушки, наблюдая за тренировкой команды. Их головы наклонены вперед, глядя на то, как Дрю делает пасс. Мяч крутится в воздухе, быстро и уверенно приземляясь с идеальной точностью в огромной руке принимающего. Игроки смеются и бегут к Дрю, подбрасывая его будто мяч, а затем тренер комментирует игру. Я слишком далеко, потому ничего отчетливо не слышу, и мне это даже нравится.
Садясь в нескольких футах от пары молодых парней, обсуждающих впечатляющую игру Бойца Бэйлора, я чувствую навалившееся онемение. Безопасность. Солнце опускается ниже линии трибун, и мое место оказывается в тени. Спасая от жары.
Дрю совершает еще несколько бросков, каждый из которых дальше предыдущего и имеет иное направление, другую технику выполнения. На нем надеты шлем, баскетбольные шорты, достигающие его колен, и его толстовка со специальными защитными вставками. И каждый раз, когда Дрю делает бросок, из-под толстовки выглядывает небольшой участок его плоского живота. И лишь от этого вида все мои интимные местечки сжимаются.
Мне не следует быть здесь, сидеть и мечтать, как делают некоторые. Шум в моей голове от разговоров посторонних вокруг постепенно стихает, и я остаюсь практически в одиночестве. Но все еще не могу найти силы, чтобы встать и уйти. Мне нравится наблюдать за движениями Дрю, видеть, как он взаимодействует с другими игроками и тренерами. Они любят его. Это видно невооруженным глазом. Так же как и радость, которую чувствует Дрю. Он будто светится. А это всего на всего тренировка. Я ему завидую. Я никогда не чувствовала себя так от какого-либо занятия.
Команда разделяется на группки, и Дрю со своей группой парней начинает выполнять какие-то странные упражнения ползти-прыгать-делать выпады, должно быть ребята в его группе запасные квотербеки, потому что все они держат мячи и делают движения, будто бросают их во время каждого выпада. Это должно быть выглядит смешно для кого-то, но мне почему-то напоминает танец: изящный и мощный. Такой же как и сам Дрю. Боже, а он быстрый. Мои мышцы бедра оторвало бы от костей, если бы я попыталась двигаться так же быстро, как он. Но Бэйлор делает это словно нечто очень легкое.
Моя попа занемела от сидения, но внутри появилось чувство покоя, которое у меня недавно украли. Я делаю глубокий вдох, ощущая запах травы, металлических сидений, слабый аромат дезинфектора и мужского пота. Звучит громкий свисток и парни бегом удаляются с поля.
Все, кроме Дрю. Он снимает свой шлем, и наши взгляды встречаются, будто парень все это время знал, что я здесь. Может так оно и есть. Я не знаю. Мое дыхание скачет, а соски напрягаются, тогда как сердце пускается галопом. Неосознанно, я встаю, и ноги несут меня вниз по трибуне, тогда как Дрю уверенно и спокойно идет мне навстречу.
Когда я дохожу до изумрудно-зеленого поля, он улыбается. И хотя часть меня хочет улыбнуться в ответ, я чуть ли не плачу. Черт.
Бэйлор подходит ближе, все еще держа мяч в руках, как будто это часть его самого.
- Мисс Джонс, - его голос полон света и насмешки. - Все это время я думал, что ты мне мерещишься.
Я не могу взглянуть ему в глаза. Не тогда, когда мои глаза пылают, а губы кривятся. Внутри я дрожу. Дрю так близко, что я с легкостью могла бы дотянуться и прикоснуться к нему. Я могла бы прижать свои холодные ладони к потным мышцам его груди, которая, как я знаю, окажется теплой.
Ты мне нужен. Ты нужен мне так сильно...
Я вспоминаю о том, как чертов Терренс лапал задницу моей матери, и сую свои ладони глубоко в карманы своего легкого пиджака.
-А я думала, что меня никто не заметит.
- Я же говорил тебе, Джонс. Я всегда замечаю, когда ты рядом, - его улыбка тает, когда Дрю замечает мое выражение лица. - Что-то не так?
Я моргаю и отвожу взгляд.
- Ага, - он делает еще один шаг ко мне, а мяч падает у его ног.
- Ты в порядке?
- Нет, - дерьмо, дерьмо, дерьмо. Теперь мне придется все рассказать. - Я, гм... Нет.
И в следующую секунду его руки обнимают меня, удерживая напротив его сильного тела. На мгновение я напрягаюсь, ощущая слишком много всего. Ни один мужчина никогда не обнимал меня так. Ни один из моих якобы парней или любовников никогда не обнимал меня по-настоящему. И конечно, меня не обнимал мой отец. Это знание шокирует, как и тот всеобъемлющий комфорт, что я чувствую в объятиях Дрю.
Я утыкаюсь носом в центр его груди, оборачивая руки вокруг его талии. Бэйлор влажный от пота и пахнет соответственно. Но меня это не волнует. Ощущать его так чертовски здорово, его твердое тело и тепло вокруг меня так приятны, что я хочу остаться стоять здесь с ним, пока парень сам меня не отпустит.
И он не отпускает. Удерживает в своих объятиях. Не укачивает и не говорит ничего, просто крепко держит, прижимая свои губы к моей макушке. Я словно завернута в кокон его тела. В безопасности от всего мира.
Когда я всецело расслабляюсь в объятиях Дрю, он произносит:
- Хочешь поговорить об этом?
Мне нравится этот особый тон его голоса. Никогда не слышала, чтобы он так говорил с кем-то кроме меня. Но вместо того, чтобы высказаться, я отодвигаюсь от парня. Не могу говорить о случившемся и в то же время обниматься с ним. Не в том случае, когда мне все еще дорого мое достоинство.
К счастью, Дрю отпускает меня, но выражение его лица напряженное, будто он побежит и надерет кому угодно задницу, если я только об этом попрошу. Если бы я не была так вымотана, то улыбнулась бы.
- Я ездила навестить маму.
Страх застывает глубоко в его глазах, и я проклинаю себя.
- Она в порядке, - говорю я быстро. - Это было... Она просто... Ах... - гребаное дерьмо, как я могу жаловаться на выходки моей матери человеку, который готов убить, лишь бы вернуть собственную мать?
Не знаю как, но Дрю понимает меня, и в его глазах появляется доля иронии.
- Ты можешь рассказать мне о проблемах с твоей матерью, Анна. Обещаю, это не расстроит меня.