Красивая, говоришь? Ты бы посмотрел на нее, когда мы из похода возвращаемся. Краска облуплена, корпус покрыт ржавчиной, вмятины от глубинных бомб Это мы сейчас ее, родную, всю выдраили и выкрасили, в поход готовимся. И вообще-то, я должен тебя немного разочаровать. Жизнь моряка, да еще подводника, красива только с берега. А в море это постоянная опасность и напряженный труд. Одно форсирование минных заграждений и противолодочных сетей чего стоит. Сидишь в отсеке и прислушиваешься, как по левому борту или по правому скрежещет минреп о корпус.
А что такое минреп?
Ну, это стальной такой трос, который удерживает мину на якоре. Если минреп за что-то на лодке зацепится, сразу же подтянется к борту и мина. Расколется склянка с кислотой в рогульке, замкнется цепь взрывателя и, как говорится, будь здоров, в смысле наоборот. Вот почему так и вслушиваешься в этот скрежет. Иногда кажется, что чья-то огромная рука ощупывает наружную обшивку лодки, скребется в задраенные люки. Должен тебе сказать, что при таких звуках кровь в жилах стынет, ведь смерть вот она, рядом. Тут уж все зависит от искусства командира. То стоп даст, то руль чуть вправо или влево. Лодка медленно движется вперед, и вот уже минреп отполз куда-то на корму. Дыхание, брат, от напряжения перехватывает, весь по́том покроешься, пока пройдешь минное поле. Мечтаешь только об одном: чтобы минреп не зацепился за кормовые рули глубины или винты. Зато как продерешься сквозь минные заросли, так будто заново родишься, никакой бой не страшен.
Фашисты, боясь наших лодок в Балтийском море, буквально напичкали залив минами; плавали они там, как клецки в супе. Да еще стальные сети повесили до самого дна.
Боцман задумался, потом потянул пустую трубку, улыбнулся и сказал:
А вообще-то все нормально. Не мы, а мины должны нас бояться. Вот в прошлом году командир «Щ-303» капитан третьего ранга Травкин Иван Васильевич десять суток пробыл на минном поле батарею заряжал.
А зачем на минном поле? Ведь мог взорваться?
Деваться некуда было. Со всех сторон обложили, повредили лодку, несколько суток лежали они на грунте, а всплыть для зарядки батареи и вентиляции нельзя кругом немцы. Вот и придумал Травкин заряжать аккумуляторы на вражеском минном поле. Туда корабли противника войти не могли. Ничего, целехоньки остались Вернулись гвардейцы в Кронштадт. Экипажи кораблей при встрече лодки кричали: «Ура!» Ведь фактически вернулись они с того света: гитлеровцы уже по радио объявили о ее потоплении. Не по зубам оказался немцам «Ерш» у «Щ-303» имя такое. Застрял «Ерш» у них в горле.
Вот такие у нас в бригаде герои! Правда, не повезло в прошлом году: две «Щуки» при прорыве заграждений погибли. Командиры были у них золотые. Один капитан второго ранга Осипов чего стоил. Герой Советского Союза.
Ну ничего. Мы еще отыграемся. Теперь, когда немца от Ленинграда отогнали, выход нам в Балтику открыт. Поквитаемся за своих погибших товарищей.
Забегая вперед, могу сказать, что слова боцмана оказались пророческими. Только за три месяца 1944 года и четыре месяца 1945 года подводники Балтики уничтожили пятьдесят четыре транспорта противника общим тоннажем 182 449 тонн.
За один только поход в январе-феврале 1945 года подводная лодка «С-13» под командованием капитана третьего ранга Маринеско потопила два крупных судна.
Одним из них был огромный океанский лайнер «Вильгельм Густлов» водоизмещением двадцать пять с половиной тысяч тонн. На его борту находилось около девяти тысяч фашистских солдат, матросов и офицеров. Удалось спастись лишь девятистам четырем гитлеровцам. В числе погибших было около трех тысяч семисот квалифицированных специалистов-подводников.
Гитлер, взбешенный такой потерей, приказал расстрелять командира конвоя, а Маринеско объявил личным врагом Германии. В рейхе был объявлен трехдневный траур.
Продолжила боевой счет и «Щ-309». 23 февраля 1945 года, находясь на позиции недалеко от Либавы, лодка обнаружила конвой: крупный транспорт шел в охранении двух боевых кораблей.
Командир лодки капитан третьего ранга Ветчинкин решил атаковать транспорт с близкой дистанции. Три торпеды одна за другой устремились к вражескому судну. Их взрывы слились в один оглушительный грохот. Транспорт, окутанный дымом, стал медленно погружаться. Это было немецкое судно «Гёттинген», водоизмещением четыре с половиной тысячи тонн с войсками на борту.
Так подводная лодка отметила 27-ю годовщину Советской Армии и Военно-Морского Флота.
Вражеские корабли обнаружили «Щ-309». Чтобы уйти от гитлеровцев, капитан третьего ранга Ветчинкин остановил электромоторы и положил лодку на грунт. Были выключены все приборы, даже гирокомпас. Гитлеровцы, потеряв лодку, наугад швыряли в воду глубинные бомбы. От близких разрывов в отсеках погасли плафоны, разбились стекла приборов. Так продолжалось пять часов. Решив, что с советской лодкой покончено, вражеские корабли ушли. А «Щ-309», дождавшись, когда стихнут шумы винтов гитлеровских кораблей, всплыла и вскоре благополучно вернулась на свою базу.
Битва за Балтику, за морские подступы к Ленинграду была долгой и упорной. И победили в ней советские моряки. Большой вклад в эту победу внесли балтийцы-подводники. Восемь подводных лодок Краснознаменного Балтийского флота были награждены орденом Красного Знамени, три лодки стали гвардейскими, шести командирам подводных лодок было присвоено высокое звание Героя Советского Союза: капитану второго ранга Осипову, капитанам третьего ранга Калинину, Лисину, Травкину, Богораду, Коновалову. Бригада подводных лодок КБФ была награждена орденом Красного Знамени.
В честь подвигов балтийских моряков-подводников в Кронштадте на проспекте Ленина установлен гранитный монумент с высеченным силуэтом подводной лодки и надписью:
«Слава морякам-подводникам Краснознаменного Балтийского флота, защищавшим в период Великой Отечественной войны подступы к городу Ленина».
За эти два дня я окончательно полюбил лодку и ее людей. Вечером, когда матросы собрались на верхней палубе, я с удовольствием пел с ними их любимую песню «Прощай, любимый город»
Не хотелось мне уезжать домой, но Дмитрий Филиппович настоял: мама будет волноваться. Всю дорогу до дома я думал только о лодке и подводниках. И уже не представлял себя никем другим, как моряком.
Дядя Дима обещал, что поговорит с командиром лодки и начальником штаба бригады, чтобы меня взяли юнгой. Но когда он приехал к нам через некоторое время, меня ждало разочарование: начальник штаба капитан первого ранга Курников сказал, что, для того чтобы быть юнгой на подводной лодке, нужно овладеть одной из флотских специальностей. Пассажиров на лодке быть не должно. Там и так все рассчитано и место, и воздух.
Не отчаивайся, сказал дядя Дима, поедем в школу юнг. Поступишь, а после ее окончания придешь к нам на лодку.
Приехали в школу юнг на Васильевском острове. В школе на нас смотрели с интересом: Дмитрий Филиппович весь в орденах с кортиком и я в сухопутной форме с погонами ефрейтора.
В школу меня не приняли, так как набор давно закончился. Сказали, чтобы приезжал осенью.
Удрученный, вернулся домой. Вскоре Дмитрий Филиппович узнал, что на Петроградской стороне создается нахимовское военно-морское училище и туда уже идет набор.
Вот куда тебе нужно поступать, сказал дядя Дима, а не в школу юнг. Будешь флотским офицером. А на лодке еще успеешь наплаваться.
Любой ленинградский мальчишка тянется к морю, ну а мне после двух дней, прожитых на «Щ-309» и «Полярной звезде», тем более хотелось на флот. Всего два дня. Но именно здесь окончательно решилось кем мне быть.
Посоветовался с мамой. Твердо решили: поступать мне надо в нахимовское. Одно смущало: как быть с документами, ведь они выправлены для поступления в суворовское училище.
И тогда я решился на маленький подлог. Стер везде в документах «сувор» и написал «нахим». Поехал на прием к начальнику нахимовского училища капитану первого ранга Изачику и все ему чистосердечно рассказал. Изачик принял решение зачислить меня кандидатом в воспитанники нахимовского училища. Чтобы стать воспитанником, я должен был сдать вступительные экзамены. Пятый класс я не закончил и потому стал сдавать за четвертый. После экзаменов я был принят в заветные стены!
Долгое время после известия о гибели отца мать все не верила, что его нет в живых. Тем более что в извещении было сказано, что отец в боях за город Лугу был ранен и скончался в Гатчинском госпитале. Мама надеялась, что он, может быть, выжил, поправился и вот-вот придет домой.
Как-то я пришел домой в увольнение. Матери не было. Соседи сказали, что она с тетей Дашей на крыше. Мама с 1944 года работала с напарницей Дарьей Григорьевной кровельщицей.
Поднялся на крышу, смотрю, как мама ловко перестилает железную кровлю. Быстро работает большими ножницами, молотком. Вдруг она поглядела вниз и ахнула.
Витя, отец приехал! И за сердце рукой.
Где, мама, где?!
Посмотри на нашу площадку, вон он стоит!
Вижу: на площадке нашего этажа стоит военный с вещевым мешком за плечами. И у меня сердце остановилось. Он, думаю, папа!
Кинулся по лестнице вниз, одним махом проскочил два двора и на одном дыхании взлетел на третий этаж. И вот я на площадке.
Действительно, стоит военный. Звонит в нашу квартиру. Но это был не мой отец, а другой человек. Должно быть, на мне не было лица, так как незнакомец спросил, что случилось. Я, собрав всю свою волю, чтобы не разрыдаться, объяснил, что обознался, и спросил, к кому он идет. Тут выяснилось, что он муж нашей соседки Ирины Головань, вернулся с фронта. У нас действительно после блокады жили женщина с девочкой. Женщина работала журналисткой. Ей предоставили одну из наших комнат, в которых мы жили после переселения с прежней квартиры.
Мама несколько лет ждала отца и лишь тогда поверила, что он погиб, когда я отыскал его могилу.
Я несколько раз ездил в Гатчину, но не находил могилы отца. Помог мне товарищ по училищу Якобсон. У его родителей в Гатчине была дача, и вот однажды Якобсон сообщил мне, что нашел могилу. Надо было ехать в Гатчину. Я добрался туда на отцовском велосипеде. Скромный деревянный обелиск со звездой, под звездой фанерка, а на ней чернилами выписаны семь фамилий, в том числе и отца: «Красноармеец Петр Иванович Иванов, год рождения 1907, дата смерти 23 февраля 1944 года». Поплакал на могиле. Вокруг никого нет. Решил заказать дома металлическую планку и прикрепить ее вместо фанерки.
На обратном пути по неосторожности чуть не разбился. Последние километры я еле тянул. И вот при подъеме на Пулковские высоты прицепился к одной из досок, которые вез грузовик. Все шло хорошо, но при спуске грузовик развил большую скорость, я же растерялся и выпустил доску. По инерции я, обогнав грузовик, стремительно помчался вниз. Все обошлось бы благополучно, не попадись мне на пути рельсы железнодорожного переезда. В одно мгновение я вместе с велосипедом взмыл в воздух. Падали же мы порознь в разные места. Я отделался легкими ушибами, а переднее колесо стало похоже на цифру восемь. Весь остальной путь от Пулковских высот до дома уже проделал пешком, катя велосипед рядом.
Металлическую планку я сделал, но, когда через неделю приехал в Гатчину, к своему ужасу, не нашел могилы отца. Все фанерки с надписями были сняты и обелиски стали безымянными. Пошел в горвоенкомат, в горисполком. Поднял шум. Мне объяснили, что в Гатчине будет создано мемориальное кладбище, что все фамилии помечены в плане и будут выбиты на граните. Не успокоившись, я написал в «Правду». Ответ пришел из Гатчинского горисполкома. Меня пригласили приехать через год, чтобы убедиться, что все сделано, как надо.
Через год я приехал в Гатчину. Там был поставлен памятник, по сторонам которого были прикреплены белые мраморные плиты с именами павших воинов. Среди них я отыскал и фамилию отца.
Через несколько лет братское кладбище вновь перестроили. Теперь там горит Вечный огонь, в День Победы проводятся траурные митинги. Народ чтит своих героев.
Летнюю морскую практику нахимовцы проходили на Ладоге. И как когда-то, в годы войны, я снова держал путь от Осиновца в Кобону. Но теперь Ладога плескалась тихая и спокойная. Светило долгое летнее солнце. Не было ни атак вражеских самолетов, ни артиллерийских обстрелов. И шел я не на «Чапаеве», а под парусом на барказе. Трудно было унять волнение. Воспоминания наплывали одно на другое
Низкий поклон тебе, Ладога!..
ЧАСТЬ 2Нахимовцы
Вместо пролога
Нас было сто двадцать,
Нам было по десять и по
пятнадцать.
Дети войны и крестники
флота,
Мальчишек-нахимовцев третья рота.
Стихов не пишу. Но эти строчки возникли сами, когда положил перед собой стопку бумаги, закрыл глаза и попытался увидеть далекое и невозвратимое
Парусный кораблик на невысоком шпиле бело-голубого дворца Мачты учебной шхуны «Учеба», строгий частокол труб крейсера «Аврора» Стриженные под нуль мальчишечьи головы, флотские воротники на худых спинах.
Урок танцев. «Встаньте в третью позицию!.. Вальс! И-раз-два-три, раз-два-три». Мальчишки, пережившие ад блокады, смолившие махру, умевшие при случае завернуть семистопным и трехэтажным ямбом, разобрав друг друга по парам, послушно скользили в танце. Правило было жесткое: двойка по танцам в четверти забудь про поездку домой на каникулах
А вот плац. И снова те же «раз-два-три!». Но это уже не вальс. Строй мальчуганов в бескозырках с бантами на лентах рубит печатный шаг, что есть сил в детских ногах.
А баржи с дровами? Разве забудешь дровяные, картофельные, овощные авралы. Мы сами квасили в чанах капусту на зиму, мыли спальни и классы.
«Альма-матер» обычно эти слова произносят с иронической улыбкой. Для нас же, ребят без отцов и матерей, нахимовское училище и в самом деле было «матерью-кормилицей».
Шесть лет мы провели в его стенах. Шесть лет и днем и ночью мы были вместе: спали, ели, учились, работали. За эти годы мы сроднились, как братья. Ведь у нас не было преимуществ друг перед другом ни в еде, ни в одежде, ни в комфорте. Любовь к другу, уважение к товариществу, чувство локтя и взаимной поддержки пожалуй, главное, что мы вынесли из стен училища. И еще любовь к морю, любовь к Родине, готовность отдать за нее жизни воспитали в нас педагоги во флотских погонах.
В нашей стране было три нахимовских военно-морских училища. Сначала в 1943 году открылось училище в Тбилиси, затем в 1944-м в Ленинграде, и в сорок пятом в Риге. Но с 1956 года осталось лишь одно училище в Ленинграде, которое существует и поныне.
Создание нахимовских и суворовских училищ это целая страница в истории нашей страны. В тяжелую для Родины пору, в разгар войны партия и правительство думали и о судьбах тех детей, отцы которых погибли на фронтах.
Вскоре после того, как Ленинград был полностью освобожден от вражеской блокады, Ленинградский горком ВКП(б) и Народный комиссариат Военно-Морского Флота обратились с просьбой к правительству открыть нахимовское училище в Ленинграде. 21 июня 1944 года Совет Народных Комиссаров СССР принял постановление об открытии в городе Ленина нахимовского военно-морского училища. В вестибюле здания, около знамени училища вывешен полный текст этого постановления. В нем, в частности, говорится:
«Удовлетворить просьбу Ленинградского городского комитета ВКП(б) и Наркомвоенморфлота о создании в городе Ленинграде в 1944 году Нахимовского Военно-Морского училища на 500 воспитанников для устройства, обучения и воспитания сыновей воинов Военно-Морского Флота и Красной Армии и партизан Отечественной войны, а также сыновей советских и партийных работников, рабочих и колхозников, погибших от рук немецких захватчиков».
Училище было названо в честь выдающегося адмирала русского флота Павла Степановича Нахимова героя Наварина, Синопа и Севастополя. Для многих поколений моряков его служба, верность долгу, преданность Родине стала примером. Павел Степанович прожил сравнительно короткую жизнь всего пятьдесят три года, из которых тридцать пять провел в море. Отдавая себя полностью флоту, Нахимов так и не успел обзавестись семьей. Занимая высокое положение, не чурался простого народа. Жил очень скромно, тратил на себя мало, остальные деньги раздавал нуждающимся матросским вдовам, сиротам и инвалидам.
Нахимов любил матросов. Не раз говорил, что матрос есть главный двигатель на военном корабле. В одном из приказов по флоту во время Севастопольской обороны 18541855 годов он писал: