Мальчишки в бескозырках - Виктор Иванов 17 стр.

После неудачной попытки стать боксером, я увлекся лыжами. Здесь фортуна мне улыбнулась. Я получил по лыжам третий спортивный разряд. Но дальше дело не двинулось. Зато мне несколько раз посчастливилось побывать в Кавголове на первенстве военно-морских учебных заведений по лыжам. Мне выдавали полушубок, термос с чаем и бутерброды, и я на своем, скажем, двенадцатом километре расставлял флажки. Когда мимо меня пробегали спортсмены, я записывал их номера. Мне нравилась работа контролера. Кругом лес, тишина, а ты один в этом белом царстве

Летом играл защитником в футбол и даже одно время подавал надежды, был включен в сборную училища. Но после того как мы проиграли в Петергофе суворовцам со счетом, если не ошибаюсь, 1 : 13, из команды я был отчислен. До сих пор не уверен, что проиграли мы с таким разгромным счетом только из-за меня.

Особенно популярен стал у нас футбол после триумфального турне советских футболистов по Англии. Все мы хотели походить на знаменитого Всеволода Боброва. И как же мы радовались, когда вскоре после поездки в Англию Бобров приехал в училище. На встрече он рассказал нам многие подробности футбольных баталий, а потом сказал, что привез с собой братишку, которого зачислили в одну из младших рот. Весть эта была встречена с восторгом. Еще бы, теперь у нас будет учиться брат самого Боброва и мы всех будем побеждать! Естественно, что Бобров-младший стал капитаном сборной училища. Но все равно успехи наши по-прежнему оставались более чем скромными.

Через год после начала занятий в училище, к нам в класс пришел новичок Юра Захаров, или, как мы все потом его звали, Жора. Жора покорил нас умением хорошо бегать на коньках. И не просто бегать, а отлично бегать: он имел первый спортивный разряд по бегу для юношей. Причем бегал он не на тех коньках, к которым мы привыкли, а на настоящих беговых, или, как их называли, «бегашах»,  предмет зависти всех мальчишек. Зимой мы расчищали лед от снега на Большой Невке, и на этой площадке Жора демонстрировал нам приемы бега на своих длинных коньках. Иногда по чьей-нибудь просьбе он снимал ботинки с «бегашами» и давал покататься. Пробовал и я, но дело всегда кончалось падением. Трудно без привычки с обычных перейти на беговые.

Я, например, только в нахимовском впервые надел коньки с ботинками. До войны, как и все мальчишки моего возраста, я катался на коньках, которые прикреплялись к валенкам системой веревочек. Причем впереди прочность крепления достигалась закручиванием веревки с помощью палочки, которая потом засовывалась под одну из веревочек сбоку. Затем родители купили мне ботинки с коньками. Но это были не те ботинки, к которым приклепывались коньки. В каблуке ботинка выдалбливался специальный паз, в который вставлялся фигурный вырез конька. Впереди же конек крепился к подошве с боков специальными скобами. Их можно было регулировать по ширине ботинка с помощью специального ключа. Вставил конек сзади в каблук, затем положил ботинок на перед конька и винтом сжал скобы с обеих сторон подошвы.

Держались коньки очень хорошо. Говорю это потому, что им приходилось выдерживать адские нагрузки. Ведь до войны мы, мальчишки, не катались, как теперь, на катках. Катком для нас были все проезжие дороги. Тогда они не поливались соленым раствором и от колес автомобилей сияли, как лед. У каждого из нас был металлический крючок. Едет машина, на повороте или мосту замедляет ход, тут к ней и прицепливаешься крючком за борт. Кто не успел зацепиться за машину, держится за товарища. Так и едем: машина, а за ней паровозиком человек восемь  десять. Упал один впереди, падают все. Зато какое удовольствие мчаться по ледяной дороге со свистом в ушах от скорости. Бывало, шоферы специально тормозили, чтобы поймать нас. Кое-кого ловили, сдавали в милицию, родителей штрафовали, кое-кто лишался шапки, оставленной в руках шофера как трофей. Но все равно полученное удовольствие с лихвой перекрывало все неприятности.

И вот с приходом Жоры у нас наступил, так сказать, качественный перелом в катании на коньках: глядя на него, мы стали ходить на каток. Тоже здорово. Но честное слово, я с удовольствием бы промчался и сегодня на коньках по улице, прицепившись за борт какого-нибудь грузовичка.

А на «бегаши» я так и не встал  остался верен «канадам».

О том, что моряк должен хорошо плавать, знает каждый. Это аксиома. Но многие, в том числе и я, держались на воде как утюги. Занятия по плаванию организовали для нас в закрытом зимнем бассейне. Кроль и брасс преподавал известный в прошлом пловец Леонид Мешков. Учились мы вначале плавать с доской, затем и без нее. Мешков ходил с бамбуковой палочкой и, касаясь ею наших голов, говорил:

 Лицо пониже, не бойтесь. Опускайте уши в воду!

Я старательно выполнял команды тренера. Но, видимо, перестарался: после одного из занятий меня с сильными болями в правом ухе и высокой температурой отвезли в военно-морской госпиталь. Оказалось  воспаление среднего уха, В один из летних дней 1945 года мне сделали операцию, и я встречал победное шествие возвращающихся в Ленинград войск из окна госпитальной палаты. В госпитале было много раненых, хотя война кончилась еще в мае.

От скуки мы с моим соседом потихоньку пели. Здесь я впервые услышал и разучил песню «Севастопольский камень», которую потом, к удовольствию моих товарищей, исполнял в училище. А вообще, болели мы мало. И подчас врач нашей роты, милая Анна Иосифовна Грандель, подолгу оставалась без работы.

Что греха таить, физкультура физкультурой, а на зарядку рано утром, да еще зимой, бегать мне лично не очень нравилось. Я почему-то всегда дрожал от холода. Поэтому, пользуясь всяческими правдами и неправдами, стремился избежать зимних пробежек. Иногда пользовался тем, что по утрам проводились репетиции плясунов, а то напрашивался натирать пол в ротном помещении, когда ребята убегали заниматься на улицу. Вроде и физзарядка, и в тепле.

Если в перечисленных видах спорта я достиг сравнительно небольших успехов, то все-таки был один, если так можно выразиться, где я был почти королем. Почти потому, что были несколько человек в роте сильнее меня. Ну уж, во всяком случае, асом я был.

Я имею в виду маялку. Сегодняшним ребятам, наверное, и сам термин-то непонятен, как, скажем, «чижик», «лапта», в которые мы тоже играли. Маялка  это кусочек тряпочки, в которую вложен какой-нибудь груз, например тяжелая пуговица. Груз перетянут в тряпочке ниткой, а концы тряпки разрезаны. И вот эту маялку нужно было подбрасывать щечкой ботинка. Каждый, конечно, способен это сделать несколько раз, не дав маялке упасть на землю. А если 100200 раз подряд? А если тысячу? Вряд ли нога выдержит столько времени махать. А вот наш «чемпион» Юра Симонов это делал тысячу раз. Я был послабее, и мой рекорд равнялся 850. Найдутся скептики, которые не поверят. Ведь действительно невозможно одной ногой столько раз поддавать маялку и чтобы она при этом не упала. Одной, конечно, нет. А двумя можно. Весь секрет и заключался в том, что нужно было одинаково ловко работать обеими ногами. Устанет одна, переходишь на другую, давая отдых первой. И тогда можно подкидывать маялку хоть полчаса. Главное, не потерять равновесие и ритм. Юра Симонов умудрялся при достижении каждой сотни подбрасывать маялку носком ботинка сильно вверх, как бы ставя точку отсчета, и потом начинал новую сотню. Эта игра одно время была как зараза. На переменах только и слышался глухой стук маялки об ботинок. Нас воспитатели ругали, приглашали даже на беседу врача Анну Иосифовну, которая говорила, что такое однобокое развитие ног вредно, что можно этой маялкой намахать себе черт знает что. Однако все оставалось по-прежнему. Со временем, когда мы перешли в десятый класс, это увлечение в маялку прошло как-то само по себе.

Узлы, маты, свайки

В июле 1945 года после операции я вернулся в училище. Ухо зажило полностью. Все ребята были уже в летнем лагере. С первой же оказией отправился туда и я.

Летом в лагере благодать, не то что осенью и зимой. Теплынь. Сухой хвойный лес. Большое и теплое озеро с чистейшей водой.

Мы учились вязать морские узлы, плести маты. Каждый носил в кармане аккуратную небольшую веревочку, на которой тренировался вязать различные узлы. Узлов было много: прямой, рифовый, боченочный, выбленочный и много других. И каждый вязался по-разному, и назначение у каждого свое. Очень ценилась у нас флотская свайка  небольшой толстый крючок из меди, с помощью которого плелись маты. Разучивали мы и мелодии различных команд на боцманской дудке. Этому редкому ныне искусству учил нас опытный моряк, в прошлом боцман, награжденный медалью за спасение итальянцев во время землетрясения в Мессине, капитан административной службы Иван Васильевич Филиппов.

В 1908 году Филиппов служил матросом на линкоре «Слава». Вместе с другими кораблями Балтийского флота, линкором «Цесаревич» и крейсерами «Адмирал Макаров» и «Богатырь», «Слава» находилась в декабре 1908 года в Средиземном море в учебном плавании. Отрядом кораблей командовал контр-адмирал Литвинов. Иван Васильевич не раз рассказывал нам подробности бедствия, обрушившегося на жителей Мессины.

 Корабли наши стояли на рейде порта Аугуста,  вспоминал Филиппов,  что на восточном берегу Сицилии. Здесь мы и узнали о страшном землетрясении в юго-западной Италии и северо-восточных районах Сицилии. Эпицентр землетрясения находился в Мессинском проливе. Ночью отряд наших кораблей вышел в Мессину, которая отстояла от Аугусты в восьмидесяти милях. Утром прибыли на место. С кораблей спустили шлюпки со спасательными командами, врачами и санитарами. Зрелище, которое открылось нам, было ужасно. Вместо города остались одни развалины, во многих местах полыхали пожары. На берегу толпились тысячи обезумевших и израненных людей, среди которых было много женщин и детей. Из-под развалин доносились стоны и крики. Мы немедленно приступили к откапыванию засыпанных людей. Доставляли пострадавших на корабли, где в лазаретах были развернуты операционные. Наш линкор, взяв на борт 550 раненых женщин и детей, доставил их в Неаполь. В порту «Слава» была встречена восторженными рукоплесканиями. Всюду раздавались возгласы: «Да здравствуют русские моряки! Да здравствует Россия!». Из Неаполя снова возвратились в Мессину, где продолжали спасательные работы.

Русские моряки оставались в Мессине до 3 января.

По официальным данным, моряки отряда вместе с экипажами канонерских лодок «Кореец» и «Гиляк» извлекли из-под развалин и спасли две тысячи человек.

Правительство Италии наградило командование кораблей и врачебный персонал орденами. Морякам, принимавшим участие в спасательных работах, была вручена медаль «В память содружества».

Спустя два года была отлита специальная золотая медаль в честь русских моряков. Средства на ее изготовление собрали благодарные граждане Мессины. На лицевой стороне медали символически в виде женщины изображена Мессина, на втором плане  силуэты русских кораблей, принимавших участие в спасении. Надпись на итальянском языке гласила: «Мессина  доблестным русским морякам Балтийской эскадры». Эта золотая медаль была передана морякам крейсера «Аврора», совершавшего в 1911 году учебное плавание, а те доставили награду экипажам русских кораблей, отличившимся в Мессине.

Однажды капитан Филиппов принес свою мессинскую медаль. Она долго ходила по рукам, вызывая восторженный шепот.

Уже в наши дни эта история получила волнующее продолжение. Спустя семьдесят лет после землетрясения в Мессине, 7 октября 1978 года, во время визита большого противолодочного корабля «Решительный» в Италию на муниципальной площади Мессины в присутствии тысяч итальянцев и советских моряков была открыта мемориальная доска. На белом мраморе выбиты следующие слова:

После лагеря нас отпустили на каникулы. Мама взяла меня с собой на родину отца в Псковскую область. Добирались мы туда в вагоне-теплушке. Я ехал в морской форме, с двумя медалями на груди, держа в руке аккордеон. До этого в деревне бывал один раз, и то когда мне было всего пять лет.

Стояло первое послевоенное лето. Мы навестили всех родственников и хорошо отдохнули. Правда, произошел один казус, который мог обернуться бедой. Кто-то в деревне, не представляя, что такое ленинградская блокада, пустил слух, что мы уморили с голоду родного брата моего отца  дядю Семена. Дескать, как это мы с мамой выжили, а его не спасли? Дело дошло до того, что один из ближайших родственников дяди Семена решил отомстить, хлебнул вина и залег с топором около дороги, по которой мы с мамой шли в гости в другую деревню.

Конечно, здоровому мужику ничего не стоило порубить нас топором. Но протрезвел он вовремя. Он сам нам потом признался, что весь хмель у него разом вышел, когда он увидел нас. Рука не поднялась. Позже он понял, что маму оклеветали, что злые люди специально разжигали страсти.

В разные годы я потом останавливался в доме этого человека, и он, и его родственники всегда встречали меня, как дорогого гостя.

После отдыха в деревне мы благополучно возвратились в Ленинград. «Благополучно»  говорю не случайно, ибо обратный путь мы проделали на крыше теплушки. Залезть внутрь вагона не было никакой возможности. Раньше я только в кино видел, как в гражданскую войну люди ездили на крышах вагонов. И вот пришлось испытать самому. В общем-то, это совсем не страшно. Тем более когда на крыше сидят другие люди, они разговаривают, ходят, поют Так мы доехали до Луги, там нас с крыши сняли, и остальной путь до Ленинграда мы проделали на грузовой открытой платформе. Я очень замерз и дома отогревался горячим чаем.

Парад

С сентября началась учеба в шестом классе. Одновременно мы усиленно занимались строевой подготовкой: нам впервые предстояло участвовать в параде 7 ноября на Дворцовой площади. Вот уже действительно труд! Труд до седьмого пота. Ведь нужно было не только пройти строем, четко печатая шаг, но и держать равнение в шеренге. А в ней нас ни мало ни много двадцать гавриков. Вот и отрабатывали. Вначале одиночную подготовку, затем шеренгой, а затем всем парадным батальоном. Нами овладел азарт, чей батальон пройдет лучше. Судьей был начальник училища. Если он говорил: «Первому батальону домой, второму еще раз пройти»  значит, наш прошел лучше. Мы возвращались уставшие, но довольные. Настал день генеральной репетиции. Поздно вечером при свете прожекторов все участники парада прошли мимо трибуны. Командование осталось довольно.

Утром 7 ноября от училища были высланы линейные. Мы все слегка волновались. Шутка ли, быть участником военного парада в Ленинграде.

Под звуки барабана мы прошли по набережной Невы на Дворцовую площадь. Замерли в строю. Раздалась команда: «Парад, смирно!» Две открытые машины поехали друг другу навстречу. В одной был командующий, в другой  принимающий парад. Торжественно печатая шаг, мы прошли мимо трибуны, на которой находились руководители Ленинградской партийной организации и представители трудящихся города. За участие в параде каждому из нас была объявлена благодарность от командующего Ленинградским военным округом Маршала Советского Союза Л. А. Говорова.

В начале 1946 года училище с быстротой молнии облетела радостная весть: нам доверено представлять нахимовские училища на майском параде в Москве. Всех волновал вопрос: поедет ли все училище или один парадный батальон? Наконец объявили, что для участия в параде на Красной площади будет сформирован только один батальон из старшеклассников. Младшие приуныли. Мы же, хоть и старшие, не знали, кто поедет. Не сомневались, пожалуй, только такие высоченные ребята, как Кириллов, Преображенский, Симонов А мы, малорослые, конечно, переживали. Поездку в Москву решал не только рост, но и хорошая успеваемость, а также строевая подготовленность. Москвичи накинулись на учебу с удвоенной энергией: каждому из них хотелось побывать лишний раз дома. Ну, а мы занимались не с меньшей энергией: ведь многие из нас никогда до этого не были в Москве. Словом, у каждого были причины усиленно трудиться. Ведь конкурс был большой.

Сегодня, когда я смотрю по телевизору, как шагают по Красной площади нахимовцы, думаю, что сейчас все стало проще. И нахимовское училище одно в стране, и в параде участвуют два батальона. Да и московские парады стали для нахимовцев привычным делом.

В марте мы начали усиленно заниматься строевой подготовкой. А в середине апреля уже выехали в Москву. Мне посчастливилось  я был включен в парадный расчет. Ведь кроме правого фланга, на котором стоят рослые ребята, есть еще и левый. Я попал в первую шеренгу восемнадцатым по счету и был горд, что на груди у меня висела боцманская дудка с цепочкой.