Мальчишки в бескозырках - Виктор Иванов 22 стр.

 Давайте ребята отойдем на всякий случай, как бы не рвануло.

Огурцов обвинил нас в трусости, решительно подошел к шпигату и стал долбить ломиком. И тут-то все и произошло. Нарост отлетел в сторону, и из сливного отверстия ударила струя. Трудно сказать, каким было давление, но, судя по тому, что носовая надстройка отстояла от уреза воды метров на пятнадцать, сила струи была приличной: она сбила Огурцова с ног, и Петя в считанные секунды промок насквозь. От него несло на километр. Мы кинулись на корабль. Перед трапом он разделся и в одних трусах взлетел на палубу, бросился в душевую. Мылся он часа три, на другой день отмывался столько же, но все-таки благоухал он, наверно, с неделю. Мичман Семенов клял нас на чем свет стоит.

 Нельзя этим раззявам даже дерьмо поручить вычистить!

Нам его недовольство было понятно: ему надо было списывать пропавший комплект рабочего платья.

Докучали нам поначалу на крейсере крысы. «Аврора»  корабль старый. Долгое время стоял у заводской стенки и, естественно, поднабрался длиннохвостых тварей. С ними боролись, их ловили, травили, но они были живучи. Иной раз стоишь ночью дневальным по кубрику, а они носятся по палубе. Стукнешь каблуком, а им хоть бы хны. Не очень-то они нас боялись.

Я спал на верхней койке. Надо мной проходила поперечная металлическая балка  бимс, на которую крепится верхняя палуба. Так вот однажды я проснулся от щекотки в носу. Гляжу, а надо мной сидит на бимсе ночная гостья, и спущенный хвост касается моего носа.

Дежуришь по камбузу, идешь в провизионку за продуктами с предосторожностями: вначале включаешь свет, затем громко потопаешь ногами  попугаешь зверей, а потом уже входишь.

Был у нас один парень, не любил на ночь мыть ноги. Как-то ночью крыса, прельщенная запахом его ног, решила полакомиться. Ночью Валентин (назовем его так) проснулся от щекотки в пятках. Увидел в ногах крысу и закричал благим матом. Все проснулись и, узнав, в чем дело, расхохотались. Осмотрели пятки. Крыса, образно говоря, сделала то, что делают мозольные операторы  зубами очень ровно подчистила грязь. Это был для Вали урок. Больше он никогда не ложился спать с немытыми ногами. Со временем крысы исчезли с крейсера навсегда.

Существует поверье, что если с корабля побегут крысы, то корабль обязательно утонет. Так это или нет, но моряки с одинаковым усердием борются как с проникновением крыс на корабль, так и с попыткой крыс сбежать с корабля. На швартовых стоящих у берега судов вывешиваются жестяные кругляшки, чтобы крысы по тросу не могли забраться в трюмы с берега. Но я сам видел, как на одном из эсминцев вахтенный офицер и сигнальщик не давали крысе сбежать по трапу на берег. Видимо, суеверия, связанные с крысами, весьма живучи.

На средней палубе «Авроры» между носовым и кормовыми кубриками были оборудованы четыре просторных классных помещения. Матово отливал линолеумный пол, стулья полумягкие, вместо парт легкие металлические столы, покрытые также линолеумом. Учиться на «Авроре» мне нравилось. Правда, кто-то говорил, что иллюминаторы маловато пропускают дневного света. На мой взгляд, в авроровских классах было светло.

С первого же дня нашей жизни на крейсере у нас сложились дружеские отношения с командой. Офицеры, старшины и матросы охотно знакомили нас с устройством корабля, показывали исторические места.

Вот знаменитое баковое орудие На левом борту крейсера расположена радиорубка. Именно отсюда 25 октября 1917 года в 13 часов радиостанция крейсера передала обращение В. И. Ленина «К гражданам России!», в котором сообщалось о свержении Временного правительства и переходе власти в руки рабочих и крестьян. Адресовано это обращение было: «Всем, всем, всем!»

Вскоре мы настолько хорошо изучили корабль, что могли сами отвечать на вопросы экскурсантов. На набережной около «Авроры» всегда толпятся люди. И уж, конечно, немало мальчишек. Мы же, нахимовцы, сходя на берег или поднимаясь по трапу на борт крейсера, ловили на себе завистливые ребячьи взгляды, и это заставляло нас с особой четкостью отдавать честь кормовому Краснознаменному Военно-морскому флагу. Ну как тут не преисполнишься гордости за то, что тебе доверено жить и учиться на таком корабле?!

В утренние часы, сразу после побудки, мы делали зарядку на верхней палубе, а потом бежали умываться. После завтрака начиналась учеба. В октябре один из воспитателей предложил сократить зарядку, а высвободившееся время посвятить хождению на шлюпках по Неве.

Вначале мы восприняли это с энтузиазмом, но потом, когда похолодало, хождение на шлюпках превратилось в муку. Тут же появились «сачки», благо на корабле много укромных уголков, где можно надежно спрятаться. Как-то «сачканул» от зарядки и я. Забрался с товарищами в теплую сушилку, которая располагалась внутри кожуха средней трубы крейсера. Тепло, уютно. Сидим в темноте, травим байки, ждем, когда наши на шлюпках возвратятся. В это время главстаршина Сапрыкин обходил жилые кубрики в поисках любителей тепла и уюта. Интуиция привела его и в сушилку. Открывается полукруглая железная дверь трубы, и мы из темноты видим голову старшины. Разговоры сразу же стихли. Мы насторожились. Разумеется, Сапрыкин разговоры услышал, но в темноте никого не смог разглядеть. Все же кое-кого из нас он узнал по голосу. Делая вид, что он нас видит, Сапрыкин скомандовал:

 Ну, сачки, выходите! Вот ты, Иванов, что ждешь? Ну-ка, выходи!

В ответ мертвая тишина. Позвав еще раз, старшина умолк. Как мы и рассчитывали, входить в сушилку он не стал. Дело в том, что мы находились между трубой и кожухом. Труба широкая  несколько метров в диаметре. Если бы старшина пошел вокруг трубы, а мы его на фоне открытой двери хорошо видели, мы бы успели выскочить с другой стороны. Это понимал и Сапрыкин, потому и объявил:

 Ну ладно, не хотите выходить, вам же хуже будет. Я закрою сушилку на замок и пойду за мичманом Семеновым. Это будет вам стоить пару лишних нарядов вне очереди!

Старшина закрыл сушилку, повесил на нее замок и ушел. Мы озадачились: что делать? Наиболее отчаянные головы предлагали выбираться наружу по трубе. На кожухе трубы и с внутренней и с наружной стороны приделаны железные небольшие скобы. Кинулись мы на эти скобы, но здравый смысл подсказал: это авантюра. Крейсеру пятьдесят лет, и неизвестно, не проржавели ли эти скобы; да и высота труб на «Авроре» двадцать метров. А нужно не только подняться изнутри, но и при всем честном народе, на виду ленинградцев спуститься с внешней стороны трубы. От этого плана мы отказались. Стали кричать, чтобы кто-нибудь открыл. На наше счастье, мимо сушилки пробегал матрос из команды крейсера.

 Что кричите?  спрашивает.

 Открой, друг, кто-то пошутил и запер нас на замок.

Ничего не подозревая, матрос взялся за висячий замок. Как мы и предполагали, ключа у старшины не было, и он просто накинул замок на дверь. Так мы оказались на свободе!

Перед уроками меня вызвал мичман Семенов и спросил, почему я не был на зарядке. Не дрогнув ни единым мускулом объяснил, что был в шлюпке.

 А в сушилке не сачковал?  спросил мичман, подозрительно глядя на меня.

 Что вы, товарищ мичман!

 Ну смотри, Иванов, если замечу, что сачкуешь,  из гальюна вылезать не будешь.

С мичманом шутки плохи. Это мы знали. И я очень скоро стал самым ярым физкультурником.

Многие из нас увлекались фотографией. Больше всего фотографировали в последний год учебы, как бы чувствуя расставание. Немало снимков сделано на «Авроре». И сейчас я смотрю на эти любительские фотографии, и передо мною оживают те далекие дни. Май 1950 года. Все четыре класса нашей роты высыпали на верхнюю палубу. Все в синем рабочем платье, в бескозырках. Перед фотоаппаратом разместились кто где. Облепили все надстройки фок-мачты, даже площадку впередсмотрящего. Вижу и себя. Обхватил руками прожектор, высоко на надстройке.

Наша жизнь на «Авроре» по-настоящему подготовила нас к службе на современных боевых кораблях, дала нам настоящую флотскую закалку. И не только флотскую. Ведь мы жили на легендарной «Авроре»! Уже одна эта мысль поднимала в наших душах революционный дух, воспитывала преданность Родине. Этому способствовали и многочисленные встречи с авроровцами  участниками революции. Частым гостем у нас был первый комиссар крейсера Александр Викторович Белышев. Машиниста Белышева в 1917 году матросы избрали председателем судового комитета и выдвинули представителем от крейсера в Центробалт. 24 октября 1917 года Петроградский военно-революционный комитет назначил Александра Викторовича комиссаром «Авроры». Под его руководством крейсер совершил переход к Николаевскому мосту. Моряки захватили мост, не дав юнкерам его развести. Это помогло отрядам Красной гвардии перебраться с Васильевского острова в центр города для участия в штурме Зимнего дворца. Именно по команде комиссара Белышева «Аврора» произвела свой исторический выстрел.

После революции Александр Викторович работал рабочим-механиком, затем окончил Промакадемию, занимал различные административно-хозяйственные посты.

Посещали крейсер многочисленные делегации из всех уголков Союза, из многих стран мира.

На «Авроре» мы становились не только военными моряками, но и гражданами страны.

В январе 1949 года мне исполнилось восемнадцать лет. Я получил открытку-приглашение:

И хотя в открытке сообщалось, что выборы производятся с 6 часов утра до 12 часов ночи, мы ожидали, когда откроется наш голосовательный пункт, с пяти утра. К 6 часам 30 минутам все совершеннолетние нахимовцы проголосовали.

Прощальный парад наступает

В училище нам запрещалось курить. Запрет совершенно правильный, но Судите сами: разница в возрасте среди одноклассников доходила порой до четырех лет. У меня, например, из-за войны был двухлетний перерыв в учебе, а у таких, как Игорь Кириллов,  все четыре. Поэтому к выпускным экзаменам некоторым было по семнадцать лет, а то и все двадцать.

В этом возрасте многие женятся. Кстати, так и поступили некоторые нахимовцы вскоре после окончания училища. Ну, а пока мы были воспитанниками, то независимо от того, сколько тебе  шестнадцать или двадцать,  курить было запрещено всем. Такие заядлые курильщики, как Игорь Кириллов или Витя Преображенский, страдали преотчаянно. Смешно было наблюдать, как эти двадцатилетние парни курили втихаря, зажав папироску в кулаке или после отбоя лежа под одеялом. Игорь умудрялся курить даже на полу под кроватью. Сам я тоже иногда баловался табаком. Иной раз стоишь в гальюне с зажатой в кулаке папиросой и пынькаешь. Вдруг крик: «Полундра! Казаков!» Бывает, что не успеешь выбросить. Сунешь дымящую папиросу в карман да и держишь ее там в кулаке. А Николай Алексеевич насквозь нас видит:

 Ты чего стоишь руки в карманах? А ну-ка вынь!

Вынимаешь руки, а папироса дотлевает в кармане. Казаков делает вид, что ничего не замечает. Папироса жжет. Карман дымится. Вот тут-то попадало сразу двоим: тебе и бедняге дневальному за то, что курят в гальюне.

Когда нам зачитали приказ о выпуске из училища, едва распустили строй, как все полезли в карманы, вытащили папиросы и, как по команде, задымили. И курящие и некурящие. Причем старались угостить непременно ротного командира или дать огоньку взводным. Что ж, детство кончилось. Мы уже курсанты, а курсантам курить не запрещено.

В нахимовском училище нас всегда называли «будущими адмиралами». Мы к этому привыкли и, бывало, весьма серьезно подсчитывали, что в тридцать шесть лет будем адмиралами. Жизнь многим отомстила за такие розовые подсчеты. Именно потому, что мы считали себя без пяти минут адмиралами, нам на первых порах приходилось трудненько в высшем училище: будущий адмирал, а подчиняйся командиру отделения старшине второй статьи. И возникали поначалу конфликты.

Шесть лет нахимовского пролетели как одно мгновение. И вот сданы государственные экзамены. На торжественном собрании нам выдали свидетельства об окончании училища, зачитали приказ Главнокомандующего ВМФ о зачислении в различные высшие военно-морские учебные заведения. Каждому из нас вручили курсантские погоны с якорями и золотую «галку» первокурсника. Долгий предстоял еще путь до офицерских звездочек.

Торжественный парад состоялся перед родным зданием с корабликом на шпиле. Последний раз мы шли в привычных шеренгах. Было и радостно, и грустно. Радостно оттого, что манила другая жизнь, другое училище. Грустно оттого, что оставляем стены, где прошло отрочество.

Меня ждала встреча с Высшим военно-морским училищем имени М. В. Фрунзе, где мне предстояло учиться еще четыре года.

«Святому братству верен я!..»

С того прощального дня прошло уже тридцать пять лет. По-разному сложились судьбы ребят. Некоторых уже нет в живых. В училищах мы выбирали разные специальности: кто стал артиллеристом, кто штурманом, кто минером. А дальше разные флоты, разные корабли

Спасибо нашим однокашникам Льву Алексеевичу Сердобольскому, Анатолию Васильевичу Быстрову, Юрию Николаевичу Чистякову. Именно они разыскали всех нахимовцев нашей роты, наладили надежную связь. Благодаря их усилиям мы собрались на встречу, посвященную сорокалетию родного училища.

На юбилейные торжества приехали нахимовцы разных выпусков со всех концов нашей необъятной страны.

Седые адмиралы и безусые лейтенанты  всех нас объединяла великая сила нахимовского товарищества, любовь к своему первому училищу, давшему нам путевку в жизнь. Многие приехали целыми семьями с детьми и внуками. С особым волнением встречались однокашники по роте. Ведь многие не видели друг друга более тридцати лет. Люди обнимались, не скрывая слез. Так встретились и мы с Костей Гавришиным. Теперь это уже не Костя, а Константин Дмитриевич, седой пожилой человек. С гордостью показывал он фотокарточку, на которой снят вместе со своим внуком, названным в честь деда Костей. Гавришин отдал флоту тридцать три года, теперь он капитан второго ранга в запасе, но продолжает трудиться в одном из научно-исследовательских институтов Ленинграда.

Как братья встретились мы с Феликсом Ивановым. Недавно он в звании капитана второго ранга уволился в запас.

Пришел на юбилейную встречу и наш блестящий в прошлом гимнаст Никита Астафьев. Сейчас капитан первого ранга Никита Константинович Астафьев преподает в Военно-Морской академии имени Маршала Советского Союза А. А. Гречко, кандидат военных наук.

Расцеловались с нашим шахматистом Олегом Щербаковым. После нахимовского Олег закончил Высшее военно-морское училище имени Ф. Э. Дзержинского. Сейчас Олег Вячеславович капитан первого ранга, доктор технических наук, профессор.

А встречи все продолжались. Сколько близких и дорогих лиц! Вот подошел ко мне крупный красивый мужчина, и я тотчас же узнал в нем нашего бывшего старшину роты мичмана Вячеслава Александровича Семенова.

В группе женщин, стоявших поодаль, я узнал нашего милого доктора  Анну Иосифовну Грандель. Время ее почти не изменило. И как всегда, первое, о чем она спросила:

 Как твое здоровье, Витя?

Аплодисментами встретили Ивана Гавриловича Гаврилова  офицера-воспитателя нашей роты. Все такой же живой и худощавый, Иван Гаврилович расспрашивал каждого из нас о службе, работе, семье. И каждый давал ему полный отчет о прожитых годах.

На набережной Невы выстроились сегодняшние нахимовцы. Наступила торжественная минута выноса знамени. Под звуки оркестра наше родное знамя с надписью «Ленинградское Нахимовское Военно-Морское училище» проплыло вдоль строя. Мы с волнением всматривались в красное полотнище с Военно-морским флагом посредине. И распрямлялись спины, разглаживались морщины, снова засияли юношеским задором глаза.

Юбилейный вечер состоялся в Театре имени Ленинского комсомола. С докладом о сорокалетнем пути выступил начальник училища Герой Советского Союза контр-адмирал Лев Николаевич Столяров. Долго не смолкали аплодисменты, когда на трибуну взошел первый начальник училища контр-адмирал в отставке Николай Георгиевич Изачик. Несмотря на свои восемьдесят три года, он держался бодро, молодцевато. Николай Георгиевич вспоминал о тех днях, когда создавалось училище. Говоря о воспитанниках первого военного набора, он сказал, что их отличало умение преодолевать трудности, не хныкать, когда было тяжело. Еще их отличала дружба, настоящая морская дружба. С тех пор прошло сорок лет. Училище обрело свою историю. По-разному сложились судьбы четырехсот пяти первых воспитанников: двенадцать стали адмиралами, двенадцать докторами наук, пятьдесят  кандидатами наук, многие служат на флоте, некоторые уже уволились в запас. Но где бы ни трудился нахимовец, его всегда отличает главная черта  дух товарищества, преданность делу, которое он выбрал.

Контр-адмирал Изачик пожелал юным нахимовцам дорожить этими традициями и приумножать их.

На сцене хор ветеранов, составленный из бывших нахимовцев, исполнил песню на стихи, написанные к юбилею нашим товарищем по первому набору Славой Солуяновым: