Константин ПроваловВ ОГНЕ ПЕРЕДОВЫХ ЛИНИЙ
Из шахтв боевой строй!
Этот день22 августа 1941 годас утра был ненастным, и мы боялись, что опять не улетим. Накануне целые сутки проторчали на аэродроме, но погоды так и не дождались. Неужели сегодня тоже не получится?..
Видать, недаром говорят в народе: догонять да ждатьхуже нет. Испытал это на себе. Представим ситуацию: уже второй месяц идет жестокая война; нашими войсками оставлен Минск; выступил по радио Сталин, от имени партии, Родины вооруживший народ историческим лозунгом «Все для фронта, все для победы!»; на Москву упали первые фашистские бомбы; на весь мир гремит Смоленское сражение, после которого враг впервые был вынужден перейти к обороне. А ты, профессиональный военный, сиди и жди, когда тебе прикажут ехать на фронт!..
Но вот вечером 20 августа, когда в Хамовнических казармах, где жили слушатели Военной академии имени М. В. Фрунзе, объявили отход ко сну, ко мне подошел дежурный по курсу и передал приказ срочно прибыть в Управление по командному и начальствующему составу РККА. В приемной я встретил Героев Советского Союза подполковников А. И. Петраковского и И. Д. Зиновьева. Оба они тоже учились в нашей академии, только я, собственно, закончил ее, а они перешли на выпускной курс.
Ожидать приема пришлось недолго. Всех троих нас пригласили в кабинет начальника Управления генерал-майора А. Д. Румянцева. Вошли, доложили о прибытии. Румянцев поздоровался с каждым и без каких-либо предисловий сказал:
Приказом наркома вы все назначены командирами стрелковых дивизий: полковник Проваловтриста восемьдесят третьей, подполковник Зиновьевтриста девяносто третьей, подполковник Петраковскийтриста девяносто пятой. Соединений этих еще нет, их необходимо сформировать. Принято решение в Донбассе создать, говорю только вам, армию. Но покадивизии. Пункты формирования: товарищ ПроваловСталино, товарищ ЗиновьевСлавянск, товарищ ПетраковскийВорошиловград. Проследите, чтобы военкоматы представили обученный приписной состав: красноармейцы, отделенные командиры, помкомвзводы и старшинывсе, подчеркиваю, должны быть из числа тех, кто в Красной Армии отслужил два, самое большее три года назад. Командный состав получите кадровый. С планом формирования соединений предварительно ознакомитесь здесь, в деталяхв штабе Харьковского военного округа. Вопросы?
Вопросов у нас не было.
И вот мы, три командира дивизии со своими начальниками штабов, томимся на этом аэродроме, вымаливая у судьбы погоду. Все же 22 августа она смилостивилась над нами: мы вылетели в Харьков.
Уже вечером того же дня нас принял командующий войсками Харьковского военного округа генерал-майор А. Н. Черников. Он тотчас начал ставить каждому задачу на формирование дивизии.
К пятнадцатому октября соединения должны быть сколочены и готовы к ведению боевых действий, заключил командующий и обратился к начальнику штаба округа:Организуйте, чтобы товарищи как следует поужинали и хорошо выспались. Завтра с утра два часа на изучение планов формирования дивизий ипо местам. Провалова отправьте в Сталино на самолете
Нас разместили в кэчевской гостинице. Несмотря на то что завтра надо было рано вставать, мы долго еще разговаривали перед сном. Начальник штаба 383-й подполковник Петр Иванович Скачков впечатление производил неплохое. Участник гражданской войны. По характеру, видимо, выдержан, не суетится, спокоен. Показалось, правда, что несколько вяловат. Но это могло быть от усталости
Утром, побрившись и плотно позавтракав (когда еще выйдет поесть!), поехали на трамвае в штаб округа. Вагон был набит биткомна заводы торопилась утренняя смена рабочих. Большинствоженщины. Многие из них с детьми. Видимо, по дороге на работу они завозили детишек в сады и ясли. Разговаривали тихо, но все разом, и от этого в трамвае стоял какой-то тревожный гул, сквозь который прорывалось:
Ну а твой-то не дал еще весточки?
Ох и не говори! Ушелбудто в воду канул
Да, война Здесь еще безмолвная, но уже явно ощутимая в этом потоке заводского харьковского люда.
И вдругтяжелый, отдавшийся во всем теле взрыв. За ним другой, третий. Посыпались стекла, пахнуло смрадом сгоревшего тротила. Словно удар ножом, полосонул по сердцу пронзительный женский крик. Вагон остановился, и люди, еще ничего не понимающие, ринулись из него под бомбы. Бежали, падали Мы стояли оцепенев. Не думаю, что кто-то обращал на нас тогда внимание, но чувство вины за то, что ты, военный, командир, ничем не можешь помочь этим беззащитным, безнаказанно уничтожаемым людям, обжигало душу.
Это был первый воздушный налет гитлеровцев на Харьков.
Раньше я уже бывал под бомбежкой. 22 июля ночью немцы бомбили Москву. Тоже впервые с начала войны. Слушатели академии, поднятые по тревоге, заняли свои места, определенные каждому из них боевым расчетом. Мы втроемЛебедев, Андреев и яподнялись на крышу учебного корпуса. Но нас кто-то опередил: на крыше маячила женская фигура.
Что вы здесь делаете? резко спросил я.
Яслушатель академии Раскова.
Героиня-летчица была известна всей стране. Но кто же мог ожидать, что она тоже прибежит сюда, на крышу, тушить зажигалки! Наверное, поэтому мы несколько растерялись и долго не могли ей как следует представиться. А в ночном небе гудели немецкие бомбардировщики.
Потом на фронте я несколько раз встречался с Мариной Расковой. И почти всякий раз мы не без улыбки вспоминали, как тогда, в Москве, носились по крыше, не зная, чем сбросить плюющиеся огнем зажигательные бомбы, пока наконец капитан Андреев не нашел на чердаке шест
Я попал под бомбежку и в первое утро войны под Яворовом. Тоже крики бегущих женщин и детей, тоже кровь. Никогда в памяти не изгладится окровавленное, растерзанное женское тело в дорожной пыли и задыхающийся в плаче двухлетний ребенок, который судорожно обнимал мертвую мать
Яворовясно: прифронтовая зона, но и Москва не выглядела беззащитнойона встретила первый воздушный налет штыками прожекторов и зенитного огня. Здесь же, в Харькове, посреди умытого поливочными машинами августовского утра взрывы бомб вызвали в душе невыносимую боль. И злость, в которой вдруг сплавились все самые святые чувства. Мы как-то особенно остро в тот момент поняли, что перед нами враг, которого образумить нельзя, его можно только уничтожать. И уничтожать надо без пощады.
С этим твердым убеждением вечером 23 августа я с начальником штаба дивизии вылетел в город Сталино.
Двигатель самолета ревел натужно и оглушительно. Пол и стенки тесной пассажирской кабины лихорадочно дрожали. Стало холодно. Чтобы отделаться от неприятных ощущений, попытался представить, как мы начнем работу в Сталино. Но мысли уходили куда-то в прошлое, и я вдруг поймал себя на том, что в голове у меня не война, не заботы комдива, который пока еще не имеет войска, а воспоминания о давней, в декабре тридцать восьмого года состоявшейся встрече с армейским комиссаром 1 ранга Е. А. Щаденко и комкором Г. М. Штерном.
Я тогда лежал в Главном военном госпитале. Хасанская рана на ноге заживала неважно, мучили свищи, и мне порядком осточертела вся эта госпитальная обстановка. Хотелось сбежать в свой полк, но врачи обещали, что скоро все будет в порядке, и даже заказали для меня тростьвместо костыля, обходиться без которого я пока что не мог. И вот однажды, когда я прогуливался по территории госпиталя, меня позвали к телефону. Говорил командующий Дальневосточным фронтом комкор Штерн.
Как вы себя чувствуете? спросил он.
Сказал, что понемногу поправляюсь.
А если я подошлю машину, сможете приехать ко мне?
Ответил: как, мол, прикажете
Через час адъютант командующего привез меня на квартиру к Штерну. Я начал было докладывать, что прибыл, но комкор слушать доклад не стал, тепло поздоровался и провел меня в свой кабинет. Там сидел какой-то морской командир. Штерн познакомил насэто был флагман флота 2 ранга Н. Г. Кузнецов.
Разговаривали в основном они вдвоем, а ято ли робел, то ли еще чтобольше молчал, иногда лишь, когда о чем-нибудь спрашивали, отвечал на вопросы. Речь, помнится, шла о программе боевой подготовки, о новых танках, которые вот-вот должны появиться в войсках И тут
Так как вы себя чувствуете? повернулся ко мне Штерн.
Врачи обещали через месяц отпустить в строй, ответил я. Рекомендовали после госпиталя съездить на «мацесту». Если, конечно, разрешите, товарищ командующий.
Комкор ничего не ответил, задумался. Но Николай Герасимович Кузнецов живо откликнулся. Он стал рассказывать о чудесах, которые делают сочинские сероводородные ванны, с таким жаром, словно меня обязательно надо убедить поехать в санаторий. Будто он уговаривает, а я, капризничая, ломаюсь.
Оказывается, все это говорилось им для Штерна.
Да что я, не понимаю? рассмеялся тот. Конечно, необходимо ехать и дисциплинированно вылечиться А как вы посмотрите, если вас назначат командиром дивизии? спросил он меня вдруг.
Такого вопроса я не ожидал.
Как я посмотрю?.. Тогда, к тридцати двум годам, у меня за плечами был небольшой боевой опыт (был командиром станкового пулемета, участвовал в военном конфликте на КВЖД), учеба в пехотном училище, командование взводом, ротой, курсы среднего командного состава, служба начальником штаба полка. И бои у озера Хасан. Там, при штурме сопки Заозерная, я командовал 120-м стрелковым полком 40-й стрелковой дивизии. Мне присвоили звание Героя Советского Союза, был капитаномстал полковником.
Итак, мне предлагали командование дивизией. Я понимал, что хотя какой-то боевой опыт у меня есть, но он никак не мог компенсировать недостаточность моего военного образования. По сути дела, оперативное искусство было для меня за семью печатями. Попав в госпиталь и в избытке получив время для размышлений, я пришел к выводу, что теперь главная моя задачаучиться. Родилась мечта об академии имени М. В. Фрунзе, Мечта реальная, близкая. Ведь тогда одно лишь слово «хасанец» означало очень многое, и, откровенно говоря, можно было рассчитывать, что оно послужит своеобразным пропуском на вступительные экзамены.
Хотелось бы поучиться в академии, товарищ командующий
Штерн смотрел на меня в упор и молчал. Молчал долго, испытующе, потом, не оборачиваясь к Кузнецову, сказал ему:
Видите, Николай Герасимович, он уже и зазнался!..
Меня выручило появление жены Штерна. Пока я представлялся ей, пока она, мило улыбаясь, говорила, что от мужа много слышала обо мне, пока приглашала обедать и мы переходили в столовую, я успел четко сформулировать причину своего отказа от предложения командующего Дальневосточным фронтом. Когда за столом комкор опять намекнул, что при любых обстоятельствах мне не дано права зазнаваться, я собрался с духом и сказал:
Командовать дивизиейдля меня огромная честь и огромная ответственность. Но тут на одном характере не выедешь, нужны знания. А их-то мне и не хватает. Соглашусь принять дивизию, а потом вас же и подведу Хочу учиться, товарищ командующий
Неожиданно мою сторону принял Кузнецов. А еще неожиданнеежена Григория Михайловича Штерна.
Это, конечно, не мое дело, по-прежнему улыбаясь, сказала она, но если уж при мне вы заговорили о дальнейшей военной карьере Константина Ивановича, то я высказываюсь за то, чтобы он учился. И очень хорошо, что он сам пришел к такому выводу
Мы условились назавтра, что без четверти двенадцать я буду в приемной армейского комиссара 1 ранга Е. А. Щаденкотогдашнего заместителя Наркома обороны СССР и начальника Управления по командному и начальствующему составу РККА.
Без десяти минут двенадцать в приемной появился Штерн. Он молча поздоровался со мной и прошел в кабинет Щаденко. Ровно в двенадцать туда же был вызван и я.
Такой «бани» я не испытывал ни до, ни после этого. Видимо, Ефиму Афанасьевичу нечасто приходилось сталкиваться с тем, чтобы кто-то отказывался от повышения в должности. Да еще тогда, когда вопрос уже решен. Поэтому Щаденко теперь мало заботился о выражениях, о тонееще меньше. А я стоял перед ним, опираясь на трость, которую утром получил вместо костыля, и думал лишь о том, чтобы удержаться на ногах. От острой боли по телу ручьями струился холодный пот. Минут через двадцать я не выдержал:
Разрешите мне сесть, товарищ армейский комиссар первого ранга, а то я могу упасть.
Крик тут же прекратился. Щаденко усадил меня, достал из стола коробку «Казбека», предложил папиросу. Поблагодарив, я отказался.
Обиделся? спросил он.
На начальство, говорят, не обижаются.
Верно говорят!.. Ну так что с ним будем делать? обратился Щаденко к Штерну. В академию? А сам уже снял телефонную трубку, набрал какой-то номер. Здравствуйте, товарищ Хозин! У меня тут сидит полковник Провалов. Хасанец. Очень хочет учиться. Прими, пожалуйста, у него экзамены. Без скидок, конечно
Тогда в стране уже чувствовалось зловещее дыхание войны с гитлеровской Германией, и прием в академии устроили в маерешили поторопиться с подготовкой военных кадров. До мая я занимался в академии общеобразовательными предметами, штудировал труды классиков марксизма-ленинизма, решал тактические задачи
И сейчас, когда, повинуясь военной судьбе, мы летели в Сталино, я вдруг представил себе, что 383-ю прибыл бы формировать тот самый новоиспеченный полковник из тридцать восьмого года. Вот после академиив самый раз.
Пока летели, стемнело. При подлете к городу пришлось ориентироваться по факелам огней, пылающих в ночи на каких-то крупных промышленных предприятиях. Не знаю как, но летчик (к сожалению, забыл его фамилию, помню только лицо, широкоскулое, курносое, в веснушках) все же отыскал сверху местный аэродром.
Что будем делать, товарищ полковник? крикнул он мне. Земли не видно.
Садитесь! приказал я.
Наверное, он был опытным пилотом, этот молодой парень. На поленикакой подсветки, радиосвязи с землей тоже нет, а мы все-таки сели. Правда, нас крепко тряхнуло, но самолет остался цел.
В густой темноте отыскали аэродромный домик. Он был закрыт, стали стучаться. Открыл заспанный старик сторож. Увидев людей в военной форме, он почему-то перепугался, и добиться от него чего-нибудь путного было уже невозможно. Хорошо, что в домике нашлись телефон и справочная книга абонентной телефонной сети города Сталино. Я дозвонился до обкома партии. Дежурный по обкому выслал за нами машину, и через час мы уже ехали в город на тряской полуторке.
В областном комитете партии нам объяснили, что «какие-то военные расположились в Доме госучреждений», показали, как туда дойти. Вышло, что совсем рядом.
Опять, как и на аэродроме, пришлось стучаться. Но здесь никто не открывал, и мы со Скачковым полезли в окно. В потемках, переходя из кабинета в кабинет, наткнулись на двух спящих людей. Разбудили. При свете зажженных спичек разглядели: подполковник и майор. Первый оказался начальником связи дивизии, второйначальником продовольственно-фуражной службы. При помощи этих командиров осмотрели все здание. Самую большую комнату выделили Скачкову под его кабинет. Рядом, поменьше, мне. Договорившись с начальником штаба, что с утра пораньше он вызовет к себе областного военного комиссара, чтобы вместе обсудить, как побыстрее провести призыв приписного личного состава, я пристроился «у себя» на диванчике поспать.
Рано утром первый секретарь Сталинского обкома партии Л. Г. Мельников уже ждал меня в своем кабинете. Проверив мои документы, он протянул мне телеграмму о моем назначении командиром формируемой дивизии и начальником гарнизона города Сталино.
И за шахтерское наше соединение, и за город теперь будем отвечать вдвоем, просто сказал Леонид Георгиевич, так что рассказывайте о своих военных заботах, потом я расскажу о наших, местных.
Естественно, прежде всего я проинформировал Мельникова о том разговоре, который состоялся у меня с начальником УКИС генералом Румянцевым и командующим войсками Харьковского военного округа генералом Черниковым. Особое внимание первого секретаря обкома я обратил на то, что директива штаба округа ОМ/003128 от 25 августа 1941 года требует во вновь создаваемой дивизии «боевые расчеты строевых частей укомплектовать исключительно за счет призываемых из запаса обученных военнообязанных шахтеров младших возрастов по соответствующим военно-учетным специальностям».
Тут нечего и думать, сказал Леонид Георгиевич. Приказ естьзначит, выполним. Люди в дивизию придут хорошие.