Польская рабочая партия, которая во времена наибольших немецких успехов, в самый мрачный и безнадежный час оккупации открыла и испытала на практике метод контртеррора, в начале года великого перелома оценивала ситуацию уже несколько иначе и указывала новые методы обеспечения национальных интересов. Она и на этот раз призывала к контртеррору в стране, но упор делала не на изолированные акции, имевшие место год назад, но недостаточные в условиях, когда немцы перешли к массовому истреблению польской нации, а на действия, непосредственно ускоряющие поражение Германии и приближающие освобождение польских земель. Теперь уже сотни тысяч поляков, находившихся йод угрозой смерти, могли быть спасены только в результате прихода Советской Армии. Теперь ускорить спасение могла только широко развернутая партизанская борьба, которая оказала бы помощь Советской Армии в ее продвижении на запад.
«Сегодня уже недостаточно Отдельных сражающихся отрядов бойцов Гвардии Людовой и тех, кто стихийно начал вооруженную борьбу с оккупантами, писал генеральный секретарь ППР Веслав еще в ноябре 1943 года. Польский народ нуждается в организованных сражающихся с врагом вооруженных силах, способных ускорить окончание войны, прервать полосу истребления польского народа»{18}
В новогоднюю ночь на 1 января 1944 года на первом заседании Крайовой Рады Народовой только, что назначенный командующим Армией Людовой гражданин Липский (генерал Михал Роля-Жимерский) говорил, что польский народ «видит свое спасение в вооруженной борьбе с немецкими захватчиками и верит, что во взаимодействии с армиями союзников добьется скорой победы». Главное командование Армии Людовой должно «поставить себе в качестве самых важных задач: 1) организацию и планирование боевых действий в масштабе всей страны; 2) координацию боевых действий в стране с наступательными операциями союзников на главных театрах этой войны. Одной из главных задач в этой борьбе является удар по вражескому транспорту», ибо позиция сил, которые представляет КРН, «должна заключаться не просто в благожелательном и дружественном отношении к союзным армиям, но и в плановом согласовании боевых акций АЛ в стране с операциями на главных фронтах войны»{19}.
Армия Людова не вступила в игру с дьяволом на картах той масти, которой переиграла его еще год назад. Она сделала ставку на пятую масть. На козырную. На «зеленую» На партизанский лес. Она приступила к созданию в лесу партизанских батальонов и бригад, к осуществлению продуманных и действенных ударов по коммуникациям врага на приближавшемся фронте, по-своему прокладывая наступающим советским войскам, от которых ждала спасения, путь к польским землям. Оперативный приказ Главного командования Армии Людовой от 26 февраля 1944 года, направленный частям II Люблинского округа АЛ, гласил:
«Союзные советские войска наступают глубоким клином, заняв подвижными частями Ровно, Луцк, Владимир-Волынский Между двумя участками фронта на направлении Коростень, Сарны, Луцк обозначилось весьма заметное ослабление немецкого фронта Главное командование Армии Людовой намеревается немедленно предпринять на территории Люблинщины интенсивные операции с целью усугубить тяжелое положение немцев на этом участке, способствовать продвижению союзных советских войск на запад и облегчить полный прорыв фронта»{20}.
ДАЛЕКО, ДАЛЕКО
Волынь начало.
«Аресты и облавы не прекращаются. Неудивительно, что в этой атмосфере люди надеются на какие-то неожиданные события на фронте, которые избавили бы нашу жизнь от тяготеющего над ней кошмара, пишет Людвик Ландау. Вот почему жалкий вид немцев в связи с обстановкой на фронте, с приближением большевиков служит для нас утешением Уже ходят слухи, что кроме Ковеля авиадесанты заняли Хрубешув и Хелм. Разумеется, фантазия, но действительность такова, что ее трудно отличить от фантазии ведь и взятие советской конницей Луцка произошло, видимо, столь внезапно, что большевики застали немецких чиновников за письменными столами»{21}.
Однако приближение советских войск к польской земле вызывало отнюдь не однозначные настроения. Тот самый клин, тянувшийся через Волынь и доходивший, как тогда казалось, почти до Буга, пробуждал не только надежды, но и беспокойство. Миллионы людей, которым грозило уничтожение, миллионы людей, измученных до предела, миллионы простых людей в Варшаве, в Люблине или в келецкой деревеньке смотрели на него с надеждой. Это понимал и Ландау, когда писал:
«Желание скорейшего прихода большевиков как единственного спасения от гибели, грозящей со стороны немцев, стало преобладать уже в широких кругах»{22}.
Это понимал и командующий Армией Крайовой генерал Бур (Тадеуш Коморовский), который еще в декабре 1943 года с тревогой сообщал в Лондон, что «в массах появляется склонность рассматривать Советский Союз как избавителя от немецкого террора»{23}.
В правительственных эмигрантских кругах продвижение Советской Армии вызывало не надежды, а тревогу. Главное командование АК занимали не те проблемы, которые были связаны с ростом возможностей способствовать ускорению освобождения страны, а те, которые вытекали из принятой этими кругами концепции о неизменности политического статуса польского государства 1939 года и нерушимых правах досентябрьского польского правительства, наследником которого считало себя правительство в Лондоне.
Еще 18 ноября 1943 года официальный орган АК «Бюллетын информацыйны» писал:
«К границам Польши приближается, громя нашего смертельного врага немцев, наш прежний захватчик Россия, захватчик, значительно более интеллигентный, чем наш немецкий враг, и все еще не проявляющий по отношению к нам доброй воли»{24}
Приближение Советской Армии рассматривалось не в аспекте освобождения и спасения нации, а как начало нового этапа борьбы борьбы за удержание западных земель Украины и Белоруссии, наследия польских завоеваний на востоке. Ведь советский клин проходил через западную Волынь земли, принадлежавшие до 1939 года Польше! Новый, 1944 год «польский» Лондон и «лондонская» Варшава начинали политической битвой, в которой намеревались принудить Советский Союз считаться с их правами на земли Западной Украины.
Проблема не новая, и она не должна была вызывать никаких сомнений. С 1939 года Советское правительство неизменно стояло на такой позиции: восточные воеводства досентябрьской Польши, населенные в подавляющем большинстве украинцами и белорусами и воссоединенные в 1939 году с Украиной и Белоруссией, составляют органическую часть Советского Союза и не должны стать предметом никакого торга. Этой позиции Советский Союз придерживался и тогда, когда признавал польское эмигрантское правительство, и тогда, когда прервал отношения с ним. Из нее последовательно исходили на практике советские партизанские отряды, действовавшие в немецком тылу в Белоруссии и на Украине. Под Новогрудоком или под Маневичами они чувствовали себя на своей земле, а партизанские отряды АК, пытаясь в соответствии с указаниями эмигрантского правительства выступать «в роли хозяев», раньше или позже скатывались в конечном счете к вооруженным столкновениям с советскими партизанами и иногда, как следствие этого, к отношениям молчаливой «взаимной терпимости» с немецкими оккупационными властями, как, например, «столпецкий батальон» АК подпоручника А. Пильха (Горы), позднее, во время Варшавского восстания, Долины{25}. Эти отдельные факты создавали у правительства и общественности СССР далеко не лучшие представления о смысле польских военных усилий и бросали мрачную тень на действительные боевые заслуги отрядов Армии Крайовой в борьбе против общего врага гитлеровской Германии.
Хотя ситуация была, таким образом, ясна, лондонское руководство, до сих пор развертывавшее оживленную деятельность в области разработки и публикации разного рода дипломатических предостережений и предупреждений, а также стратегических планов на то время, когда Советская Армия, преследуя немцев, перейдет прежнюю польско-советскую границу, решило теперь на практике продемонстрировать свое присутствие и свою власть на освобожденных Советской Армией украинских землях и посмотреть, что из этого выйдет.
Весьма характерно, что сами «лондонцы» вполне отдавали себе отчет в том, что их притязания носят лишь исторический характер. Они хотели наглядно продемонстрировать Советскому Союзу свою власть над этими территориями, свою силу, а также польский характер этих земель, хотя не имели там ни власти, ни силы. А что касается польского характера этих земель, то теперь, в кровавом водовороте войны, в результате событий начального периода войны, а также репрессий оккупантов, преступлений и убийств по национальному признаку, о нем не могло быть и речи. Местное польское население, пришибленное, сознающее смысл кровавых потрясений, которые, по сути дела, означали конец векового влияния Речи Посполитой на землях к востоку от Буга, и оказавшееся, кроме того, под реальной угрозой захлестнувшей эти земли активности украинских и литовских националистов, все в больших количествах бежало за Буг.
Поскольку согласно планам «командиры должны приложить всяческие усилия, чтобы операция овладения территорией выглядела как можно внушительней», то главнокомандующий АК еще в феврале 1943 года предупреждал правительство, что «для осуществления вышеуказанных целей и демонстрации присутствия Польши на восточных землях, включая Вильно и Львов, мы должны своевременно получить от вас поддержку вооружением и десантниками. Без такой поддержки самые самоотверженные наши усилия будут недостаточными и не принесут желаемых результатов»{26}.
В марте 1944 года, в период наивысшей активности подчиненных «Лондону» вооруженных сил, количество подразделений АК в Волынском округе составляло едва 23 процента от их количества, например в Люблинском, несмотря на то что численность населения этих округов почти одинакова: в Новогрудском силы АК составляли 19 процентов сил, например, округа Радом-Кельце{27} (все это согласно данным Главного командования АК о личном составе на 1 марта 1944 года). Не лучше обстояли дела в Тарнопольском и Станиславском округах. Следует, однако, отметить, что в качественном отношении силы АК на востоке, которые состояли главным образом из лесных отрядов или отрядов сельской самообороны, несомненно превосходили бездействовавшие годами повстанческие взводы в генерал-губернаторстве.
С целью придать восточным землям в большей степени польский характер под Вильно, Новогрудок и на Волынь перебрасывались партизанские отряды, туда направляли добровольцев из Варшавы и Кракова, из Люблинского, Келецкого и даже Познанского воеводств.
«Надлежит противодействовать тенденции жителей восточных территорий к бегству, гласит инструкция командующего АК к плану «Буря» на восточных территориях. Массовый уход польского населения тех районов, где имеются явно польские очаги, был бы равнозначен ликвидации польского права на этой территории»{28}.
В январе 1944 года упомянутая Людвиком Ландау советская конница продвигалась от Сарн до Луцка и далее на Ковель как раз через такие обезлюдевшие районы. Нелегкую задачу имел полковник Любонь, комендант Волынского округа АК: на земле, где перед войной, даже по самым оптимистичным польским официальным оценкам, поляков было не более 15 процентов, на земле, опустошенной теперь в результате страшной, истребительной войны, развязанной в конце 1942 года украинскими националистами, продемонстрировать перед лицом наступающих советских войск польский характер Волыни и свою, основанную на лондонском мандате, власть над ней. Польское население, обездоленное, устрашенное кровавой резней, скапливалось в городах и местечках вдоль железнодорожных линий, где гарнизоны (главным образом венгерские), охранявшие коммуникации, обеспечивали относительную безопасность. Кроме городов держалось лишь несколько относительно крупных пунктов, способных выставить сильные отряды самообороны поселений, в которых группировались жители нескольких, а то и десятка-другого деревень. Из двухсот повстанческих взводов, причем так называемых «скелетных», которыми теоретически располагал полковник Любонь, по меньшей мере три четверти составляли именно эти отряды крестьянской самообороны, охранявшие свои деревеньки, свои семьи.
Польское население частью бежало за Буг, частью тянулось длинными обозами за сильными в северной и восточной Волыни советскими партизанскими соединениями, частью было эвакуировано областным комитетом Коммунистической партии Украины и советским Украинским штабом партизанского движения в безопасные районы «красного» партизанского края в Полесье и Южную Белоруссию.
Для жителей Волынского округа приход Советской Армии означал, возможно, в еще большей степени, чем в Варшаве, спасение от почти неизбежного истребления, которым угрожали как немцы, так и украинские националисты.
Здесь интересы населения «разу же оказались в явном противоречии с намерениями эмигрантского правительства и командования АК. Дело защиты десятков тысяч поляков требовало продолжения вооруженной обороны еще державшихся немногочисленных польских островков, рассеянных по всей территории Волыни. Оно требовало поддержки самообороны на местах подвижными резервами партизанскими отрядами, и прежде всего сотрудничества с советскими партизанами, с советскими подпольными властями на Украине; только они имели моральное право и реальную силу противостоять развязанной гитлеровцами волне украинского национализма. Командование АК ссорилось с советскими партизанами, рассматривало советские украинские подпольные власти как чужаков и захватчиков, а скопления польского населения и создаваемые им отряды самообороны как источник сил для задуманной демонстрации в отношении советских войск. Чтобы придать этой демонстрации заметный размах, было решено сосредоточить все силы в одном месте. Поэтому партизанские отряды, а также часть отрядов самообороны были стянуты в один район к юго-западу от Ковеля. И в момент, когда на одном краю этого района, под Сарнами и Костополем, на Волынь вступали первые советские части, на другом в ночь на 16 января 1944 года из оккупированного Ковеля в Мазурские леса выступили штаб Волынского округа АК и ковельский подпольный батальон. Отовсюду, даже от старой польско-советской границы, стягивались партизанские отряды.
Осуществление этой концентрации, лишавшей польские поселения вооруженного заслона, считалось не таким уж простым делом, ибо вскоре было признано необходимым прислать командование и кадровое ядро из Варшавы. Дипломированный майор Олива (Ян Войцех Киверский), до этого командовавший знаменитыми диверсионными отрядами Главного командования АК, и его начальник штаба капитан Жегота (Тадеуш Штумберк-Рихтер), участник оборонительных боев на Замойщине, «тихотемные» (заброшенные на самолетах из Англии) офицеры, а также молодые подхорунжие из варшавских отрядов энергично взялись за приведение в порядок «волынского войска», в котором наряду с молодыми железнодорожниками и рабочими из Ковеля и Владимира находились бородачи, чудом уцелевшие после резни, развязанной националистами УПА в деревнях под Луцком, простые крестьяне из отрядов самообороны из Засмык, и даже батальон бывших немецких полицаев. Формировалась 27-я пехотная дивизия АК: девять батальонов, два эскадрона кавалерии и взвод артиллерии три пушечки калибра 37 мм, уцелевшие со времен сентябрьской кампании{29}
Немцы сначала как-то недооценили эти приготовления. В течение первых девяти недель они, собственно говоря, не тревожили партизанский край между Ковелем и Владимиром. Редко разбросанные по лесам западной Волыни немецкие бастионы оказывали сопротивление столь же редко рассыпанным авангардам советских войск, а среди всей этой неразберихи Олива грызся главным образом с бандеровцами и украинско-немецкой полицией. 13 февраля под Устилугом им был разбит заблудившийся полицейский батальон. 21 февраля батальон 24-го пехотного полка АК отразил атаку карателей под Владимиром. 9 марта батальон 50-го полка АК не допустил немцев в Замлынь
Положение изменилось, когда 1920 марта к району концентрации 27-й дивизии АК приблизились части Советской Армии. 20 марта совместным ударом аковцев и советской пехоты были заняты станция и населенный пункт Турийск на реке Турья. Советские разведывательные отряды, ища с юга и юго-запада пути обхода узла немецкой обороны в Ковеле, продвинулись в глубь расположения группировки АК. Изолированный до этих пор партизанский край становился брешью в линии фронта.