Козлов привычно пожал печами, словно начал вполне нормально воспринимать насмешки и критику в свой адрес.
В пехоту тебя перевестиубьют в первом бою или ранят. Не выживешь ты там, размышлял вслух Егор, продолжая смотреть жалостливыми глазами на товарища. Попробую уговорить взводного, чтобы к артиллеристам перевели или в обоз. Да и то: или снаряд уронишь, или на посту уснешь!
Я не спал никогда на посту! недовольно заворчал в ответ Козлов, начав копаться в кармане ватника, чтобы достать из него кисет с махоркой.
И не кури здесь! Дым демаскирует нашу позицию, злым голосом начал давить на него Егор. А для хорошего наблюдателя с той стороны это заметная цель. И мины для уничтожения НП фрицы точно не пожалеют. Тем более что стрелять они умеют. Вали к пехотинцам, там кури, если совсем не можешь терпеть, а потом возвращайся.
Козлов занервничал, стал возиться и наконец исчез в коридоре траншеи, послушавшись совета товарища.
И винтовку не потеряй, разведчик! крикнул ему вслед Егор, напоминая о его нерадивости своему подопечному, завершив высказывание в его адрес сплевыванием и тихо произнесенным с раздражением в голосе: Хвост!
Когда Козлов вернулся в стрелковую ячейку после перекура, Егор решил с ним поговорить, чтобы сгладить возникшее между ними напряжение.
Дома-то кто у тебя, Алексей? начал Егор, одновременно следя взглядом за вражеской передовой, пролегающей где-то далеко, за рекой и полем, что простилалось под снежным покровом впереди.
Мама, сестра, отец, тихо и медленно перечислил Козлов, не поднимая глаза на Щукина.
Отец не на фронте? задал разведчик вопрос, как бывалый фронтовик цепляясь ко всякому, кто был не в армии во время войны.
Егор вспомнил своего отца, не призванного только из-за возраста и работавшего сейчас в одном из колхозов, в который он попал, будучи беженцем, спасаясь вместе с семьей от войны.
У него бронь, так же тихо пояснил Козлов, не поднимая полного обиды взгляда на своего собеседника. На заводе работает.
А мама, сестра? не унимался Егор, все еще чувствуя вину за злые насмешки над ранимым солдатом.
Они в госпитале работают, немного оживился парень, начиная меняться в лице, будто чувствовал изменение отношения к себе.
Одна из старших сестер Егора, Анна, та, что не была в данное время с родителями, тоже работала в тыловом военном госпитале. Они переписывались, обмениваясь новостями из своей жизни. Брат рассказывал только о простых солдатских буднях, о том, что происходит за пределами передовой. Он исключал все упоминания о боевой обстановке и тех трудностях, с которыми сталкивался разведчик. Он не писал о потерях, о крови, о ранениях товарищей. Не упомянул подробностей своего тайного посещения пепелища, оставшегося на месте их родной деревни, коротко сказав в тексте, что обязательно отомстит за поруганную врагом малую родину.
А она, слушая множество рассказов о войне от лечившихся в госпитале солдат, прекрасно понимала, что ее брат просто-напросто утаивает большую часть из того, чем живет на краю пропасти, называемой смертью. Анна с нетерпением ждала вестей, а потом жадно читала письма Егора, всегда плача при этом и причитая про себя, мысленно молясь за него и желая только одного: чтобы выжил, чтобы вернулся с фронта.
Часто пишут? спросил разведчик, не отрываясь от наблюдения за передним краем противника.
Когда как, чуть громче произнес Козлов, радуясь простой и непринужденной беседе с товарищем. Адрес полевой почты все время меняется. Подолгу я нигде не служил. Сначала напишу им, а потом жду ответа.
Егор наконец оторвался от наблюдения и посмотрел на него, вспоминая, что и сам когда-то точно так же беседовал со своим первым наставником по службе в разведке. Тот спрашивал его о семье, об отце, о братьях. А он отвечал ему почти тем же тоном, что сейчас слышал от Козлова. И точно так же проходила та непринужденная беседа между опытным и начинающим разведчиками в тесной стрелковой ячейке на передовой во время ведения наблюдения за передним краем противника. Только поводом для расспросов было не налаживание контакта с подопечным, каким был тогда Егор, а приведение его в чувства после волнительного обозрения противоположного берега реки Зуша, сплошь заваленного незахороненными и разлагающимися на открытом воздухе телами моряков, павших в наступательном сражении еще за несколько месяцев до того. Вид усыпанного трупами в тельняшках и черных бушлатах пространства словно ударил по сознанию парня. А в ушах звенел голос лечившегося с ним в одном госпитале моряка, оравшего во все горло от ужаса пережитого: