А что же что же там будут печатать, Панкратий Семенович?
Спросила для того только, чтобы сказать что-нибудь, чтобы перевести дух, оттянуть свой ответ.
Гм Как это что? Что хозяева скажут, то и напечатаем! Что нам, не все равно
Ему все равно! А ей, комсомолке, дочери фронтовика, ей, у кого эти «хозяева» отобрали все свободную жизнь, мать?.. Чтоб она работала для врагов, убийц ее матери?..
Нет, Панкратий Семенович Спасибо вам, что не забыли Только мне сейчас не до работы
А это уж напрасно, Галинка, совсем напрасно! Ко мне не пойдешь в Германию заберут. Война, сама видишь Молодых всех забирать будут.
Так у меня же дети, сироты
Э, что там! уже не скрывая своего неудовольствия, откровенно угрожающе протянул Панкратий Семенович. Что сироты! Для сирот какой-нибудь приют найдется. А тебе все равно не миновать этого. Подумай лучше, девушка, и решай! Скорее решай, пока не поздно! Чтобы потом не пожалела
Когда Панкратий Семенович ушел, так и не дождавшись определенного ответа, Грицько, слышавший весь этот разговор, сердито плюнул ему вслед.
«Освободители»! передразнил он старика. Гнида старорежимная! Вот бы такого на мушку! И с укоризной повернулся к сестре: А ты говоришь не надо пистолета!..
Галя улыбнулась на эти слова и снова задумалась. Ей действительно надо было на что-то решиться, потому что не просто стращал ее Панкратий Семенович, тут была прямая угроза.
Надо было решать. В семнадцать лет судьбу свою, может, жизнь свою до последнего дня, до последнего дыхания решать! Без отца, без матери, без учителей. «Вот уж правда, деваться некуда. Хоть бы с кем-нибудь своим посоветоваться, растерянно думала Галя. Со своим» И тут невольно всплыла в ее памяти встреча в левадах.
В тот же день она разыскала Максима в его темной конуре-мастерской.
Парень копался в каком-то старом, ржавом ломе. Выслушав Галю, долго не раздумывал, сказал твердо, решительно:
Иди! Советую тебе, Галя. Иди к этому, как его Панкратию
Но как же я тогда людям в глаза погляжу? Отец
Максим подошел к девушке, взял ее за руку, сжал твердыми, как клещи, пальцами, близко заглянул в глаза.
С людьми договоримся потом И с отцом Я тебя туда посылаю, понимаешь? Приказываю тебе, и мой за это ответ. Ясно?
Он так смотрел на нее, говорил так властно, твердо, уверенно, что девушка не могла не почувствовать Максим имеет какое-то право так говорить!
Ты думаешь, это пригодится и что-нибудь из этого получится? переспросила она его.
Попробуем
В старое помещение редакции и типографии попал снаряд. Из двух печатных машин уцелела только одна старенькая «американка», которую крутили ручкой, как веялку, и на которой до войны уже почти не работали.
Когда начальник районной управы и крайсландвирт задумали восстановить типографию, они согнали полицаев чуть не со всего района, разобрали завал, выбрали шрифты и уцелевшие кассы и все это вместе с «американкой» перенесли в помещение управы, в комнату, которая всегда была под наблюдением и считалась поэтому целиком и полностью надежной. Печатали там бланки финансовых отчетов, какие-то ордера и кассовые квитанции. Как потом узнала Галя, весь шрифт полицаи взяли на учет и даже перевесили вместе с кассами.
Когда Галя Очеретная в первый раз вышла на работу, Панкратий Семенович ткнул пальцем в кассу и недвусмысленно предупредил:
Гляди! Каждая буковка как патрон или пуля. На вес золота! Недостанет хоть одной виселица!
12
Прошло почти два месяца.
В среду, возвращаясь с работы, Галя очень торопилась, почти бежала. Несколько дней назад в Скальном был объявлен комендантский час, а на улице уже темнело. И, хотя до начала запретного времени оставалось еще около часа, нужно было успеть дойти до дому. Мост перешла еще засветло. А когда вышла к станции, на переезд, совсем стемнело.
На пустой улице возле МТС от телеграфного столба отделилась вдруг темная фигура. Направо пустой двор МТС, налево безлюдная насыпь железной дороги. А фигура двинулась прямо наперерез Гале. Девушка даже остановилась от неожиданности, не зная, что делать: идти вперед, бежать назад, а может, звать на помощь?
Не бойся, девушка, успокоил ее женский голос.
Полная, невысокая женщина в валенках, черном пальто и толстом, зимнем платке пошла рядом с Галей.
Слушай, девушка, ты меня не знаешь начала она приглушенным голосом.
Совсем не знаю. Чего вам? испугалась Галя.
А я тебя знаю, не обратила внимания на ее вопрос женщина. Ты ведь в типографии работаешь, да?
Да. Но
Погоди. Послушай. Может, ты и не знаешь ничего, но мне непременно надо кому-нибудь сказать. Предупредить. А кого не знаю. Ну вот и подумала: дай скажу девушке, потому что делать это могут только там. Женщина говорила торопливо, будто не договаривая чего-то, но спокойно. Может, знаешь, так скажи кому надо. В воскресенье утром в Петриковке арестован Савка Горобец
Слушайте, я не знаю никакого Горобца! совсем уже перепугалась Галя, подумав про себя: «Кто она? Зачем? Из полиции? Провоцирует?.. А что же еще может быть?.. Нет, конечно, провоцирует!»
У него отобрали листовку, не обращая внимания на Галины слова, продолжала женщина. Из города в Скальное понаехала куча гестаповцев. Разыскивают «Молнию»
Да о чем это вы? Я совершенно ничего не понимаю, отбивалась от нее Галя, впервые услышав про какого-то там Горобца, листовку и молнию. При чем тут молния? Может, эта женщина сумасшедшая? Мороз прошел по спине девушки.
А женщина не отставала:
Мне бы только предупредить. Больше всего надо опасаться полицая Дементия Квашу! Он самый опасный. Он знает много и до всего докопается, до всего, если его не убрать
Отстаньте от меня! Чего вы ко мне пристали?! ускоряя шаг, ответила Галя.
Берегитесь, ой берегитесь Кваши! не отставала женщина. Передай кому следует или мне посоветуй, кого предупредить.
Сейчас же отстаньте! Слышите?! уже бежала Галя. Я вас не понимаю. Слышите, не понимаю! Не приставайте ко мне, а то я буду кричать.
Твое дело, совсем спокойно сказала женщина и, остановившись, продолжала говорить вслед Гале: Мое дело честно предупредить. Кваша! Дементий Кваша! Некому мне больше сказать. Думала, ты там работаешь, может быть, знаешь. А так или не так гляди сама.
Отстав наконец от Гали, жена полицая Кваши (это была Варька) шмыгнула в боковой переулок и исчезла, будто растаяла в вечерней темноте
Два дня после свадьбы Варька ходила с распухшим, синим носом. Два дня нестерпимо что-то резало в животе и не давало свободно вздохнуть. Два дня все клокотало в ней лютой ненавистью. И два дня лелеяла Варька мысль о мести, придумывая для своего нового мужа самые злые кары и самые страшные муки.
В понедельник вечером вернулся домой Дементий трезвый, весь какой-то помятый, словно побитый пес. Приплелся пешком из самого Скального просить прощения.
Не хочу тебя ни знать, ни видеть! кричала Варька. Зачем ты мне, бандюга такой! Иди и на глаза мне не попадайся, потому как пожалуюсь пану коменданту! Ты у меня еще вот такими слезами заплачешь!
Хорошо зная, что никакой комендант не будет путаться в ее дела и что даже Полторак за нее не вступится, Варька еще больше свирепела и еще жарче грозила:
Иди прочь, постылый! Не растравляй мое сердце, потому что я тебе не знаю что сделаю! Все нутро отбил, злодеюга ты, пьяница беспросыпный! Два дня ни разогнуться, ни вздохнуть не могу!
От обиды, злобы и бессилия Варька заплакала.
А Дементий не уходил. Он сидел у стола, одетый, в шапке, подперев голову кулаком, и скулил, сетуя на свою долю, клял «того котюгу» Полторака и доказывал, что сама она, Варька, виновата. Упрашивал ее, укорял, жаловался на трудную службу в полиции, чтоб хоть как-то разжалобить: мол, из-за каждого угла подстрелить тебя могут, как собаку, так и жди, оглядывайся, а тут дома такое творится, что свадьбы отгулять не успели, а уж
Убьешь тебя, кинула Варька.
Прочитала б, что пишут! В твоей же хате у Савки Горобца отобрали. «Молния» подписано. Оверко сам читал. Вчера на дежурстве все дочиста рассказал. А ты спьяна с этим Полтораком и не поняла ничего!
Тут Дементий начал пересказывать с Оверковых слов листовку, особенно напирая на слова «уничтожайте оккупантов и предателей полицаев», добавив еще и от себя пострашнее подробности, чтоб разжалобить молодую жену и вызвать к себе сочувствие.
Все теперь боятся. Вон гестаповцев в Скальное полно понаехало, чтобы эту «Молнию» ловить, да и те боятся. А что же наш брат полицай? Только и поспевай во все стороны озираться. За село страшно нос высунуть.
А что же! Могут и убить! Это им раз плюнуть! наконец заинтересовалась Дементьевым рассказом Варька. Моего дядьку Софрона в восемнадцатом партизаны в селе убили. Может, помнишь, в гайдамаках был.
А как же! Тогда еще клуня у Ступаков сгорела Партизаны это такие, они могут.
А только какие же сейчас партизаны? засомневалась Варька. Где они?
Гм Где! Все они теперь партизаны! Все как есть! Только молчат до поры. Ходит вокруг тебя, разговаривает, а только зазевайся тут он тебе и всадит пулю.
Жаль, что до сих пор никто не всадил, опомнившись и поймав себя на мирном разговоре с ненавистным мужем, криво усмехнулась Варька. Ну, да еще всадят! Будет тебе и гром и молния! А я вот нисколечко не пожалею!
Дура! Шлюха! вспыхнул Кваша. Подстилка Полторакова! А тебя они, думаешь, по головке погладят? Не дай боже вернутся на одной виселице висеть будем! Или, думаешь, муженек твой тебя пожалеет, как вернется? Жди! Он же первый и пристрелит!
А ведь и правда! Варька только виду не подала, а сама, услышав об этой «Молнии», испугалась не хуже самого Дементия.
Листовка, или, вернее, то, что рассказал про нее Дементий, заставила Варьку, несмотря на все ее легкомыслие, задуматься. Выходит, брехали немцы, когда говорили, что Красной Армии уже не существует, что Москва взята и войне вот-вот конец. До сих пор в пьяном угаре Варьке было просто ни к чему над этим задумываться. И только страх принудил ее оглянуться вокруг. А что, если Красная Армия, а с нею, гляди, и муж действительно вернутся? Да что там, по всему видно, что могут вернуться!
Особенно пугали Варьку слова, которые призывали уничтожать предателей полицаев. А ведь она теперь, выходит, полицаиха, полицаева жена! (И откуда только взялся на ее несчастную голову этот пьянчуга Дементий!) Да еще и комендантская кухарка! «Не посмотрят, что я беззащитная женщина, жалела себя Варька, придут да сразу и в тюрьму! А может, пока те вернутся, тут найдутся такие, что пулю влепят! А что, разве не предупреждал меня кто-то, встретив ночью на плотине, чтобы остерегалась, чтобы звания людского не позорила Не узнала кто темно было. Да и не очень-то внимание обратила. Думала Дементий защитит Да, как же! Защитил! Наверное, печенку отбил Ну, подожди же, собака, не забуду тебе! Ты у меня еще поскачешь!»
И уже зароились в голове мысли, ища спасения, выхода. Чтобы и сейчас хорошо было и потом не проиграть. И этому ненавистному Дементию так отплатить, чтоб до новых веников помнил! А то А то хорошо бы и совсем от него отделаться. Варька так была зла на него, что, кажется, заплясала бы, если б он подох ненароком! «Ишь, собака, наговорил тут, настращал, чтобы разжалобить, а теперь опять разбрехался! И гляди-ка, еще грозится, предупреждает, чтобы про все это никому ни звука! Боится, что выболтал, секреты ихние раскрыл! Нет, голубчик, сам виноват. Не надо было трепаться! Вот расскажу про тебя жандармам! Или нет, лучше Мутцу, а он уж сам дальше Попрошу, чтобы не говорил, откуда узнал про Квашину трепотню! Ох уж и всыплют ему, ох и отлупцуют! А то и вовсе порешат Вот бы А что, если не убьют, а только выдерут, а он потом узнает, откуда это на него?! А вот если бы и немцам, и тем, партизанам: остерегайтесь, мол, Кваши, он много знает и немцам продает Чтобы на него, ирода, с обоих боков, чтобы никак уж не выкрутился! Вот было бы!.. Эх, знать бы, где они, эти партизаны! А рассказать есть что! Берегитесь, Кваша по следу вашему идет. Ничего вы еще не знаете, а тут уже и жандармов понаехало, чтобы «Молнию» ловить А потом, если придется, всегда можно сказать: «А помните, вот тогда, как Савку Горобца арестовали, это ж я вас предупредила!» Вот только где их найдешь? Если бы знала, так уж нашла бы, сумела б им рассказать Было бы тебе, Дементий, на бублики, знал бы, как беззащитную вдову обижать да мучить! Но кто же это и где мог выпускать эту «Молнию»?!»
И уж ласковее обратилась к рассвирепевшему Дементию:
Тю, бешеный, уже и разорался? Сам побил, а мне и слова не молви. Еще и грозит! И без тебя страшно. Ты вот скажи лучше, что это за люди такие, чтобы тут у нас эти листовки делали?
«Де-е-лали»! передразнил ее Дементий. «Де-е-лали»! Тоже мне голова, соломою набитая. Не «делали», а как это печатали! Печатали! Понимаешь?
Печатали?
Ну да! Знаешь, как в Скальном до немцев редакция газету печатала?
Редакция? А где же у них эта редакция?
А я знаю? Может, там, где и была, да и печатают потихоньку. Погоди, наши еще разберутся!
А разве и теперь там что делают?
Да, как будто делают
Одним словом, Варька вдруг пошла на переговоры, и в этот вечер они с Дементием вроде бы и помирились.
Рассказать коменданту Мутцу, как Дементий выбалтывает гестаповские секреты, пересказывает советские листовки, твердит, что Красная Армия скоро вернется, а может, сам тайно связан с партизанами-подпольщиками, Варька решила еще в тот же вечер твердо. Но и мысль о «Молнии», о ком-нибудь, кто бы мог передать этим таинственным партизанам про Дементия и предупредить об опасности, тоже не шла у нее из головы. Потому что после того, как вернулся старый сожитель Полторак, да еще после недавних пинков Дементий стал ей нестерпим, и она хотела убрать его с дороги во что бы то ни стало. Целую ночь эти мысли не давали ей покоя. И где-то уже под утро стукнуло в голову: «А что, если и вправду в той редакции в Скальном кто-нибудь тайно выпускает листовки? Посмотреть, дознаться, сколько их там, прикинуть, кто самый ловкий, да и предупредить втемную, наудачу, не открывая себя. А вдруг? Гляди, кокнут-таки моего Квашу! Вот тогда уж я знать буду, где ниточка от клубочка. Тогда уж все будет в моих руках. Куда захочу, туда и поверну»
Вот эти ночные «раздумья» после целого дня, проведенного близ управы, и привели Варьку к Гале. Потому что из тех двух, что работали в типографии, Галя, по Варькиному мнению, больше всех походила на партизанского подпольщика.
Домой после этой загадочной встречи Галя уже не шла, а бежала. И дома долго не могла успокоиться, почти до самого утра не спала, ожидая чего-то, прислушиваясь к каждому шороху, звуку за окнами. Что же все это значит? Кто эта женщина? Друг? Враг? И почему она привязалась именно к ней? Что за этим кроется? Чем это грозит и чем кончится?
На работу она вышла пораньше и по дороге забежала в мастерскую Максима.
Максим обтачивал рашпилем зажатую в тиски железную трубку. Когда на пороге своей полутемной конурки он увидел девушку, лицо его мгновенно отразило все, что он в эту минуту почувствовал, тревожное удивление, радость и неудовольствие. Все это не укрылось от девушки, потому что Максим просиял, вспыхнул и сразу же потемнел, нахмурился.
Галя, мы ведь, кажется, уговорились Ясно?
Меня никто не видел
Все равно. Приходить сюда тебе категорически запрещено.
Я не могла ждать ни минутки
Все равно. Мы уговорились и
Потом, потом! взволнованно и нетерпеливо перебила его Галя. Сначала выслушай.
Это волнение и нетерпение сразу же передалось Максиму, хотя теперь уж ничего нельзя было прочитать на его сосредоточенном и замкнутом лице.
Внимательно выслушав Галин рассказ о вчерашнем странном приключении, Максим вдруг улыбнулся. Улыбнулся и так поглядел на девушку, что она сразу почувствовала себя спокойнее, увереннее. Волнение ее мало-помалу улеглось, и все это приключение здесь, рядом с Максимом, стало казаться не таким уже страшным.
Так, ясно! Улыбка сошла с Максимова лица, но глаза его вдруг блеснули веселыми, задорными огоньками. Странно, конечно, да может, и небезопасно. Но Он говорил таким тоном, словно его радовало и веселило то, что случилась такая таинственная и, наверно, небезопасная штука. Но кто бы ни была эта женщина, ее сообщением заинтересоваться стоит, очень даже стоит Они перехватили листовку. Переполошились, подняли всех на ноги и хотят поймать «Молнию». Скажи: к вам, часом, не заходил такой выхоленный немчик, рядовой, с золотыми зубами и с кольцами на пальцах?