Условия для работы одинаково тяжелые на всех кораблях, сказал Буйволов, и все же наши лодки должны встретить весну в полной боевой готовности.
Он подробно разобрал ход ремонта на каждом корабле. Некоторым инженер-механикам изрядно досталось за плохую организацию работ. Трудности не принимались в оправданиеони были равные у всех.
А трудностей с каждым днем все больше. На заводах не хватает топлива, электроэнергии и сырья. Хотя оставшиеся в городе предприятия перешли на круглосуточную двухсменную работу (каждая смена по 12 часов!) и рабочие неделями не уходят домой, отдыхая прямо в цехе, все дается неимоверно дорогой ценой. Люди еле держатся на ногах. Рабочие получают по карточкам по 125 граммов хлеба в день. Мы, военные, чуть большепо 200 граммов. Причем хлеб такой, что находчивые мотористы советуют жевать с зазором в один миллиметр между зубамитогда не слышен хруст песка. Да вот бедажевать-то нечего!
Напряженная работа в насквозь промерзших отсеках подводных лодок могла бы измотать матросов и старшин даже при нормальном питании, а теперь они тают на глазах. Но никто не ропщет. Люди стараются изо всех сил. Кто выдыхается вконецпадает возле механизма, лежит пятьдесять минут, а потом снова поднимаетсяи за работу. Старшина мотористов послал матроса снять клапан за дизелем. С большим трудом тот забрался в узкое пространство, отвернул нужную деталь, а выбраться назад уже не смог. На помощь ему полез второй матрос, но вытащить товарища не хватило сил. Пришлось объявить аврал в дизельном отсеке. Общими усилиями мы извлекли обоих бедняг на свет божий.
Я похудел на 17 килограммов и вешу теперь 53 кило. Но чувствую себя еще сносно. Как это ни странно, первыми у нас сдали богатыривроде инструктора легководолазов Д. Пономаренко, двухметрового гиганта, от рукопожатия которого каждый приседал до земли. Недостаток питания для его огромного тела особенно ощутим. Пономаренко слег.
Врачи все чаще стали выносить диагноз: дистрофия. Это страшная болезнь. Самое ужасное, что иммунитет к ней не вырабатывается и прививок против нее не придумать.
«Дистрофия алиментарнаянарушение общего питания организма главным образом вследствие длительного недоедания», вычитал я в справочнике. Определение короткое и исчерпывающее, но от того, что я узнал его, мне легче не стало.
Хорошо, что нам хоть удается избежать неразлучной спутницы дистрофиицинги. Врачи каждый день потчуют нас хвойным настоем. Принуждать никого не приходится. Матросы, налив кисло-горькую жидкость, не упускают случая чокнуться кружками и пожелать друг другу здоровья.
В отсеках подводной лодки зверский мороз. Только в центральном посту теплится камелеккрохотная жестяная печурка. Сюда забегают матросы погреть руки. От камелька и коптилок оседает на приборах сажанеслыханное дело на боевом корабле, где каждая медяшка раньше горела пламенем.
Я все-таки свалился. Недели две пробыл в госпитале, потом лежал в каюте плавбазы. Лежу, злюсь на себя. Так не вовремя!
Вдруг дверь раскрывается, и матросы втаскивают в каюту масляный насос. Командир отделения мотористов старшина 2-й статьи Дмитрий Канаев объясняет: надо решить, что делать с «этой дурой». Матросы прямо в каюте разбирают механизм. Канаев одну за другой показывает мне детали. Мы щупаем, измеряем их и определяем, ставить ли на место или заменять новыми.
К нашей гордости, мы первыми привели двигатели в порядок. Инженер-механик первого дивизиона И. Р. Рамазанов пришел к нам, чтобы лично проверить качество ремонта. Пробный пуск получился блестяще: оба дизеля завелись, как говорится, с пол-оборота.
Канаев сиял от похвал дивизионного механика, светились радостью и все остальные мотористы.
А в штабах проходят игры. Дивизионные специалисты с утра до ночи сидят над картами, справочниками, прикидывают, вычисляют. Штурманы прокладывают курсы будущих походов. Саша Ильин прибежал ко мне.
Слушай, друг, сколько времени тебе понадобится на полную зарядку батареи после подводного перехода в эту точку? Он ткнул карандашом в развернутую карту.
Бросаю все дела, начинаю строить график. Даю готовый расчет. Ильин убегает, а через двадцать минут опять теребит меня:
А если мы всплывем вот тут?
Снова все пересчитываем, снова чертим. Десять раз проверяем каждую цифру. Тратим уйму времени. Но я не сержусь на товарища. Он намечает маршрут корабля. В походе малейший просчет будет грозить гибелью. и мы еще и еще раз перебираем все возможные варианты, ищем наиболее удачный.
А потом приходит дивизионный минер Дорофей Винник. Он разрабатывает маневр для минных постановок, порядок послезалпового маневрирования, способы уклонения от глубинных бомб противника.
Напряженно работают связисты, уточняя таблицы условных сигналов, режимы радиопередач.
Потом все эти расчеты обобщат командиры, проверят на штабных учениях, и только тогда оформится решение, которое станет основой боевого приказа.
Ремонт продолжается. В промасленных ватниках, чумазые, как черти, матросы копошатся в тесных отсеках. Вот когда воочию убеждается каждый, насколько плотно набита подводная лодка всевозможными механизмами. И как только они умещаются в ней! И все их нужно проверить, отрегулировать, отремонтировать
Невпроворот дел внутри корабля. И все-таки здесь еще не самое трудное: на все можно взглянуть глазом, все пощупать рукой. Хуже с подводной частью корпуса. Доков у нас в Ленинграде нет. Все корпусные работы проводим на месте. Достается нашим водолазам. Во льду прорубаем полынью. На пронизывающем ветру старший краснофлотец Пискунов облачается в скафандр, опускается в черную воду. Последнее, что я вижу, красные от мороза пальцы, вцепившиеся в гладкий, как зеркало, лед. Но вот и они скрываются в проруби. Старшина 1-й статьи Голенко «стоит на сигнале»расправляет резиновый шланг и сигнальный конец. Мичман Виктор Юркевич сидит с наушниками на голове и микрофоном у рта. Оба озябшие, посиневшие. Неподалеку от них два матроса крутят рукоятки воздушной помпы.
Водолаз докладывает, что у правого гребного винта одной лопасти нет вовсе, а две другие сильно погнуты, обломано ограждение кормовых горизонтальных рулей. Юркевич велит ему перейти на левый борт. Голенко начинает заносить туда шланг и вдруг кричит:
Полундра, мичман!
Не ори! утихомиривает его мичман. Водолаза напугаешь
А сам уже говорит в микрофон как можно спокойнее:
Пискунов, выходи. Выходи, говорю. Но спокойствия хватает ненадолго, и мичман повышает голос: Говорят тебе, бросай все! Да нет, тебя никто не тянет. Это шланг льдина зацепила. Давай скорее наверх. Но осторожнее: следи за льдом!
Лодка подается под натиском льда. Натянулись, заскрежетали стальные швартовые тросы. Полынья у борта корабля сужается на глазах. Водолаза едва успевают вытянуть из нее. На шум прибежал Рамазанов:
Прекратить сейчас же работы!
Дня два он не пускал водолазов под лед. А потом они снова, сменяя друг друга, стали уходить в холодную темную воду. Сняли с валов тяжелые винты. Матросы лебедкой подняли их на палубу. Винты искорежены так, что смотреть страшно. Стали ломать голову: что с ними делать? Запасных винтов на бригаде мало, каждый на счету.
На наше счастье, в это время к нам пришел с сухопутного фронта Осип Григорьевич Брянский, в прошлом старший конструктор завода «Судомех». После контузии он отлежался в госпитале, и теперь его прислали на флот, в родную стихию. Назначенный на должность начальника мастерских, Брянский по приказанию Рамазанова принялся за освоение газовой сварки цветных металлов. Аппаратуру достали на «Красном выборжце», карбидна заводе «Судомех». Кислород поставляет нам Балтийский завод.
Но дело долго не клеилось. Бронзовые швы получались пузырчатыми, непрочными. Чего мы только не делали! В качестве подложки испытали кирпич, асбест, паранит, керамику. Все без толку.
Без графита ничего не получится, сказал Рамазанов. Ищите его!
А где его найдешь в блокадном городе! Обшарили свое хозяйствовсе лодки и плавбазы. Нет нигде. Обошли соседние заводы. Нет! Разыскали там, где-меньше всего можно было ожидать, в Александро-Невской лавре. Кто и зачем привез сюда эти черные тяжелые плитки? Видно, приняли за уголь, на топливо хотели пустить. А они не горят
Графит привезли на «Смольный». Сварка наладилась. Шов получается ровный и прочный. Раньше мы старались выправить каждую лопасть винта, как бы она ни была помята. Теперь расхрабрились: просто отрезаем деформированную часть и привариваем новую. Но хлопот с винтами, конечно, оставалось еще много. Винт нужно довести до лекального профиля, отполировать каждую лопасть, а затем отбалансировать. Матросы вручную напильниками опиливают неподатливую бронзу, пока она не приобретет нужной формы. Работу ускорили, применив пневматический инструмент. Но это в несколько раз увеличило расход сжатого воздуха. Старенькие, изрядно потрепанные компрессоры, имеющиеся на плавбазе, то и дело выходят из строя. Инженер-механик «Смольного» Кульчицкий пожаловался Рамазанову:
Ибрагим Рамазанович, что же это получается! Мастерские расходуют сжатый воздух, а у меня по штату им воздух не положен. Вы же знаете, что наши компрессоры предназначены только для накачки воздуха в торпеды. Сейчас же мы гоняем бедные машины и днем и ночью. Манжеты летят так, что едва успеваем менять их. За зиму разобьем компрессоры, а летом нечем будет накачивать торпеды!
Рамазанов вздохнул, сочувственно покивал головой, но сказал совсем не то, на что рассчитывал Кульчицкий:
Мастерским воздух давать. Компрессоры держать в исправности. Фибровые манжеты к ним научитесь делать сами. Не будут работать компрессорыстрого взыщу с вас. Так и знайте!
Уходя от дивмеха, Кульчицкий почесывал затылок и ворчал:
Нажаловался на свою голову
Для ремонта кораблей требуется то одно, то другое. На некоторых лодках нужно сменить аккумуляторы. Где их взять? Узнали, что осенью несколько вагонов с аккумуляторами должны были отправить в тыл. Успели ли они проскочить на Большую землю? Никто этого не знал.
Местные власти разрешили нам осмотреть оставшиеся неотправленными эшелоны. В управление железной дороги послали мичмана Московкина, нашего специалиста по аккумуляторам. Там его «обрадовали»: на путях осталось 2177 груженых вагонов. Что в нихжелезнодорожники не знают: документация утеряна. Представитель отдела подводного плавания штаба флота инженер-капитан 3 ранга А. К. Васильев, помфлагмеха инженер-капитан 3 ранга Н. И. Голенбаков и А. О. Московкин в мороз и вьюгу лазали по заваленным сугробами путям, вскрывали вагоны, осматривали их и снова пломбировали, ставя мелом условный знак, чтобы второй раз не соваться сюда. Работали много дней. Порой падали от изнеможения. И все же нашли. В вагонах оказалось шесть новых аккумуляторных батарей для разных типов подводных лодок. Вывезти через рельсы и сугробы 360 тонн этого хрупкого и громоздкого груза было нам не под силу. Отложили до весны.
Несмотря на трудности, ремонт шел успешно. Мы гордились тем, что наша лодка закончила его одной из первых. Рамазанов облазил весь корабль. Опробовали каждый механизм. Дивмех остался доволен.
Теперь мы стали нажимать на боевую подготовку. Но вскоре темп тренировок пришлось снизить: изнуренные недоеданием люди быстро устают. Стало ясно, что выпускать в море таких заморышей нельзя. С радостью воспринимаем известие, что экипажи лодок за 10 дней до похода будут переводиться на усиленный автономный паек. Матросы отнеслись к этому решению восторженно, словно им вручили бесплатные путевки в самый лучший санаторий.
Чуть пригрело солнышкои фашисты ожили. Весь апрель они беспрерывно обстреливали город. На стенах домов появились памятные ленинградцам надписи: «Граждане! Эта сторона улицы при артиллерийском обстреле наиболее опасна». Фашистская авиация тоже стала появляться в воздухе. Но все более успешно ее перехватывают краснозвездные истребители. Один вид их уже вселяет в нас бодрость.
Участившиеся обстрелы вынудили и нас перевести корабли в более безопасное место. Для этого надо было развести мосты. Выделили специальный отряд матросов. Механизмы мостов, к которым с самой осени никто не прикасался, капризничали, отказывали. Подъемные части Дворцового моста мы так и не смогли развести до конца. Когда проводили под ними плавбазу «Смольный», задели за пролет гротстеньгой. Верхняя часть огромной мачты во тьме (корабли переходили на новую стоянку только ночью) полетела вниз, круша все на своем пути. К счастью, никого не задело. Замечу сразу же, что через три дня на «Смольном» красовалась новая гротстеньга. Она так сияла свежей краской, что шутники упрашивали кочегаров:
Дымите погуще, надо закоптить это золото, а то фашисты сразу его засекут, все снаряды сюда полетят.
Но больше всего мы опасаемся за только что оборудованную станцию размагничивания. Дебаркадер, на котором она разместилась, так нарядно покрашен, что в глазах рябит. Станция размагничиваниядетище начальника техотдела флота инженер-капитана 1 ранга Н. Н. Кудинова, его гордость. Он сам следит за ее работой.
На станцию размагничивания мы возлагаем большие надежды: она должна сделать подводные лодки неуязвимыми для магнитных мин. И надо сказать, надежды эти во многом оправдались.
Как-то я заглянул к Ильину. Дивизионный штурман что-то чертил на карте.
Что это ты делаешь?
Обозначаю границы моря.
Какое же тут море? Это же Нева!
В этом месте она больше не река, а море, «Охтенское море».
Название сам придумал?
Ничего я не придумывал. «Охтенское море» уже фигурирует в наших оперативных сводках. Это наш полигон.
Новоявленное море теснокусок реки между Литейным и Охтенским мостами, вдобавок формой своей напоминает крюк подъемного крана. Здесь сильное течениеобстоятельство, совсем не подходящее для полигона, но зато глубины достигают 1518 метров.
В штаб бригады посыпались заявки на «Охтенское море». С вечера до утра «малютки» и «щуки» бороздят эту лужу, погружаются и всплывают, часто с большим дифферентом на нос или кормусказывается неопытность трюмных и рулевых. Прошла через полигон и «М-97». Маленькая, юркая, она ныряла и снова выскакивала на поверхность, словно резвящаяся утка. Мы и не догадывались тогда, что именно этой «малютке» под командованием капитан-лейтенанта Н. В. Дьякова выпадет честь стать первой ласточкой, проложить в море путь остальным лодкам.
Подводники жили ожиданием больших походов.
Глава вторая. Над Балтикой белые ночи
Отдать швартовы!
Мне поручили отвезти в Кронштадт баллоны с кислородом, а оттуда захватить электрические приборы. Наш тихоходный «Бурбель»маленький буксирный пароходик, отчаянно загребая носом воду, шел по Морскому каналу, когда враг открыл огонь. Снаряды падали довольно близко, и при каждом взрыве я с опаской косился на баллоны. Достаточно шальному осколку угодить в нихот «Бурбеля» и от нас следов не останется. Но ничего, прошли. На обратном пути нас снова сопровождали взрывы вражеских снарядов. Вернулись в Ленинград невредимыми.
А здесь, как всегда, хлопот по горло. Надо грузить на лодку новую аккумуляторную батарею. Пробиваем путь к заброшенным железнодорожным вагонам, вытаскиваем из них тяжелые эбонитовые баки, со всеми предосторожностями устанавливаем на платформе грузовика, везем, дрожа на каждом ухабе. Потом аккумуляторы опускаем на талях внутрь лодки. Вторые сутки весь экипаж трудится почти без отдыха. Старшина группы электриков Петр Ляшенко подгоняет матросов:
Веселее давай! В море отдохнем!
Когда аккумуляторы были на месте, я пошел на плавучую зарядовую станцию. Это знаменитая «L-55»английская подводная лодка, потопленная нашими моряками в 1919 году, а после поднятая со дна. Впоследствии ее переоборудовали под плавучую зарядовую станцию. Начальник «иностранки» старший инженер-лейтенант Александр Никитич Чернышев, выслушав меня, задумался:
Командир дивизиона занят, не пробраться к нему. А без него я не могу перегнать свой корабль. Потом махнул рукой: А, ладно, будь что будет!
Малым ходом «L-55» отошла от плавбазы и вскоре ошвартовалась у нашей лодки. Я понимал, что Чернышев многим рискует: ведь у него не было права на самостоятельное вождение корабля. К счастью, все обошлось благополучно. Инженер распоряжался на мостике, как заправский командир, и самое трудноешвартовкуосуществил с блеском.