* * *
Фролов, Красильников и Кольцов, наскоро перекусив прямо в кабинете, вновь вернулись к прерванным деламк выработке правдоподобной версии. Для разведчика версияэто так много! Ошибка в версиипровал.
Генерал Казанцев помнит тебя как боевого офицера и конечно же попытается использовать на передовой, сказал Фролов. Нам же необходимо, чтобы ты осел у него в штабе.
Это уж как получится, качнул головой Кольцов. Мне самому в своих стрелять не с руки. Но и настаивать на том, чтобы оставили в штабе, опасно
Это верно, в штабе не оставят. Потому что ты для них черная кость, сын машиниста. Хоть и офицер, но сын рабочего, вряд ли такому они окажут доверие. При всем твоем образовании.
Что делать, Петр Тимофеевич, родителей себе не я выбирал.
А ты их на время смени. Фролов вынул из ящика стола объемистую книгу «Списки должностных лиц Российской империи на 1916 год». Раскрыл книгу на букве «К». Среди нескольких десятков Кольцовых мы нашли вполне для тебя подходящего: Кольцов Андрей Константинович. Действительный статский советник. Уездный предводитель дворянства. Начальник Сызрань-Рязанской железной дороги По наведенным справкам, в семнадцатом году уехал во Францию, там умер. Вдова и сын живут под Парижем Ну как, такой родитель тебе подойдет?
Листай дальше, Петр Тимофеевич! обреченно махнул рукой Кольцов. Может, найдешь кого-нибудь попроще! Ну, какого-нибудь акцизного. За дворянина-то я вряд ли сойду.
Ну почему? недовольно поморщился Фролов. Мне приходилось не только потомственных допрашивать, но и отпрысков их сиятельств. Невежественные ферты, знаешь, тоже попадались
Красильников, внимательно оглядев Кольцова, добродушно и простовато обронил:
Не сомневайся, по виду ты чистый беляк. Глянешь на тебярука сама за наганом тянется
Вот видишь! весело подтвердил Фролов. Ладно, мы еще подумаем над этим. А сейчас Семен Алексеевич отвезет тебя в Святошино на нашу дачу. Поживешь там дня три, подумаешь, подготовишься. Фролов подошел к книжному шкафу, достал стопку книг: Обязательно прочитай вот это: мемуары контрразведчиков Семенова, Рачковского и Манасевича-Мануйлова. Авторыжандармы; дело в том, что контрразведка белых ничем не отличается от третьего отделения царской охранки: те же методы и приемы, и работают в ней те же бывшие жандармские офицеры. А вот это записки капитана Бенара из второго бюро французской разведки. Пройдоха, нужно сказать, из пройдох! А лихо описывает свои похождения в германском тылу. Тут много ерунды, но некоторые наблюдения и аналитические суждения очень профессиональны.
Кольцов взял книги и не удержался, спросил:
Петр Тимофеевич, а как собираешься переправить меня через линию фронта?
Есть одна мысль. Через день-два скажу окончательно Мы тут, в Очеретино, засекли цепочку, по которой господ офицеров переправляют к Деникину. Отправим тебя иприхлопнем эту лавочку.
Глава вторая
С наступлением густых сумерек, убаюканный шелестом старинных тополей, городок засыпал. Вернее, это была видимость сна: сквозь щели закрытых наглухо ставен пробивался на улицу слабый, дремотный огонь коптилок, доносились приглушенные до опасливого шепота голоса, из сараев раздавалось позднее мычание застоявшихся коров. Люди проводили ночи в тревожном, настороженном забытьи, вскидываясь при каждом шуме или шорохе.
Много бед пережил этот степной городок за последние полтора года. Несколько раз его оставляли красные, обещая жителям вернуться, что не вызывало у большинства особого энтузиазма, потому что означало возобновление продразверстки и различных реквизиций, иначе говорянатуральный грабеж.
Вступали деникинцытоже начинались грабежи, ибо пообносились белопогонники изрядно, а затемпод меланхолическую музыку местного оркестрамеланхолические кутежи. А когда наскучивало и это господам офицерам, поднималась стрельба под колокольный звон оживающих церквушек. Несколько раз с лихим посвистом и гиканьем залетали на взмыленных конях одуревшие от попоек махновцыи снова на улочках наступали грабежи и разносилась пьяная стрельба.
За последние дни положение на фронте резко изменилось. Части Добровольческой армии захватили Луганск и теперь пытались изо всех сил развить успех.
До Очеретино было еще далеко. Но по ночам занимались над горизонтом багряные отсветы. Они совсем не походили на те спокойные и плавные зарницы, освещающие степь в пору созревания хлебов. Вот и не спалось людям в предчувствии новой беды. Ни души на улицах, ни тени. Над запыленными плетнями свешивались потяжелевшие ветви вишен и яблонь.
Павел Кольцов торопливо прошел в конец пустынно-тихой Базарной улицы, вышел к кладбищу. В эти годы люди мало думали о мертвыххватало забот о живых. Кладбище поросло тяжелой, могильной травой. А над нею, как пни в сгоревшем лесу, торчали верхушки массивных каменных крестов и остовы истлевших от сырости и забвения деревянных, отчего кладбище странно походило на пожарище.
Пройдя кладбище и за ним пустырь, Кольцов увидел старый дом, обнесенный с трех сторон высоким, уже успевшим покоситься забором. Стараясь быть незамеченным, вдоль забора прошел к дому, внимательно оглядел окна, закрытые изнутри громоздкими дубовыми ставнями. Было тихо и мертво, словно дом давно покинули хозяева.
Павел осторожно поднялся на крыльцо и негромко постучал в дверь три раза и, сделав небольшую паузу, еще три раза, затем, отойдя на шаг, закурил.
Дверь долго не открывали. Несколько минут он вообще не слышал никаких признаков жизни, хотя каким-то шестым чувством ощутил, что его оттуда, изнутри, осторожно разглядывают. Затем в глубине дома едва послышались легкие шаги, и щель входной двери затеплилась красноватым светом. Встревоженный женский голос спросил:
Вам кого?
Софью Николаевну, тихо и спокойно сказал Кольцов и, немного помедлив, добавил со значением: Я от Петра Николаевича.
Там, в доме, видать, не торопились впускать. Раздумывали. Прошло несколько томительных мгновений, и было неизвестно, поняли ли обитатели дома полупароль или нет.
Вы один? наконец отозвался тот же голос. И тогда Кольцов, отступая от железных правил конспирации, сердито сказал:
Боюсь, если еще минут пять простою, то буду уже не один!
Эти слова возымели действие: прогремел отодвигаемый засов, резко звякнули защелки и замки. Воистину, здесь жили потаенно. Дверь открыла пожилая дама с грузными мужскими плечами. В руках она держала керосиновую лампу.
Придирчиво оглядев Кольцова с ног до головы, хозяйка посторонилась, пропуская его в дом. Павел подождал, пока она задвигала все засовы, запирала с какой-то неуклюжей тщательностью все замки. Затем, освещая путь лампой, провела Павла в большую комнату, заставленную громоздкой старинной мебелью с бронзовыми нашлепками, причудливыми вензелями и хитрыми завитушками. Вещи говорили, что еще совсем недавно здесь жили по-барски. Поставив на стол лампу, дама указала Павлу на диван:
Прошу присаживайтесь. И сама села рядом, немигающими глазами бесцеремонно и пристально рассматривая гостя, который начинал ей нравиться; манерой держаться он напоминал молодых поручиков. Затем она повелительно сказала: Так я вас слушаю Но в глазах ее уже не было прежней озабоченной настороженности.
Простите, значит, Софья Николаевнаэто вы? любезно спросил Кольцов.
Да.
Кольцов встал, щегольски щелкнул каблуками, склонил голову.
Капитан Кольцов!.. Я к вам за помощью! И лишь после этого он извлек из кармана кусок картона, на котором химическим карандашом были выведены всего три буквы: СЗР, что означало «Союз защиты Родины» и чуть ниже витиеватая подпись.
А все же где вы встречали Петра Николаевича? поинтересовалась дама, становясь более любезной. Помнится, он собирался переходить через фронт к нашим.
Нет, мадам. Обстоятельства, как вам известно, изменились. Началось наступление. В армию влилось много новых сил, и Антон Иванович нуждается в офицерах. Поэтому Петр Николаевич выехал в Славянск, там собралось много офицеров, которых надо переправить через фронт. Затем Петр Николаевич выедет в Екатеринослав. По тем же делам, сказал Кольцов и многозначительно умолк, продолжая любезно смотреть в глаза хозяйке.
Софья Николаевна тяжело вздохнула и мелко перекрестилась.
Помоги ему Всевышний.
Кольцов набожно опустил глаза, понимая, что каждый его жест, каждое движение проверяются хозяйкой.
А Софья Николаевна торопливо поднялась с дивана и, неожиданно легко для ее грузной фигуры, заспешила к двери в другую комнату, с некоторым смущением отдернула портьеру.
Войдите, господа, сказала она кому-то, и голос ее прозвучал успокаивающе.
В комнату вошли двое. Вероятно, они все время стояли за портьерой, потому что вошли тотчас. Человек, выступивший первым, высокий, с глубокими залысинаминедружелюбно скользнул острыми, слегка выпуклыми глазами по лицу Кольцова, и что-то в госте ему явно не понравилось.
Знакомьтесь, господа! Капитан Кольцов! представила Софья Николаевна.
Ротмистр Волин! сухо произнес высокий и, чтобы не подать руки, тотчас же отвернулся.
Товарищ Волина, круглолицый юноша в приталенном кителе, лихо щелкнул каблуками:
Поручик Дудицкий и, подойдя вплотную к Кольцову, сказал: Капитан, мне определенно знакомо ваше лицо! Честное слово, мы встречались! Да-да! Но где же?
Кольцов вопросительно посмотрел на поручиканачиналось именно то, чего он больше всего опасался. Вполне возможно, что этовсего лишь проверка. Но не исключено, что и встречались. Вот только где? При каких обстоятельствах?.. Выгадывая время, Кольцов небрежно спросил:
В армии вы давно?
С шестнадцатого.
В германскую я воевал на Юго-Западном
Поручик широко заулыбался:
Так и есть! Я служил в сто первой дивизии, у генерала Гильчевского.
Разговор принимал неожиданно удачный оборот. «Теперь, чтобы как можно быстрее сломать ледок отчужденности, надо выложить несколько фактов, подробностей», подумал Кольцов и с нескрываемым дружелюбием спросил поручика:
Насколько мне помнится, вы квартировали в Каменец-Подольске?
Совершенно верно, капитан!.. 3начит, и вы тоже бывали там?
Я имел честь принимать участие в смотре войск, который производил в Каменец-Подольске государь император.
Вздохнув, Кольцов опустил голову, словно предлагая присутствующим почтить молчанием далекие уже дни империи.
Вот где я мог вас видеть! воскликнул Дудицкий. Ах, господа, какое было время! Войска с винтовками «На краул!». Тишина. И только шаги государя! Он прошел совсем близко от меня, ну совершенно рядом, честное слово. Я даже заметил слезы на его глазах! Потом церемониальный марш!.. Ах, а вечером!.. Бал, музыка, цветы Вы были в тот вечер в Дворянском собрании, капитан?
Не довелось. Вечером я был в наряде по охране поезда его величества.
Да-да! Я определенно встречался с вами в Каменец-Подольске, капитан! У меня удивительная память на лица!.. Ах, как было тогда славно! Казалось, все обрело ясность! Казалось, вот-вот объявят перемирие и вернутся добрые старые времена Поручик окончательно признавал в Кольцове своего.
Глаза ротмистра Волина, до сих пор сохранявшие ледяную напряженность, слегка оттаяли, и оказалось, что они совсем не холодные и даже чуть-чуть лукавые. Ротмистр щелкнул портсигаром и, словно объявляя мир, гостеприимно предложил Кольцову:
Отведайте моих! Преотменнейшие, смею доложить вам, папиросы! и улыбнулся краешками губ; улыбка, как улитка из раковины, высунулась и тут же спряталась.
Благодарю, потянулся за папиросой Кольцов, показывая, что и он обрадован примирением.
Поручик Дудицкий тоже протянул руку к портсигару:
Разрешите, ротмистр! Я, знаете, вообще-то не курю, но в такой день поспешно оправдывался он, с почтительностью беря папиросу из портсигара.
Ротмистр Волин понимающе кивнул и присел к столу. Откинувшись на высокую спинку кресла и не спеша затянувшись папиросой, он поочередно посмотрел на Дудицкого и Кольцова:
Значит, вы сослуживцы, господа?
Относительно, благодушно уточнил Кольцов. Дивизия Гильчевского была в Восьмой армии Юго-Западного фронта. А я служил в Девятой. На смотр, как известно, были выведены отборные части этих двух армий.
Волин удовлетворенно кивнул головой и старательно стряхнул пепел папиросы в пепельницу.
Давно в тылах красных?
Порядочно уже Был тяжело ранен, стараясь, чтобы разговор тек по-домашнему, запросто, а не состоял из вопросов и ответов, с готовностью отозвался Кольцов. Спасибо добрым людямвыходили Мне бы еще месяц-два отлежаться, но
Да, правильно, что спешите За месяц-два, от силы за полгода, полагаю, все закончится, глубокомысленно сказал Волин. Простая арифметика, капитан. Здесь, на Южном фронте, у Советов до недавнего времени было семьдесят пять тысяч штыков и сабель. А у нассто тысяч. Далее. Восстание донских казаков отвлекло на себя тысяч пятнадцать штыков и сабель, не меньше
Остановитесь, ротмистр! А то окажется, что нам уже и воевать не с кем! поощрительно пошутил Кольцов.
Но это ведь факты! с неожиданной горячностью возразил Волин. Да, воевать уже практически не с кем.
А генералы, господа! вклинился в разговор поручик Дудицкий. У красных войсками командуют мужики. Неграмотные мужики. Посему и этот фактор не следует сбрасывать со счетов.
Волин коротко взглянул на Дудицкого и снисходительно улыбнулся. Затем небрежно, почти по-свойски спросил у Кольцова:
А где, позвольте узнать, вы познакомились с Петром Николаевичем?
Кольцов нахмурился и, выдержав паузу, сухо ответил:
Видимо, нам не следует задавать друг другу подобных вопросов, господин ротмистр!
Волин засмеялся:
Что ж, может, вы и правы!..
Софья Николаевна, о чем-то пошептавшись с Дудицким, вышла.
Волин продолжал:
Но я спросил о Петре Николаевиче потому, что меня предупредили: мы с поручикомпоследние, кто идет через это «окно».
Я тоже об этом предупрежден, спокойно подтвердил Кольцов. С тем лишь уточнением, что последним буду я!
Наступила пауза.
Насчет ваших прогнозов, ротмистр, сказал Кольцов. Если бы все было так легко! Да, красных войск сейчас немного, но резервы у них огромные. И командуют ими уже не мужики. Троцкий вводит строгую дисциплину и ставит во главе полков, не говоря уже о дивизиях, старых, николаевских офицеров, чаще всего Генерального штаба.
Изменники! воскликнул Волин.
Их семьи идут в заложники. К тому же офицеры поставлены перед угрозой голодной смерти всей семьиони лишены пайков, если не служат. Этов лучшем случае. В худшем, если отказываешься служитьпросто расстрел.
Павел произнес все это с искренней горечью. Его отнюдь не радовали такие способы вербовки офицеров, пусть и служащие усилению Красной Армии. И в семье, и в гимназии, и затем в университете его учили лишь правилам чести.
Волин покачал головой.
Однако и настроение у вас, капитан!
Просто я трезво смотрю на вещи.
В гостиную с подносом в руках вошла сияющая Софья Николаевна.
Ах, господа, прекратите о войне! Хватит! воскликнул поручик Дудицкий, скосив глаза на рюмки и граненый хрустальный графин, в котором покачивалась густая малиновая жидкость. Важно лишь одно: мы живы, мы встретились, мы скоро будем у своих А с такой наливочкой и в такой превосходной компании я не против и здесь подождать нашего освобождения. Дней через семь, от силы через десять наши точно будут здесь! И затем он деловито обратился к хозяйке: Я угадал, Софья Николаевна, это наливка?
Конечно же это не шустовский коньяк, поручик. И, расставляя рюмки на столе, хозяйка многозначительно добавила: Кстати, войска Антона Ивановича перешли на реке Маныч в общее наступление. Красные бегут
Кто это вас так хорошо информировал, Софья Николаевна? скептически поднял брови ротмистр.
Зря иронизируете. Я читала газету красных. Они сообщают, что оставили Луганск! решительно произнесла Софья Николаевна, и ее величественный подбородок заколыхался.
Ну а об этом общем наступлении тоже там написано? тем же устало-насмешливым тоном спросил Волин.
Видите ли, между строк многое можно прочесть, вспыхнув, ответила Софья Николаевна.
Вся ее фигура выражала возмущение. Софья Николаевна умела выражать чувства всей своей фигурой. Когда-то ей сказали, что внешностью, дородством она похожа на Екатерину Великую, и с тех пор предметом ее забот стали величественность и дородство.