Устаревшие сведения, капитан! оживился полковник Львов. Луганск мы взяли недели полторы назад, мой полк вошел в него первым. Надеюсь, к сегодняшнему дню в наших руках уже и Бахмут, и Славянск.
Благодарим вас за такие отличные новости, господа! с умилением произнес поручик Дудицкий.
Нам с вами что толку сейчас от таких новостей? прозвучал чей-то угрюмый голос.
Ну как же! Со дня на день фронт продвинется сюда, и нас освободят! ринулся в спор Дудицкий.
Смешно! все так же мрачно отозвались из темноты. Когда наши будут подходить к этой богом проклятой столице новоявленного Буонапарте, нас попросту постреляют. Как кутят.
Кто это сказал? спросил полковник.
Я. Ротмистр Волин!
Стыдитесь! Вы же офицер!.. Полковник прошелестел соломой. Скажите, господа, ни у кого не найдется покурить?
Довольно долго никто не отзывался, затем послышался неуверенный голос:
У меня есть Это Сиротин говорит!
Махорка? скептически спросил полковник.
Она самая! насмешливо ответил Сиротин.
Ну что ж Давайте закурим махорки, согласился полковник и передвинулся к Сиротину.
Протрещала рвущаяся бумага, потом полковник попросил у Кольцова спички, прикурил и, придерживая горящую спичку на уровне своей головы, спросил у Сиротина:
Интересно, как сложившуюся на фронте ситуацию оценивают там у вас, в Красной Армии?
Хреновая ситуация, чего там! категорично заявил Сиротин. Но, как говорится, цыплят по осени считают Еще повоюем!
Мы-то, кажется, уже отвоевались.
Это вы сказали, ротмистр? обернулся на голос полковник.
Нет, это яподпоручик Карпуха. Мне тоже, как и ротмистру, не хочется себя тешить иллюзиями, господа. Мы уже в могиле. Братская могила, как пишут в газетах. Все!
Кольцов, с усмешкой слушавший этот разговор, прошептал:
Повремените с истерикой, подпоручик Надо думать! Быть может, нам еще что-то и удастся!
Но что?.. Я готов зубами грызть эти проклятые камни!
Подумаем. Время у нас еще есть, невозмутимо ответил Кольцов.
Правильно, капитан. Вижу в вас настоящего офицера, одобрительно отозвался полковник. На каком фронте воевали?
На Западном, господин полковник, в пластунской бригаде генерала Казанцева.
Василия Мефодиевича?! По-моему, он сейчас в Ростове. Кстати, фамилия ваша мне откуда-то знакома. Вы родом из каких мест? Кто ваши родители?
Мой отецначальник Сызрань-Рязанской железной дороги. Уездный предводитель дворянства, спокойно, не скрывая потомственной гордости, отозвался Кольцов.
Господи! Как тесен мир!.. изумился полковник Львов. Мы с вашим отцом, голубчик, встречались в бытность мою в Сызрани. У вас ведь там, кажется, имение?
Было, господин полковник, имение Было интонацией подчеркивая сожаление, ответил Кольцов. И подумал, как все же удачно, что полковник имел возможность быть знакомым только с отцом. Будь иначе, эта встреча в подвале обернулась бы катастрофой. А сейчас может даже принести пользу, если они, конечно, вырвутся отсюда. А в то, что вырваться удастся, он продолжал твердо верить, сознательно разжигая в себе эту веру, ибо она подстегивала волю, обостряла, делала изощренней мысль, что в создавшейся ситуации было необходимо. Человек действия, Кольцов не верил в абсолютно безвыходные ситуации.
Нет, надо же, какая встреча! продолжал изумляться Львов. Он хотел еще что-то сказать, но послышался короткий стон, и полковник умолк.
Кто стонет? спросил Дудицкий.
Это я, подпоручик Карпуха!
Он ранен, пояснил капитан Ростовцев. Четвертый день просим у этих бандитов кусок бинта или хотя бы чистую тряпку.
У меня есть бинт. Это я, Емельянов, говорю. Зажгите спичку. И когда тусклый свет зажженной спички осветил подвал, подошел к раненому: Покажите, что у вас?
Морщась от боли, подпоручик Карпуха неприязненно посмотрел на Емельянова.
Любопытствуете?
Покажите рану! повторил Емельянов строже. Я бывший фельдшер правда, ветеринарный. И присел около раненого.
Зажглась еще одна спичка. Емельянов склонился к подпоручику, стал осматривать рану. Потом зажгли пучок соломы, всем хотелось помочь Карпухе.
Ничего серьезного Кость не затронута однако крови много потеряли и нагноение. Емельянов разорвал обертку индивидуального пакета и умело забинтовал плечо Карпухи.
Волин поднял обертку индивидуального пакета.
Английский, удивился он. А говорят, у красных медикаментов нет!
Трофейный, пояснил Емельянов.
Убили кого-нибудь?
Возможно, спокойно подтвердил Емельянов. Стреляю я вообще-то неплохо! И спросил у подпоручика: Ну как себя чувствуете?
Как будто легче, вздохнул Карпуха, и в голосе его зазвучали теплые нотки. Я ведь с четырнадцатого на войне, и все пули мимо меня пролетали. Как заговоренный были на тебе! Не повезло!
Почему же не повезло? Пятый день, а гангрены нет, лишь легкое нагноение. Повезло! буркнул Емельянов.
Вообще-то, господа, я всегда везучий был, еще более повеселел Карпуха. С детства еще. Совсем мальчишками были, играли в старом сарае, вот как в этом, что над нами. И кто-то полез на крышу, а она обвалилась. Так поверите, всех перекалечило, и даже того, что на крыше был, а у меняни одной царапины.
А я так сроду невезучий, усмешливо отозвался Емельянов, пять ранений, одна контузия. И сейчас вот опять не повезло.
Время здесь, в подвале, тянулось уныло и медленно. Часов ни у кого не было, и день или ночьузники определяли только по глухому топоту охранников над их головами. Ночью часовые спали. Зато ночью не спали крысыэто было их время. С истошным писком они носились по соломе, по ногам людей. Когда крысы совсем наглели, Кольцов зажигал спичку, и они торопливо, отталкивая друг другасовсем как свиньи у кормушки, исчезали в узких расщелинах между камнями.
Первое время узники много переговаривались друг с другом. Потом паузы длились все дольше и дольше. Человеку перед смертью, может быть, нужно одиночество. Люди то ли спали, то ли, лежа с открытыми глазами, думали каждый о своем, одинаково безрадостном и тревожном. И еще никак нельзя было привыкнуть к вони: парашу они выкопали в углу и прикрывали ее лишь прелой соломой.
Кольцов, ворочаясь на соломе, проклинал обстоятельства, сунувшие его в этот погреб. Проклинал именно обстоятельства, потому что его вины в происшедшем не было. Все шло так, как было задумано Фроловым, и ни в чем, ни в одной мелочи, не отступил он от своей легенды, от той роли, которую предстояло ему сыграть. Все началось удачно: он вышел на людей, которые взялись переправить его к белым, и этот новый Кольцов, в образе которого он стал жить, не вызывал подозрений, он, во всяком случае, никаких специальных проверок не заметил. И если бы не налет банды, Кольцов уже, должно быть, приступил бы к выполнению своего задания.
О возможной близости смерти Кольцов не думалочень долго она была рядом, и сама возможность гибели стала привычной, обыденной частью его солдатской судьбы. Нет, не о смерти он думал сейчас, а только о том, как вырваться отсюда. И все время остро жалила досада, что неудача настигла его именно сейчас.
К большевикам он примкнул в последний год войны, после февраля, когда понял, что ониединственная реальная сила, способная воссоздать рухнувшую страну. Примкнул после серьезных размышлений и сомнений. И, как «опоздавший», хотел доказать делом, что ничуть не хуже бывалых революционеров.
И вот наступило наконец его время, и как же неудачно оно началось!
Прошло двое суток, а быть может, и больше. Об узниках словно забыли
Ротмистр Волин лежал рядом с Кольцовым. Тревожно ворочался на соломе, иногда что-то бессвязное бормотал во сне. Как-то под утро он приподнялся на локте, потрогал Кольцова, заговорщически зашептал:
Капитан!.. Капитан Кольцов! Вы спите?
Нет, помедлив, отозвался Кольцов.
Я все время разрабатываю в голове разные планы побега.
Придумали что-нибудь?
И взволнованно, словно обличая кого-то, Волин начал говорить сначала тихо, а потом, распаляясь, все громче:
Дребедень какая-то. В духе «Графа Монте-Кристо» или еще чего-то. И я подумал вдруг: а может, в этой самой революции и во всем этом есть какой-то биологический смысл? Как в браке дворянина с крестьянкой, чтобы внести свежую струю крови!.. Мы ведь вырождаемся Я бы даже сказалвыродились. Инстинкт самосохранения и тот отсутствует. Спокойненько так ждем смерти. Как скот на бойне Что вы?
Я слушаю, безразличным тоном сказал Кольцов.
В какой-нибудь азиатской стране всю эту вакханалию прихлопнули бы за неделю. Ходили бы по горло в крови, но прихлопнули бы. А мы И в голосе Волина зазвучала неподдельная, уничижительная горечь.
Я не знаю, что можно придумать в нашей ситуации, приподнявшись на локте, тихо сказал Кольцов. Однако, ротмистр, я думаю, что законность в России скоро восстановится. И вы сможете, вернувшись домой, жениться на крестьянке. Для оправдания вашей идеи.
Оказалось, что их разговор слышали все. Кто-то не выдержал, засмеялся.
Браво, капитан! поддержал полковник Львов.
Недобрая шутка, капитан, сухо сказал Волин и с вызовом добавил: Но ей-богу, если бы случилось чудо, нет, если бы это помогло чуду и нам бы удалось спастись, ну что ж, я согласен жениться на крестьянке.
Проскрипела над их головами ляда, и в светлом квадрате появилось заспанное лицо охранника.
Эй вы, там! Держите!.. с равнодушной ленцой предупредил он.
И сверху вниз поплыло ведро с болтушкой. Капитан Ростовцев подхватил его, поставил посреди темницы.
Прошу к столу, господа!
«Господа» не заставили себя упрашивать. Уселись мигом вокруг ведра. На ощупь опускали в ведро ложки, ели.
Кухня шеф-повара «Континенталя» дяди Вани, кисло пробормотал поручик Дудицкий, брезгливо помешивая ложкой в ведре.
Я в Киеве предпочитал обедать в «Апполо», подал реплику Волин. Там в свое время были знаменитые расстегаи.
Что-то сейчас там, в нашем Киеве, задумчиво произнес полковник Львов.
«Товарищи» гуляют по Крещатику, сказал капитан Ростовцев так, чтобы слышали красные командиры. Красные командиры едят в «Апполо» кондер с лошадиными потрохами
Я не о том. У меня в Киеве сестра. К ней должны были приехать моя жена с сыном, да вот не знаю, добрались ли Полковник не закончил фразу: снова заскрипела ляда и в проеме появилось несколько раскрасневшихся от выпивки лиц.
Пожрали?.. Все! Вылазь! Вышло ваше время!..
Они по одному вылезли из подвала и, ослепленные после темноты, остановились у широко открытой двери амбара, не решаясь выйти на улицу, залитую ярким солнечным светом.
Все они были босые, без ремней, в выпущенных наружу рубахах и гимнастерках.
Мирон пошел вперед, за ним двинулись пленные. Слева и справа от них настороженно шагали с обрезами в руках конвойные.
Они прошли через двор, обогнули пулеметную тачанку, на задке которой была прибита фанера с коряво выведенной надписью: «Бей красных, пока не побелеют! Бей белых, пока не покраснеют!», подошли к крыльцу. Ездовой заканчивал впрягать сытых, с лоснящейся шерстью, трех карей масти лошадей.
Ласково просим до хаты, паясничал Мирон, показывая на дверь. Сам батько Ангел возжелал с вами побеседовать. И добавил: Ну и воняет от вас. Что от красных, что от белых. А говорили, аристократия завсегда духами пахнет!
Когда пленники вошли в просторную, украшенную вышитыми рушниками, со следами выдранной из угла божницы горницу, батька Ангел обернулся к ним и, морща нос, долго и бесцеремонно рассматривал, наслаждаясь их жалким видом. Затем, напустив на себя неприступный вид, приказал:
Докладывайтесь, кто такие?
Полковник Львов передернул плечами и отвернулся.
Та-ак Не желаете, значит, говорить? распаляя себя, медленно протянул атаман.
И тогда за всех на вопрос Ангела ответил Волин:
Все мыкадровые офицеры, кроме этих двоих. Ротмистр указал глазами на Сиротина и Емельянова. Среди насполковник Львов.
Кадровые, говоришь, офицеры?.. А этот, говоришь, полковник? хрипловатым то ли с перепоя, то ли еще со сна голосом переспросил Ангел и внимательно посмотрел на Львова. Куда ж он сапоги дел? Пропил?
У Львова дрогнуло лицо, он хотел что-то сказать, но промолчал.
Сапоги с нас сняли ваши люди, выступил вперед Кольцов. Вот этот! И он указал глазами на Мирона, который сидел возле двери на табурете, выставив вперед напоказ ноги в трофейных сапогах, словно приготовился смотреть спектакль.
Этот? Ай-яй-яй! А еще боец свободной анархо-пролетарской армии мира! укоризненно покачал головой батька и снова стал рассматривать пленных холодным, немигающим взглядом. Затем подошел к столу, быстрыми движениями расстелил карту: Так вот, братва, хочу я с вами маленько побеседовать Вы уж не обижайтесь, у нас ни товарищев, ни благородиев. Мы по-простому: братва и хлопцы.
А как же женщин будете величать? не удержался, язвительно спросил Львов.
Однако Ангел сделал вид, что не услышал этого вопроса.
Так вот, хочу я, братва, прояснить вам обстановку, чтоб, значит, мозги вам чуток прочистить. Может, чего поймете! Ангел склонился к карте, продолжил: Тут вот сейчас красные. Отступают Тутбелые. Наступают. Вроде бы как все складывается в вашу пользу, он взглянул на белых офицеров, а затем перевел взгляд на красных командиров, и не в вашу пользу. Но это обман зрения. И, сделав большую, выразительную паузу, торжествующе добавил: На самом деле все складывается в мою пользу
Ангел несколько раз прошелся по горнице, снова остановился перед полковником Львовым, спросил:
Понимаешь?
Нет, чистосердечно сказал полковник, считая, что ложь даже перед таким человеком, как Ангел, унизит его самого.
Во-от. Вы все много учились и маленько заучились. Он хитровато зыркнул взглядом в сторону красных командиров: Кроме вас, ничему не обученных. Мы тоже, правда, в грамоте не сильны, но вот до чего дошли своим собственным мужицким умом. Война идет где? Вот здесь Он указал на карту. На железных дорогах. И слава богу, воюйте себе на здоровье! До ближайшей железной дороги сколько верст? Сколько, Мирон? Лицо у батьки вытянулось, и он стал похож на большую переевшую мышь.
Тридцать две версты с гаком, батько! с готовностью ответил Мирон.
Батька благосклонно посмотрел на него.
Тридцать две версты. Верно. А то и поболее, согласился Ангел. Это в одну сторону, а в другуюдо Алексеевки, Мелитополя, Александрова, считай, все триста будет. А в третью сторону, неопределенно махнул он рукой, тоже за неделю не доскачешь и в четвертую Все, где железные дороги, товаше, а остальное, стало быть, наше, мужицкое. Тут мы хозяева, хлеборобы Вот вы навоюетесь, перебьете друг дружку. А которые останутсяесть захотят. А хлебушек-то на железной дороге не родит. К нам припожалуете. Поначалу с оружием. Но мы, значит, кое-что предпримем, чтоб отбить у вас охоту с оружием к нам ходить. Ну, вы тогда с поклоном: есть-то хочется. Мы вам дадим хлебушка. В обмен на косилку, на молотилку, на иголку с ниткой Так и заживем по-добрососедски. Потому мужик без города может прожить, а вот город без мужика Ангел сложил пальцы, показал всем кукиш.
Мирон не выдержал, прыснул в кулак, да так и застыл, лишь плечи у него тряслись от смеха.
Мужицкое, значит, государство? спросил жестко и непримиримо полковник Львов. Мужицкая республика?
Что-то навроде этого. Государство, республика. Придумаем, какую названку дать. И государство как, и баб. Сами не придумаемвы поможете. Не бесплатно, нет! За хлеб да за сало будут у нас и ученые, и те, что книжки пишут. Все оправдают, про все напишут. Ангел снова подошел к полковнику Львову, поднял на него тяжелые, похмельные глаза: Я к чему веду? Если вам все понятно, предлагаю идти ко мне на службу. Поначалу советниками. Без всяких, само собой, прав. А дельными покажетесь, в долю примем. Не обидим, стало быть. Ну?
Полковник Львов насмешливо и брезгливо поморщился и, жестко посмотрев в глаза атамана, отчеканил:
А не много ли тебе чести, Ангел, иметь советником полковника русской армии?
Та-ак Ангел зло сощурил глаза и теперь и вовсе стал походить на белую раскормленную мышь. Ты еще что скажи! Напоследок! Как попу перед смертью!.. Он кинул было руку к раскрытой кобуре.