Обед в тот день длился двадцать минут. Нам выдали тарелки с рисом, шницелем и салатом. В пластмассовых армейских флягах была теплая, почти горячая, вода. Я с жадностью накинулся на еду. Казалось, никогда в жизни ничего вкуснее не ел! Аппетитный и сытный шницель, а также возможность хоть немного расслабиться сыграли со мной злую шуткуя просто заснул с куском мяса во рту.
Но двадцать минут блаженства пролетели как одно мгновение, и все началось сначала, хотя страх, что я не закончу этот гибуш, с каждой минутой таял. Если в начале испытания свет надежды в конце темного тоннеля неизвестности был слабым лучиком, то сейчас он уже бил мощным прожектором.
И это несмотря на то, что некоторые задания были очень сложными для меня. Дело не только в больших физических нагрузках. Были и другие, индивидуальные факторы. Например, в одном из заданий требовалось, чтобы мы всем отрядом за короткое время установили большую армейскую палатку американского типа на 20 человек. Это был тест на оценку лидерских качеств. Разумеется, необходимо было проявлять инициативу, отдавать распоряжения другим членам отряда. Все это на иврите. И хотя я уже владел ивритом в совершенстве, к тому времени он все еще был вторым языком. Вначале приходилось продумать фразу на русском, затем перевести ее на иврит. Понятно, что я уступал другим ребятам, для которых иврит был родным. Но я старался насколько мог.
Последнее задание было в тандеме с собакой. Напротив меня сидел необъятный человек в форме, рядом с ним на поводке под стать хозяину сидела огромная немецкая овчарка. Солдат посмотрел на меня насмешливо и даже чуть презрительно.
Возьми кусочек колбасы, дай собаке и скомандуй «Лежать!», приказал великан и дал мне поводок.
Я так и сделал. Собака меня послушала.
Теперь скажи ему «Сидеть!», продолжал командовать боец.
Собака выполнила и эту мою команду.
Все. А теперь пошел вон отсюда, завершил солдат разговор.
Весь тест не занял больше минуты. С досадой я отдал этому огромному человеку поводок. Было очень обидно, ведь этот «шкаф» просто не дал показать, как я умею ладить с собакой! Уже став бойцом-кинологом, я узнал, что целью этого задания была не проверка, как человек контактирует с животным, а куда более прозаическаяубедиться, что у испытуемого нет аллергии на собачью шерсть. В следующий раз я коснусь собаки и дам ей команду только через девять месяцев.
Все, изнурительная физическая часть гибуша закончилась! Всех, кто просочился через ее сито и не застрял, пригласили сесть напротив комнаты, где проходили собеседования с целью поближе познакомиться с соискателями и попытаться выяснить, готовы ли они психологически к службе в спецподразделении.
Солдаты заходили по одному и выходили, усталые и озабоченные, по истечении 510 минут. Когда подошла моя очередь, я вошел в помещение. В отличие от собеседования в парашютной бригаде, приемная комиссия состояла всего из двух вполне доброжелательных молодых ребят. Они шутили и смеялись. Словом, обстановка разительно отличалась от той, что я видел раньше. Несмотря на веселый тон, дурацкий вопрос об Иване Грозном задан не был. Меня сразу спросили, почему я хочу служить здесь и откуда знаю об этом подразделении. Теперь я отвечал, конечно же, совершенно иначес восхищением рассказывал об Окец. Изучив все нюансы истории подразделения по материалам из интернета, я старательно пытался показать все свои знания. От этих двух человек зависела моя дальнейшая судьба! Именно они могли превратить мою мечту в реальность или, наоборот, обратить в прах. Я лез из кожи вон, пытаясь показать, насколько подхожу для службы в подразделении и, наверное, в своем красноречии немного перестарался.
Скажи, ты много врешь? последовал неожиданный вопрос.
Я никогда не вру! запальчиво, по-детски тут же ответил я.
Члены комиссии рассмеялись.
Не может быть такого, что ты вообще никогда не врешь. Все врут! сказал один из парней.
Когда твоя подруга спрашивает тебя, толстая ли она, ты что, говоришь ей правду? ехидно спросил другой.
Нет вынужден был признать я.
А когда твоя младшая сестра рисует что-то очень некрасивое и спрашивает тебя, хорошо ли она нарисовала, разве ты ей не врешь? продолжали наседать они.
Но это не ложь! Это маленькие хитрости в семье! я отчаянно защищался. Ложь во спасение. Но я никогда не вру в больших и серьезных вопросах.
Я очень испугался, что меня сочтут лжецом и завалят на этом психологическом тесте, когда, казалось бы, все шансы пройти гибуш у меня есть.
Хорошо, сказал один из парней и стал что-то писать в журнале. Он и его напарник вмиг стали предельно серьезными.
Разговор длился еще пять минут, а потом меня отправили в офис девушки-служащей по имени Мейталь, ответственной за экономическое положение военнослужащих и их семей. Ей важно было убедиться, что служба в подразделении никак финансово не ухудшит положение семьи солдата. Когда мы познакомились, она спросила:
Я вижу, что твоя семьяэто только мама, ты и твой младший брат. Скажи, когда ты будешь служить и, может быть, редко сможешь навещать свою семью, это никак не повлияет на их экономическое положение и психологическое состояние?
Я уверенно ответил, что семья меня поддерживает в стремлении служить в этой части.
Если для того, чтобы остаться в этом подразделении, необходимо два или три года не приезжать домой вообще, то я готов и на это, серьезно добавил я.
Мейталь лишь улыбнулась, ничего не сказав.
Следует заметить, что подразделение очень эффективно организовывало помощь семьям военнослужащих на всем протяжении их службы. В армии отлично понимают, что если дома у солдата все благополучно и нет проблем в семье, то он служит намного лучше.
Когда после разговора с Мейталь я вышел на воздух, был уже глубокий вечер. На небе сияли яркие звезды. Я вдохнул полной грудью и улыбнулсягибуш закончился.
Тот же автобус повез нас обратно в Пелес. Атмосфера в салоне была не такой, как утром, когда нас везли сюда. Все молчали, устав до изнеможения. Каждый наверняка вспоминал наиболее яркие эпизоды гибуша, анализировал свое поведение и невольно пытался мысленно переиграть там, где сплоховал. Те, кто сошел с дистанции, оправдывались. Одни говорили, что не очень-то и хотели служить в этом подразделении с собаками, другиечто вывихнули ногу или плечо, мол, если бы не это, они непременно прошли бы.
Ребята, которые говорили, что у них есть протекция, и были на сто процентов уверены, что пройдут, даже не закончили физическую часть, то есть никакой протекции при отборе нет и никогда не было, все оказалось на уровне обычного трепа. Те же, кто, как и я, до конца прошел испытания, уже в сотый раз терзались вопросом, зачислят их в Окец или нет. Это ожидание результата и неопределенность сильно выматывали, превращая дни в какую-то тягучую серость.
В автобусе нам сказали, что результаты будут оглашены лишь в воскресенье, когда мы вернемся после шаббата из дома. Это был один самых тоскливых и нервозных шаббатов в моей жизни! Хотя я и думал о том, что это был самый тяжелый день в моей жизни, впоследствии это мнение изменилосьслучались дни и потяжелее. А вообще, несмотря на то, что окончательный вердикт был неизвестен, меня наполняли легкая гордость и удовлетворенность. Я прошел до конца, выложился до последнего. И если меня не выберут после этого, значит, я действительно просто физически и психологически не подхожу для элитных частей. Главное, я сделал все, что мог, не спасовал.
В воскресенье мне сообщили, что я зачислен в подразделение Окец.
Все в голове
Прошло более десяти лет, но я все еще помню присвоенный мне во время гибуша номер13! Думаю, лучше обойтись без комментариев относительно «счастливых» и «несчастливых» чисел. Нас, претендентов, было четыреста пятьдесят человек, и каждый знал, что отбор пройдут лишь сорок. Это даже меньше, чем каждый десятый. Множество физических и психологических тестов, десятки километров, которые мы должны пробежать или проползти, сотни отжиманий и приказов, больше похожих на крики, с которыми пастухи загоняют стадо овец в загон. Жара, пот, усталость и сердце, словно несущееся галопом. Маленький ад для каждого из нас. И как же в аду без дьявола-искусителя? Раз в двадцать минут к нам подходил молодой парень и на глазах у всех наливал в пластиковый стаканчик соблазнительно пузырящуюся холодную кока-колу. Все наше естество вопило: «Пить! Пить! Пить!», а «дьявол» с улыбкой змея-искусителя говорил:
Ребята, зачем вам все это нужно? Посмотрите, какая жара. Лишь скажите два слова: «ани порэш» («я ухожу»), и я сразу налью вам стаканчик холодной кока-колы, проведу вас в зал с кондиционером, и вы просто будете отдыхать на протяжении всего оставшегося дня.
Два словапропуск на выход из этого ада. И в душах у некоторых это находило отклик. То и дело кто-то из ребят, поддавшись искушению, подходил к солдату и с опущенной головой произносил: «Ани порэш». И еще одним претендентом становилось меньше.
Этот день я помню урывками. Перед глазами сплошная карусель каких-то фрагментовпалящее солнце, жара, крики и физическая боль. Но одно воспоминание останется со мной навсегда. Я лежу на песке, по которому ползал последние три часа. Надо мной выбеленное жгучим солнцем небо, черный силуэт трогает меня за руку: «Номер 13, ты жив? Ты хочешь уйти?» Оказывается, я только что потерял сознание.
Нет! хриплю я и снова начинаю ползти по проклятому горячему песку.
В тот день я дважды терял сознание. И каждый раз, как только я открывал глаза, «дьявол» или кто-то из его подмастерьев «участливо» спрашивал: «Номер 13, ты жив? Ты хочешь уйти?» И я снова хрипло ору: «Нет!» И мои руки и ноги вновь начинают отталкиваться от песка, бросая тело вперед
У меня было мало шансов пройти этот отбор. Я никогда не был первым ни в беге, ни в отжиманиях, ни в таскании мешков с песком. Последним я тоже не был, но элиту армии не интересуют даже вторые, только первые. К тому же я два раза терял сознание Но через неделю я узнал, что прошел!
Потом было полтора года тяжелейшей подготовки. Только подумать: из трех лет службы полтора года нас лишь готовили. И если эти два дня отбора можно приравнять к первому кругу ада, то в последующие восемнадцать месяцев мы проходили все остальные восемь.
Со временем, став сержантом, я спросил нашего психолога: «Как человек, падавший на испытаниях в обморок два раза, может пройти в элитное подразделение?»
Его ответ был прост: «Мы понимаем, что физическая форма ребят, вчерашних школьников, не самая лучшая. Но это поправимо. Мускулы можно легко накачать и физическую выносливость увеличить. Намного сложнее дело обстоит с ментальностью. Насколько человек вынослив психологически? Насколько он готов идти до конца? Мускулы можно увидеть, пощупать, а под черепную коробку не заглянешь. Если ты терял сознание, значит, твое тело физически не было готово к таким нагрузкам, и срабатывал внутренний предохранитель, отключавший тебя. Но, приходя в сознание, ты продолжал идти, не опускал руки, а упрямо шел к цели. И открывалось второе дыхание! Это намного ценнее, чем хорошая физическая форма. Были те, кто бежал лучше тебя, но сдался. Они не смогли себя заставить перешагнуть через собственную немощь. А ты наступил на нее, задушив на корню. Значит, твоя воля оказалась сильнее. Мышечную ткань нарастить намного легче, чем что-то изменить в голове. Поэтому взяли тебя, а не их».
Я запомнил этот разговор на всю жизнь. Очень часто в нашей жизни мы встречаем людей, которые со стороны кажутся слабыми, тихие, субтильные на вид. Но мы не знаем, что у каждого человека внутри и на что он способен. Это можно понять, лишь познакомившись с ним, увидев в сложной ситуации. Как у Владимира Высоцкого: «Пусть он в связке одной с тобойтам поймешь, кто такой». В израильской армии говорят: «Хаколь ба рош»все в голове. А внешний вид, физическая подготовка или счастливый/ несчастливый номер не играют в этом никакой роли. У тех, кто силен духом, и число тринадцать всегда будет счастливым.
Курс молодого бойца(Первые полгода службы)
Никогда не ври
Полночь. В свои права вступил новый, разогнавшийся где-то там, на востоке страны, со стороны Мертвого моря, новый день. Вступили в него и мыя и мой друг Марк, колумбийский еврей, олицетворяющий непреложную истину, что евреи есть везде. Два еще зеленых новобранца, только три месяца назад начавших тянуть армейскую лямку, волею командиров оказались на охране самого отдаленного места на базе, на отшибе. Ничего секретного или ценного там не было. Вокруг нас, насколько хватало глаз, был только песок, и самыми опасными врагами следовало считать разве что скорпионов. Но и они обитали где-то там, в кромешной темноте, вовсе не собираясь нападать на бравых вояк с М16 в руках. А приказ есть приказ, и мы орлиным взором таращились в непроглядную темень.
Зачем каждую ночь выходить на пост и охранять песок, нам было неведомо. Скорей всего, в воспитательных целях. Чтоб тиронымолодые солдатыпоняли, что тусовки в ночных клубах с холодным пивом и горячими девушка ми сменились суровыми армейскими буднями. Правда, в голову закрадывалась еще одна крамольная догадкакомандиры пытались любым способом сократить время нашего сна до неприлично коротких четырех часов. Впрочем, это тоже из серии «чтоб тироны поняли», иными словами, чтоб жизнь малиной не казалась.
Молодой организм с трудом впрягался в новый ритм, где были эти два часа стояния ночью без разрешения присесть и съесть что-нибудь. Этой ночью Марк не выдержал. Он достал сигарету и с огромным удовольствием сделал глубокую затяжку, наполняя небольшой смотровой пятачок охранной вышки невыразимо приятным ароматом табачного дыма. Звезды безразлично и холодно смотрели на это вопиющее нарушение устава. Увы, но есть в мире и нечто, что не позволяет спокойно наблюдать за тем, как кому-то хорошо. Это нечто называется законом подлости, или, в облагороженном варианте, законом Мэрфи.
Не успела струйка дыма от сигареты как следует приласкать грубый потолок вышки, как этот самый закон подлости не замедлил проявиться в образе нашего офицера Лютана, материализовавшегося неведомо откуда. Это был огромный, под два метра ростом, полноватый, с густой, черной как смоль бородой офицер. Словом, Карабас-Барабас наяву, только без плетки в руках. В первые месяцы службы он внушал нам постоянный страх. Его взгляд был пугающим, а от звука его голоса по всему телу пробегали мурашки. И вот теперь этот человек, как неумолимый рок, приближался к нам. Вот он поднимается на вышку. Мы слышим его тяжелые шаги
Марк, ты курил? тихо, почти вкрадчиво спросил он, очутившись возле нас.
Честно говоря, даже у меня коленки задрожали. Но Марк оказался крепче.
Нет, прозвучал тихий голос в благоухании сигаретного дыма. В нем едва слышались нотки неуверенности.
Опытный капитан дожимал:
Марк, ты курил? офицер чуть громче повторил вопрос.
Нет, его визави с наглостью обреченного, которому терять уже нечего, тоже добавил децибелов в свой голос.
Марк, неужели ты мне врешь?! офицер уже кричал.
Бедный нарушитель, поняв бессмысленность отрицания истины, ибо и ежу было понятно, что у него рыльце в пушку, отважился признаться в грехе, но отнюдь не робко:
Да! заорал Марк в ответ.
Офицер, судорожно сглотнув, развернулся и ушел! Быстрым шагом! Тогда мне это показалось фантастикой. Круче, чем достать билеты на выступление Бритни Спирс или в Йом Кипур получить разрешение раввина выпить холодного пива.
Лишь через год, после того как мы с Марком, уже настоящие файтеры, вспомнили эту историю, Лютан сказал, что хотел уйти как можно быстрее, чтобы не расхохотаться нам в лицо. Но тогда у Марка текли слезы. Он совершил самое ужасное нарушение, которое только возможно. Он соврал С первого дня службы командиры внушили нам, что главным правилом для нас должна стать заповедь «Не врать!» В центре нашей большой военной палатки лежала тетрадь. На первой странице было крупно написано «Махберет Факим», ее еще называли тетрадкой совершенных нами нарушений, о которых хотим честно рассказать нашим командирам. И на протяжении всего дня каждый из нас не раз бегал исповедоваться в этой тетради! Мы вспоминали все, любую мелочь из нашего грешно прожитого дня, как то: «Утром я вышел в туалет и забыл оружие в палатке», «Я отжался всего лишь 30 раз, хотя сказано было отжаться 35», «Я опоздал в столовую на 4 минуты» За каждую такую провинность полагалось строгое наказание. Но ни одно из них не шло в сравнение с той карой, которая полагалась за вранье. Этот принцип оставался неизменным и основным до конца всего периода службы.