Сергей ГаликинСашка
Росточка Саня небольшого, от силы метр шестьдесят наберется, а лицом как та красна девица, белый да круглолицый и прошлым летом в военкомате, когда он, как и все парни с их улицы пришел записаться добровольцем, его сперва с острыми шуточками забраковали:
Куда, пацан?! Та тебя ж Винтовка со штыком тебя на голову выше!
Однако, уже через месяц, едва он устроился на работу в паровозном депо, сами уже повестку и прислали.
И тот же военком, почерневший от недосыпа, с суровой усмешкой пробурчал:
Черт с тобой! Дело ж там, на фронте, не в росте. А в сноровке. Иди, воюй, боец!
В учебной роте старшина, распекая последними словами тех, кто присылает таких недомерков, с трудом раздобыл для него сапоги тридцать восьмого размера:
Да ить!.. Для пионеров же кирзачи пока не шьют! А для бойца Красной Армии Ну не предусмотрен твой Полу-детский размер!
Когда же попал он в стрелковую роту уже на передовой, тутошний старшина, мужик бывалый, основательный, лет сорока с гаком, окинул его любопытным и оценивающим крестьянским взглядом и сказал сердито:
Ты че, прям с пятого класса? Ты Че делать-то умеешь?
Сашка виновато потупил голову и уже хотел было смолчать, да вдруг само собой с языка соскочило:
На гармошке играю В-вот. На баяне то ж Могу. Врезать!!
Бойцы тут же и рты поразинули, а старшина, тут же подобрев лицом, пригладил свои пышные буденновские усищи и просветлел:
Вр-р-резать?! По-нашему? От и добре! Будем мы теперя с музыкой войну эту ломать. А н-струмент я, брат, тебе раздобуду!
И ведь раздобыл!
Принес родную, почти новехонькую, по-мирному расписанную ляпатыми цветами «саратовку»:
На, Александр, пользуйся. Дарю!
Шутошное ли делогармонист свой в роте, да еще и на «передке»? В сырых вонючих окопах под заунывный вой морозного ветра или шум тягучего холодного дождика, на привале какомвзгрустнется иному бойцу, занудит, затоскует его душа по далекому дому, родной жинке, по деткам малым, да так занудит, что и жить уже не в моготу ему!
И мысли всякие нехорошие лезут и лезут, как ты их ни отгоняй.
А тут вдруг растянет Сашка, то же, с тоски, свои меха, ударит по певчим, пройдется пальцами по басами все! Затянет иную песню, нестройно подхватят ее хлопцы
Так Саня в своей стрелковой роте с той поры совсем другим стал человеком. Уважаемым стал человеком. В блиндаже или землянке там какой всегда давали ему место посуше, что б, значит, инструмент его не размокся. После бомбежки или артналета, едва придя в себя, спрашивали, а цел ли там Санька и его гармошка?
А уж как он полюбил свою «трехрядку» Удивительный попался инструмент. Голосистая, как соловушка на зорьке, податливая, легкая и сама по себе небольшая, как на вроде для подростка. Что Сашку и надо!
Полк уже почти два месяца стоял в обороне.
А брательник-то наш Опосля того, как она, курва, сбежала с ухажером-то Запил! А то никогда не пил и в рот не брал! Сильный был, весь в деда нашего. А дед с Турецкой войны вернулся с двумя крестами, вот как! Не пил, братка-то наш А тозапил. Пропадать стал. На сутки, трое, неделю. И уговаривали и Так пьяным под состав и попал, брательник-то наш. Зимой, под Рождество.
Да-а Жисть, она кого хошь обломает, старшина, кряжистый, сухопарый, с длинными отвислыми усищами на красноватом лице, со вздохом потянулся рукой в сидор, пошарил там и достал немецкую губную гармошку:
На-кось, Саня Изобрази-ка Для общества. Плясовую!
Не, не буду и рот марать. Я уж лучше сбегаю за своей трехрядочкой.
Старшиначеловек основательный, крепкий, в жизни много чего повидал, а Сашку все подтрунивал:
Санька у нас боец бывалый, да-а-а «Штуку» от «штуги» враз отличит! Наш, значит, человек.
Хлопцы смеются, а он еще и подмигнет, сощурится в нагловатой ухмылочке, подкрутит усищи свои. Да Сашка и не в обиде. Хоть «штука» это самолет, а «штуга» самоходка фашистская. Их же и дураку спьяну отличить можно!
Ну-ну, давай ее, родимую Што вы все носы повесили? старшина сердито повел густыми бровями и уперся любопытным взглядом в пожилого бойца, угрюмо сгорбившегося в темном углу землянки:
Луткин! А ну расскажи-ка обчеству, как тебя, касатика, в жопу ранили?
Тот грустно обернулся:
А че тут рассказывать-то И так же все знают-то.
Старшина уже подсел поближе к Луткину, приобнял его за плечо:
Расскажи, расскажи, Луткин. Тут же пополнения много Они ж, поди, и не слыхали за твои геройства? Давай, Луткин, давай
Тот усмехнулся, отложил рыжую от износа портянку, которую штопал, задумчиво уставился на коптящий фитилек самоделки-светильника, тихо и с расстановкой, заметно «окая», заговорил:
Еще в марте-месяце было-то. Мы тогда стояли вот как щас, в обороне. А кухня в тот день-то и не пришла. А нам же Жрать охота, мам-ма родная! И тут приходит из близкого хуторка-то одна убогая старушка Сухая такая, щупленькая, худосочная-то
И вы ту старуху употребили заместо ужина? Попостничали?
Раздались редкие смешки. Луткин нахмурился и невозмутимо продолжал:
Дурак ты. И говорит она нашему, тому, старому еще, комбату-то:
Миленький ты товарищ красный командир, имею я, убогая, такое вам сообщение-то, у меня в хате знатный немец стоял, а как вы пришли-то, он и съехал, проклятый. Так вот. Говорит она дальше:
И остался-то после него, того фрица-то, такой большой деревянный ящик-то. Ящик тот крепко заколоченный гвоздями-то и на ем намалеван герб ихний с орлами и написано все по-ихнему-то! И опасается, значит, та божья старушка, что не оставил ли немец-то ей каку взрывоопасную пакость в хате? И просит она, божье создание, чтоб наши-то бойцы сходили да разобрались, что в том ящике-то лежит.
Луткин, а ты, часом, не нижегородский? перебил его один боец, а то я то же
Не Вятский я, слегка улыбнулся тот и, снова напустив на лицо притворной суровости, продолжил:
Послал комбат-то наших саперов и те приволокли под вечер в роту-то цельный ящик, и чего б вы думали-то?
Братцы Шнапса?!
Колбасок, небось, ихних? Тощих
Может, белья ихнего исподнего? Говорят, в ем вши не заводятся
Заводятся, какое-там Знаем.
Не перебивайте, черти! Давай дальше, Луткин.
Приволокли они, хлопцы-то, войдя в раж и выдержав паузу, продолжал Луткин, цельный ящик-то, кило под восемьдесят, ихних мясных консервов! Продолговатая такая баночка-то и простенько так открывается. Как граната, за колечко так. Р-радости-то было!
Да-а Вам-то с голодухи в самый раз
Цельный ящик!
Стали мы наяривать те консервы-то. Ни крохи хлебушка, а все одно И вот незадача-то: каку банку откроемтам мясо с салом-то. А каку откроемтам одна брюква с капустой и луком-то, да еще и не соленая! Ну, первые банки вскрываем и на стол ставим, а вторые, с той брюквой-то, открываем да и швыряем за бруствер-то. Мы ж не волы какие Эту их овощную муть жрать-то просто нет никакой возможности! А оно затишье, немец тогда хорошо получил-то и оторвался от нас подале. Хотя Заслоны он на буграх с пулеметами оставил-то.
То ж фриц. Как теперя?
Штотеперя, балда? Теперя вон он, старшина со строгим лицом, показал себе за мощную спину большим пальцем, пол-версты, не более, высунься токо. Давай, Луткин, валяй дальше. Не слухай этого дурачка.
Начали мы трапезу. И тут смотрим, а ведь в этих фрицевских консервах Мама родная! В каждой баночкепол-банки-то, это мясцо. С салом. А дальше пол-банкита же брюква-то! Короче, хитрая штука-то такая, хочешь мясаоткрываешь с этой стороны, там и голова кабана нарисована-то. А хочешь овощи
С обратной открываешь стороны, што ль?
Точно! Там и капуста намалевана-то
Эх вы, тимошки В башке ни трошки.
Так вот. Кухню нашу и на другой деньне видать, проклятую-то! Мы уж стали подозревать, а не окружили ли они нас-то? А жрать-то К вечеру опять животы сводит! А те баночки-то, штук примерно десятка три, сверху мясо, снизу брюква, небось, так и валяются под бруствером, ну, куда докинули-то
Видит око, да зуб неймет?
Точно-то Пробовали мы высунуться, да какой там! Место открытое. А Он так и поливает из пулемета-то!
Луткин вдруг умолк, глубоко вздохнул, задумался. Поднял крупную, седоватую уже голову:
Только мой землячок-то Федос Блинцов. Деревня-то его Блинцы называется И он то ж Блинцов. Был! Только голову поднял Тут же и сполз на дно окопа. Фриц там, за пулеметом, как ждал-то ево Между глаз так и влепил-то!
С голодухи-то всякую глупость можно свершить, знаем
И вот Дождались мы темноты-то. Голод не тетка, а нам и не спится натощак-то! И ротный-то спросил охотников, так не посылаю, мол, на смерть, говорит, а кто сам А меня тогда За Федоса моего Зло взяло! Вызвался!
Один с роты?
Та он же за жратву удавится
Да ты, вятский, как хавку где увидишь, так и про саму смерть забудешь
А что там собирать-то? невозмутимо продолжал Луткин, всем кагалом? Да и Да и одного-то слыхать-то все ж не так Взял я пару пустых «сидоров» и Пополз я, братцы. А фриц-то все ракетки-то свои пускает. Ну, они-то мне до одного места-то Собираю, стараюсь для обчества! А тут вдруг Луна проклятая как выйдет из-за тучек! И я как на ладони-то! На открытом месте Два полных «сидора» то при мне А сам-то все ползаю, за пазуху-то, в карманы-то сую те проклятые баночки! Ну они меня в бинокли и увидали-то Что тут началося-то, мамочки-и-и. Я-то ползу, как ящерка, пули над башкой свистят, ну, думаю, вот она, смерть-то моя пришла, вот он, конец моей жизни-то, непутевой «Сидоры» то на спину взвалил, вот уж и бруствер-то наш родненький! Перевалился, тут ребятки-то меня, как твоего мальца-то новорожденного и приняли Сел, верите, отдышаться-то не могу. Говорю, ешьте, братцы, на здоровье, поминайте моего земелю-то, Федоса-покойника А он, проклятый, все лупит! Слышу, как вроде штаны-то мои мокрые стали-то? Ну, думаю, вот стыд-то какой, видать, как стрельба пошла, обмочился я со страху-то А мне кто-то из наших толкает в бокглянь, Луткин, с под тебя кровища-то течет! А у меня и не болит-то нигде!
Это бывает. В запарке мне в прошлом году два пальца осколком отцепило. Осколок тот в винтовочном цевье так и застрял. Во-он, гляди! То же, только когда сам кровь увидал, то и понял. А никакой боли сразу и не было
Давай дальше, Луткин!
Ну, ротный-то меня сразу на лавку, штаны кричит, спускай! И что б вы думали, братцы?
У тебя открылся понос аж с кровью!
Мама дорогая-я-я Яйца зацепило то же?
Сам ты Яйца-то! Пулька-то пулеметная, или срикошетила или просто, на излете Аккурат в левой-то ягодице, под кожей и застряла-то
Раздался дружный смех, посыпались шутки-прибаутки:
Так тебя хотя б к медальке представили? «За обчество пострадамши», мол
От фрица у него медалька, он ее теперь день и ночь в левой ягодице носит!
Начищает на праздник
Зеркальце возьмет, штаны спустит, да и любуется иной раз
Я те рожу-то сейчас начищу! раскрасневшийся Луткин аж вскочил, отыскивая глазами в полутьме землянки того остряка, мне ее тот час же Сам старый наш ротный прокалил ножик да и вынул. Говорю, под кожей была-то
Луткин умолк, потупил голову, в полутемной и душной землянке тут же повисла тишина. Стало слышно, как слабо потрескивает фитиль в керосинке-гильзе. Он снял порыжевший от глины свой сапог, повертел в руке, будто бы любуясь вдребезги разбитой его подошвой и очень тихо закончил:
И Вот что мне обидно-то, братцы Вот кончим эту войну проклятую, пройдусь я по улице-то родной своей. Медальки свои начищу, не стыдно будет-то пройти мне перед своими-то Сядем с мужиками-то выпить, конечно. Тот рубаху-то задерет, свои шрамы покажет-то. Тот штанину подымет-то А у меня спросят, ты чего, мол, Кузьма, и не ранетый-то совсем? Я им что скажу? Куда ранетый?
Ты, Кузьма, не боись. Ты тогда истинное геройство проявил! И лишний раз Не буди лихо, пока оно спит тихо. Война-то разыгралась надолго, видать. Тут, брат, не забалуешь. Отхватишь еще. И медальку и