Что же представляла из себя заводская охрана в системе милитаризированных организаций Третьего рейха? Непосредственно на территории Германии это были небольшие группы полицейского типа, создаваемые на заводах и фабриках в первую очередь с целью предотвращения краж и саботажа. Они так же нередко привлекались к обеспечению ПВО своих объектов.
Административно данные подразделения находились в подчинении министерства авиации. Как правило, служащие заводской охраны носили темно-синюю или серую униформу с открытым или закрытым воротником и фуражки армейского образца. Символика отличалась разнообразием, но обычно использовались фуражечный и нарукавный знак заводской охраны. Первыйовальной формы, носившийся на левом рукаве, был вышит серебристо-серой нитью на черном или сером фоне и имел такой же серебристо-серый кант. Он состоял из стилизованного изображения фабрики, располагавшегося между крыльями и над половиной шестерни. Сверху, с наклоном влево, располагался щит, украшенный черной свастикой. Алюминиевый знак на фуражке был в форме орла со щитом. Иногда так же носились петлицы с эмблемой компании. Манжетные ленты бывали разных цветов с выполненными печатными буквами надписями «Werkchutz».
После победы над Польшей и создания на ее территории Генерал-Губернаторства в заводской охране появились иностранцыполяки и украинцы. Из последних в конце 1939 г. были даже созданы три отдельных подразделения в Сталёвой Воле, Страховице и Скаржинско, численность которых к весне следующего года достигла 1000 человек. Их командирами были немцы при заместителях-украинцах. Другие славяне поступали на службу поодиночке или небольшими группами. Так, например, на оружейную фабрику Штаера в Варшаве в 1943 г. на непродолжительное время устроились работать охранниками украинцы Леонид Муха и Юрко Слива, а на одном из предприятий немецких железных дорог во Львове служил местный житель Димитрий Сенчук. Один из украинских сотрудников охраны, Дмитро Бойко, вспоминая о своей службе в Варшаве, писал, что в отличие от сотрудников, охранявших электростанции, газо- и водопроводы и другие объекты, он и его сослуживцы, обеспечивавшие безопасность административных учреждений, были одеты не в униформу, а несли службу в штатском. Каждому выдавался носившийся за поясом пистолет.
Договоренность о начале формирования группы быстро достигла представителя МИД Германии при командующем в Сербии посла Феликса Бенцлера, выступившего резко против нееСкородумов был вызван в посольство, где имел беседу с послом и советником миссии доктором Герхардом Файне, которые объявили ему о своей позиции. В ответ начальник бюро сразу же воспользовался протекцией Кевиша, который был крайне раздражен позицией дипломатических работников и в течение суток смог разрешить возникшую конфликтную ситуацию.
Штаты группы были готовы в первой декаде сентября. При этом от дивизионной структуры было решено отказаться в пользу бригадной. Согласно плану формированию подлежали: штаб, два стрелковых полка (по штатам стрелковых полков российской армии, существовавших до 1915 г.), два кавалерийских эскадрона, две батареи, саперная рота и авиазвено связи (два самолета Fi-156 «Шторьх»).
4 сентября начальник военно-училищных курсов РОВС Михаил Гордеев-Зарецкий пообещал Скородумову предоставить 18 юнкеров из состава роты допризывной подготовки, которые должны были составить комендантский взвод и принимать казармы бывшей югославской королевской гвардии в Топчидере, отведенные Кевишем для приема и размещения добровольцев. Один из этих юнкеров, Владимир Гранитов, впоследствии вспоминал, что Гордеев-Зарецкий в тот день был вызван к начальнику бюро прямо во время занятий и вернулся после них «радостно-возбужденный», сообщив оставшимся взводным, о необходимости формирования команды для назначенной на 7 сентября приемки казарм. В состав взвода, командиром которого был назначен Гранитов, вошли также Владимир Бабушкин, Геннадий Жеромский, Игорь Игнатьев, Владимир Кашкаров, Игнатий Копанев, Валентин Лагус, Владимир Мартыненко, Владимир Миролюбов, Эльмурза Мистулов, Петр Мономахов, Георгий и Николай Назимовы, Иван Пиноци, Олег и Юрий Плескачевы, Николай Секанов, Борис Тархан-Муратов, Георгий Шефер.
По-настоящему поворотным днем стала пятница 12 сентября, когда Кевиш вручил Скородумову приказ, разрешающий начать формирование группы. После этого начальник бюро отправился в Русский дом, где им были составлены свой приказ о формировании и сопровождавшая его агитационная «Информация» (содержание которой остается неизвестным). Месснер после войны утверждал, что их авторами на самом деле были Николай Чухнов и Александр Ланин. Чухнов же, не отрицая своего участия в работе, приписывал основное авторство Штейфону. В конечном итоге оба материала немедленно были отправлены в «Русский Бюллетень» для публикации, а их копии вывешены на стене Русского дома. Сдавая их в набор, Чухнов заявил немецкому военному цензору гауптману Танглу, что содержание полностью одобрено Кевишем, что, разумеется, не соответствовало действительности.
В приказе, подписанном Скородумовым и Штейфоном, среди прочего, говорилось, что «12 сего сентября мною получено распоряжение германского командования за 1 с согласия сербских властей о призыве русской эмиграции в Сербии для формирования Отдельного русского Корпуса.
Командиром Русского Корпуса назначен я».
Далее Скородумов объявил набор всех военнообязанных в возрасте от 18 до 55 лет, оговорившись, однако, что «в первую очередь подлежат набору лица, проживающие в Белграде и его окрестностях» и что «охраняя личные интересы каждого эмигранта, я разрешаю явиться в первую очередь всем желающим и свободным».
Для медицинского освидетельствования новобранцев приказывалось создать пять врачебных комиссий. Бывшие военнослужащие пехоты и кавалерии должны были явиться в Топчидерские казармы к 9.00 18, артиллеристы и ранее не служившие лица19, казаки20, а военнослужащие технических войск и авиации21 сентября. Все, кто не мог прибыть на сборный пункт в указанные сроки, были обязаны, указав причины, зарегистрироваться в те же дни в Русском доме. Всем поступающим в корпус была обещана постановка на все виды довольствия по нормам германской армии, а ставки для обеспечения семей должны были быть объявлены дополнительно. Каждому рекруту надлежало принести с собой две смены белья, постельные и умывальные принадлежности, нож, ложку и кружку. Заканчивался приказ фразой «С Божьей помощью, при общем единодушии, и, выполнив наш долг в отношении приютившей нас страны, я приведу вас в Россию».
Как можно видеть, приказ был выполнен в очень «обтекаемой» с юридической точки зрения форме: с одной стороны, объявлялась всеобщая мобилизация эмигрантов, а с другойприсутствовало разрешение о явке в первую очередь желающих и свободных. По нашему мнению, Скородумов использовал своеобразный психологический прием, внедряя в среду эмиграции мысль, что так или иначе, мобилизованы будут все годные для прохождения службы лица, но в начале желающим предоставляется право добровольной явки. Не менее «обтекаема» и фраза «я приведу вас в Россию»: не содержащая в себе прямого указания на отправку корпуса на Восточный фронт, она была призвана сыграть на чувствах эмигрантов, желающих участвовать в боях против Красной армии. И, наконец, сообщение о формировании «Русского корпуса» вместо группы заводской охраны и сокрытия истинной цели его создания следует признать прямой дезинформацией и обманом потенциальных добровольцев.
Определенный эффект среди эмиграции данные приемы действительно возымели. Например, эмигрант Сергей Афанасьев желал вступить в ряды формирования именно в надежде попасть на восток и изменил свои планы, записавшись в ряды Организации Тодта (ОТ), после разговора с немецким оберстом, объяснившим тщетность этих надежд.
Другой русский беженец, Сергей Смирнов (сын которого служил в корпусе), 1 октября писал своему племяннику, уже упоминавшемуся Сергею Герценштейну: «еще далеко не известно назначение корпуса: есть разговоры, что он идет в Россию, чтобы там, в тылу у немецкой армии, быть помощным органом, т. е. держать гарнизоны и т. п. Это национальное дело, и каждый должен в нем участвовать. Но есть или, вернее, была определенно другая версия: что это для работы против повстанцев. В таком случае, мое мнение, что это не наше дело, не русских гостей здесь в течение 20 лет».
Кирилл Александров приводит утверждение Скородумова, что финансовые средства на развертывание формирования поступили не только от группенфюрера Нойхаузена, но и от американского консула в Белграде (50000 динаров). Но, так как все дипломатические органы США прекратили работу на территории бывшей Югославии еще в апреле, речь идет лишь об очередных домыслах бывшего генерала.
14 сентября произошло событие, которое сам начальник русского бюро описывал как свой трехдневный арест. По его словам, кроме приказа о его задержании из Берлина было прислано распоряжение о снятии с должности оберста Кевиша. Налицо, по крайней мере, логическая нестыковка, как Кевиш мог продолжать оставаться на своей должности, если приказ о его смещении был отдан на таком высоком уровне?
На самом деле, Скородумова пригласили в СД для дачи объяснений перед комиссией во главе с оберштурмбаннфюрером Карлом Краусом. На допросе присутствовали и офицеры Вермахта, мягко пытавшиеся убедить бывшего генерала в невозможности формирования какого-либо «Русского корпуса». Затем руководителя бюро отвели в одну из комнат в канцелярии СД, объявили почетным гостем и предложили располагаться как дома. В знак протеста Скородумов отказался от приема пищи. 16 сентября с него взяли расписку о неразглашении сведений о немецкой политике на востоке и отвезли домой, запретив какую-либо политическую деятельность. Тогда же он был снят с поста начальника бюро по делам русской эмиграции. Приглашенный вместе с ним Ланин просидел под арестом 22 дня, а сразу после освобождения, вместе с Чухновым, был командирован в Кладово .
Противники формирования, узнав об этих событиях, резко активизировали свою деятельность, начав забрасывать немецкие инстанции доносами, обвинявшими Скородумова в уголовных преступления дореволюционного периода и принадлежности к масонской ложе Великого Востока, а Штейфона в его еврейском происхождении. Было получено даже еще более странное ходатайство с требованием смещения Скородумова с должности за «авантюрные действия испортившие отношения с сербами». В Русском доме несколько бывших генералов и старших офицеров устроили бурный митинг, дошедший до срывания со стены приказа о призыве. Остановить его смог генерал Кириенко, в самый острый момент скомандовавший «смирно», произнесший патетическую речь и попросивший всех «трусов» удалиться из зала. Штейфон объявил, что продолжает формирование, а приказ был водворен на прежнее место. Вместе с тем, чуть позже он официально отказался от своей подписи под ним.
Несмотря ни на что, развертывание формирования было слишком необходимо оккупационной администрации, поэтому демарш Скородумова привел лишь к отстранению самого начальника русского бюро, но никак не сказался на продолжении акции.
Таким образом, мы можем заключить, что будущий РОК возник в сентябре 1941 г. как локальное формирование полицейского типа. Его создание представлялось немецкой оккупационной администрации необходимой мерой в виду крайне тяжелой ситуации в Сербии, благодаря чему была обойдена официальная негативная позиция руководства Германии по вопросу привлечения на службу русских эмигрантов. С другой стороны, надо отметить, что его создание происходило в атмосфере интриг в эмигрантской среде, некоторые проявления которых представляются однозначным манипулированием сознанием и попыткой ведения собственной политической игры со стороны Михаила Скородумова.
Глава 2Формирование и развертывание первых частей русской заводской охраны
18 сентября к Топчидерским казармам стали стекаться добровольцы, большинство из которых находилось в приподнятом и возбужденном состоянии. От стола для регистрации прибывших распределяли в зависимости от наличия или отсутствия опыта военной службы: не имеющих такового направляли в I батальон, а остальныхво II. Говоря о строгости предъявляемых к новобранцам медицинских требований, можно привести свидетельство записавшегося 19 сентября Алексея Полянского, который называл осмотр «очень поверхностным». Есть и более подробные воспоминания о процедуре медицинского освидетельствования. Согласно одному из них, немецкий врач отказывался утверждать добровольца Ивана Недригайло из-за последствий крайне тяжелых ранений, полученных тем во время гражданской войны: одна его рука была прострелена выше локтя и не разгибалась из-за поврежденных сухожилий, а через всю грудь по диагонали шел глубокий шрам от удара шашкой. «Скажите этому добровольцу, обратился к русскому коллеге немецчто его место в военном музее, а не на фронте!». Тем не менее Недригайло в конечном итоге был зачислен на службу.
Анатолий Рогожин приводил сведения, что средний возраст добровольцев был около 50 лет, но было среди них и несколько человек старше 75. Основной контингент рекрутов составляли ветераны Первой мировой и Гражданской войн, многие из которых являлись инвалидами, в том числе более 20 человек с ампутированными конечностями. Например, на фотографии в личной карточке ефрейтора Александра Фадеева (бывший российский подполковник, поступил на службу 1 ноября 1941 г. в возрасте неполных 63 лет) хорошо видно отсутствие у него левого глаза.
Гауптман Андрей Невзоров в своих мемуарах описывал эпизод, произошедший при проверке постов в декабре 1941 г. в зоне антипартизанских действий под Крупанем и дающий, на наш взгляд, наиболее точную характеристику боевой «ценности» подобных кадров: «На следующем посту был юнкер Русет. Он бывал уже в боях в гражданскую войну и был ранен в голову. Рана его страшно уродовала. С левой стороны была удалена часть челюсти. На левое ухо он ничего не слышал, да и на правое плохо слышал. Подхожу к нему, спрашиваю:
Как у вас, Русет, ничего не слышно?
А? Не слышит. Повторяю вопрос, все равно без толку. Кричать громко не могу. Ночь. Должна быть тишина. Плюнул и пошел обходить дальше».
Можно сделать вывод, что вербовщиков в первую очередь интересовали чисто математические показатели роста численности формирования и крайне мало заботили реальные боевые качества набранного контингента. Недостатка в добровольцах не былоуже 1 октября число служащих достигло 893 человек, а несколькими днями раньше, 26 сентября, в составе Русского корпуса был развернут Стрелковый полк двухбатальонного состава. Его командиром был назначен оберст Иван Кириенко, командиром I батальонамайор Дмитрий Шатилов, IIмайор Виктор Зборовский, а командирами пяти ротГауптманы Михаил Гордеев-Зарецкий, Владимир Гранитов (отец принимавшего казарму юнкера Гранитова), Михаил Тихонравов, Василий Скляров и Василий Игнатьев. Полковым врачом стал штаб-арцт Николай Мокин.
Оберст Кириенко, долгое время бывший правой рукой Штейфона, стал одним из немногих офицеров, заслуживших неприязнь у большинства подчиненных. Отмечалась его грубость и заносчивость, а также крайний монархизм, под влиянием которого он требовал от бывших офицеров элитных «марковских», «дроздовских», «корниловских» и «алексеевских» частей армии Врангеля отказаться от упоминания о своей принадлежности к ним. Сергей Вакар писал: «Очевидно, генерала Кириенко после долгого жалкого беженского существования интересовало только собственное величие на новой должности и ничто больше».
Первые недели формирования характеризовались, с одной стороны, большим количеством различных проектов и предложений, которыми Штейфона «заваливали» просители (так, генерал Ткачев предлагал создать «штаб российских ВВС», а Общество офицеров-артиллеристов требовало развертывания артбригады из шести батарей), а с другойпродолжающейся борьбой различных политических группировок вокруг будущего формирования. Начальник IV отдела РОВС генерал-лейтенант Иван Барбович требовал смещения Штейфона и гарантий отправки корпуса на Восточный фронт. В случае отказа от выполнения своих требований он угрожал издать приказ, запрещающий членам союза вступать в формирование. Штейфон, в свою очередь, отвечал на это агитацией с использованием уже записавшихся РОВСовцев. Национально-трудовой союз запретил вступление своим членам, но некоторые из них ослушались этого распоряжения.