Дети военной поры - Евгений Алексеевич Линд

Дети военной поры

Сборник

Сост. Э. Максимова

А. АлексинДетямпланету без войн

В киноэпопее «Великая Отечественная» есть эпизод, который не просто взволновал, а потряс меня. Женщины провожают детей из блокадного Ленинграда. Катер отчаливает от берега. И вот матери видят, как на него пикирует бандит со свастикой, как тонут, гибнут их дочери, сыновья. И лишь белые панамки плывут по воде.

Но дети в ту суровую пору были не только жертвамиони становились и воинами. За особые заслуги, мужество и героизм, проявленные в борьбе с захватчиками, звание Героя Советского Союза было присвоено Александру Чекалину, Леониду Голикову, Марату Казею

Особые заслуги! А были они мальчишками. Еще не достигнув совершеннолетия, ребята достигали таких высот мужества, что оказывались достойными Золотых Звезд Героев, орденов, медалей. И вот что поразительно: в указах Президиума Верховного Совета СССР об их награждении никогда не упоминалось, что речь идет о детях. Их называли по имени и отчеству, как взрослых. Почему? Да потому, что их воинская и трудовая доблесть не была доблестью «в масштабе детского возраста»: она стояла в одном строю, плечом к плечу с мужеством взрослых.

Вот сообщение о подвиге бывшего ученика 114-й школы города Александрова Владимирской области Толи Перфильева, шагнувшего из отрочества в смертельный бой:

За этот бой Толе присвоили звание Героя Советского Союза. Ему не пришлось прикрепить к своей гимнастерке Золотую Звезду Анатолий погиб в октябре 1943 года, а Указ о его награждении был подписан 22 февраля 1944 года.

Пусть же станет одним из памятников подвигам Марата Казея, Толи Перфильева и других юных героев эта книга!

В ней собраны очерки, корреспонденции журналистов, писателей-публицистов. Книга строго документальна: все, о чем здесь рассказано, каким бы трагичным, невероятным это ни представлялось, было. Было на самом деле.

Фронт, партизанский край, тыл. Эвакуация, оккупация, потери, поиски, встречи через десятилетия Истории военных и послевоенных лет, сюжеты драматические и почти детективные. Судьбы тех, кого война застигла в младенчестве, и тех ребят военной поры, которые сами давно уже стали родителями, но по жизни которых ее черный след тянется и сейчас. Из всего этого складывается не просто объемная картина, а как бы панорама войны с детьми на переднем плане. Не потому только, что авторы намеренно выбирают их судьбы. Дети были на переднем плане жизни у всего воюющего народа. Выживут онивыживут народ, его история, идеалы, будущее!

До войны в Сталинграде была установлена скульптурная группатанцующие ребята. Они радостно кружились, крепко держась за руки, словно так, не разлучаясь, не размыкая рук, собирались пройти весь свой путь. Но вот в город, который сама история позже нарекла городом-героем, ворвалась война. Во фронтовой кинохронике есть кадр: дети так и не разомкнули рук, не разорвали кольца дружбы, хотя кругом были руины и сталинградская скульптура была изранена, изрешечена снарядами и пулями.

Война в жестокой слепоте своей соединяет и несоединимое: дети и кровь, дети и смерть. В годы битв наша страна делала все, чтобы уберечь детей от страданий. Но порой эти усилия оставались тщетными. И когда дети беспощадной волею войны оказывались в пекле страданий и невзгод, они вели себя как герои, осилили, вынесли то, что, казалось бы, и взрослому преодолеть не всегда под силу. Читайте про мальчишек-разведчиков, токарей, пахарей, поэтов, мыслителей, охранителей городов, целителей рани вы убедитесь: они выдержали войну и победили вместе со взрослыми.

Помню, до войны в школьном классе учительница сказала нам, пятиклассникам: «Как вы знаете, Ванька Жуков написал на деревню дедушке. Но допустим, что письмо все же дошло. Что ответил бы дедушка внуку?» Это был не только урок творчества, но прежде всего урок гуманизма. Непримиримо, истово протестовал каждый из нас против того, что у Ваньки отняли детство. Мы уже понимали: весенняя пора человеческой жизни отличается от весны обыкновенной тем, что никогда больше не возвращается. А через несколько лет многие из тех самых мальчиков и девочек отдали свое детствонастоящее, солнечное, с книгами и тетрадями, смехом, играми, праздниками.

Отдали, чтобы земля осталась землей людей, у которых жизнь обязательно должна начинаться с книг и тетрадей, игр и праздников. С такой святой уверенностью написаны все очерки, из которых сложилась эта книга. Самой природой, условиями существования рода человеческого детям предназначено жить в мире, оберегаемом взрослыми. Война на время разрушила этот закон, но она же и доказала: когда страна в самых трагических обстоятельствах, на пределе возможностей считает своей важнейшей исторической миссией спасение детства, она победит все!

Один западный журналист как-то спросил:

 Не слишком ли вы, советские писатели, романтизируете своих юных персонажей? И вообщене приукрашиваете ли вы истоки, с которых начинается человеческое бытие?

 А не приукрашивал ли эти истоки Виктор Гюго, посылая на баррикаду Гавроша? А не идеализировал ли их Лев Толстой, с горечью и восторгом поведавший нам об отваге Пети Ростова? Или Александр Фадеев, рассказавший о молодогвардейцах?

Нет, мы ничего не приукрашиваем.

Лет двадцать назад я побывал в бывшем фашистском лагере Равенсбрюк, где в ад душегубок и печей отправлялись лишь дети и женщины. Сердце и ныне сжимается при воспоминании о фотографии детского сердца. В центре был аккуратно нарисован кружочек, а подпись гласила, что эсэсовец, который так метко будет стрелять и так точно попадать в сердце ребенка, будет получать дополнительные отпускные дни. В это трудно поверить, но это было. А ведь Равенсбрюк по масштабам своим ничто (как это ни ошеломляюще звучит!) в сравнении с ужасом, который готовят детям земли те, кого мы порой называем «противниками разоружения», «противниками разрядки». Мне кажется, нельзя забывать, что противникиэто одновременно и сторонники: противники разрядкизначит сторонники напряженности; противники разоружениязначит сторонники вооружения, противники безопасностизначит сторонники опасности. Какой опасности? Опасности чего? Войны, уничтожения детей, уничтожения завтрашнего дня

Мы готовим своих юных и взрослых граждан к битвам против битв, к сражениям против сражений!

Повторяю: мы ничего не приукрашиваем. Мы просто хотим, чтобы новые поколения знали о героизме своих ровесников, вдохновлялись их биографиями, вгляделись в характеры тех, кто должен стать для них не только легендой, но и высоким образцом, достойным восхищения и подражания.

Перелистывая письма моих читателей, встречаясь с ними, я убеждаюсь, что они воистину достойны светлой памяти тех молодых героев, чью жизнь они как бы продлевают своими летописями, походами по священным местам боевой славы, поступками, исполненными доброты и самоотверженности.

И я мечтаю, чтобы никогда не пришлось им испытать ужасы, которыми обрушивается на людей война. Я верю, что «марши» вражды и ненависти, которые не раз наблюдал в капиталистических странах, будут побеждены маршами братства и мира!

Нас чьи-то руки подхватили

Т. Яковлева«Мама! Где ты?»

У Саломеи Нерис есть поэма «Мама! Где ты?»о детях войны. О ребятах, которых война застигла в пионерском лагере и надолго разлучила с родным домом.

Поэма выдержала много изданий. В Литве ее знает каждый с детства: она напечатана в учебниках начальной школы.

В одной из своих книг Эдуардас Межелайтис вспоминает историю ее появления. По заданию ЦК комсомола Литвы он побывал в детских домах, где жили эвакуированные литовские ребятишки, записал их рассказы о войне, собрал рисунки и все это вместе с собственными записями отдал Нерис. На основе этих материалов она должна была написать брошюру«Обвинительный акт фашистам».

 Написала я Только не так, как ты говорил. Не получается у меня брошюры.

Подает рукопись: «Мама! Где ты?» Вместо брошюры Саломея создала поэму.

Мне не пришлось увидеть те записи и рисунки, что вдохновили когда-то на поэму Нерис. Но я видела другие, сделанные ребятами той же самой судьбы. И самое главноес помощью каунасских и вильнюсских школьников удалось встретиться с их авторами, которых мы с тем же правом можем считать прототипами героев поэмы. Оказалось, что каунасская школа  28 и вильнюсская школа-интернат  4 в давней дружбе с бывшими воспитанниками детского дома военных лет. Они записали их рассказы, собрали альбомы, рисунки, письма.

То, что вы прочтете, можно было бы назвать своеобразным комментарием к поэме Саломеи Нерис. Комментарием, написанным жизнью.

Дорога из дома

22 июня литовская девочка Генуте Эрсловайте приехала в Симферополь. Слово «война» уже было произнесено. Но солнце еще ярко светило в небе. Оно было совсем не похоже на красный шар, опутанный черными цепями,  так увидит солнце и нарисует его один из товарищей Генуте. А пока это было доброе солнцетакое же, как вставало над родным Шяуляем. Разве только ослепительнее и жарче. Но ведь так и должно бытьКрым приветливо встречал литовских ребят, впервые приехавших в Артек.

Впервые на их родине, в Литве, взметнулись в небо пионерские флаги. Курорты Паланга, Друскининкай, еще недавно доступные только богачам, были отданы детям.

Янина Валацкене, так же как и Генуте, в те годы была пионеркой.

 Это сейчас мои дети не представляют: как же так, летои не поехать к морю? А для нас тогда море было сказкой, мечтой. Родителирабочие, трое детей. И вдруг профсоюз дает путевку в Палангу сразу на всех троихПаулину, Венцеса и меня. До сих пор помню, как увидела море. Песок, белый, как сахар.

Миколас Слуцкис:

 Из глубины памяти доносится стук того медленного поездатеперь-то я знаю, что медленного, а тогда он мне казался мчащейся ракетой!  который через всю Литву вез меня и мою младшую сестренку в Палангув первый литовский пионерский лагерьМеня выбирают знаменосцем,  гордый и счастливый, я каждое утро поднимаю флаг лагеря! Щупаю босой ногой море, не решаясь окунуться в ледяную воду,  ведь только начало июня. Ну и что? Я все равно счастлив!.. Сплю и слышу все нарастающий гул морских волнпусть гудят себе, пусть грохочут, больше янтаря выбросят на берег! Разве мог я знать, что началась война?

«Война! Что это такое? Какое страшное и непонятное слово!»запишет Генуте 22 июня в своем дневнике. Будто ничего не случилось, их посадят в автобус, и они поедут в Артек, и будут громко и весело петь и с замиранием сердца с высоты поглядывать на синеющую внизу полоску моря

Она еще не знает, каким долгим окажется обратный путь. Она не знает, что через несколько дней Артек станет на колеса и потом всю жизнь будет для нее и ее друзей не географическим понятием, а лагерем и в Подмосковье, куда они приедут сначала, и в Сталинграде, и в волжской степи. Они так и будут говорить: «Новый, сорок второй год мы встречали в Артеке в Сталинграде»

Но 1 июля Генуте еще собирает в Крыму морские камушки и мечтает: вот привезу их в Шяуляй. Десятый день войны.

А уже в первый день в Паланге Янина Валацкене:

22 июня, в воскресенье, должно было быть торжественное открытие нашего лагеря. Я получила письмо, что приедет мама. Ночь была беспокойная. Нам не спалось. Стали рассказывать сказки, потом всякие страшные истории. Я лежала в одной кровати с сестренкой. Мы привыкли так спать дома. А тутмы маленькие, а кроватибольшие, буржуйские. Мы упросили, чтобы нам все-таки разрешили, как дома, спать вместе.

Лес шумел, какой-то гул Может быть, самолеты? Было ощущение тревогиили теперь так кажется? Мы расшумелись. Пришла вожатая и сказала, что, если мы не перестанем шуметь, нас не пустят на завтрашний праздник. Мы стихли. И вдруг под утро, часа в четыре, раздался страшный гром. Посыпались стекла. Босиком, по осколкам битого стекла я выбежала на улицу. На площади перед домом лежал человек. Я узнала вожатого.

Я бросилась к зданию, где находился штаб лагеря. Кругом уже все полыхало. На земле лежал мальчик. У него не было головы Бируте Кукайтене:

 Ночью нас разбудил страшный грохот. Я подбежала к окну и увидела, что горит штаб лагеря. Мы с подругой кинулись вниз. Во дворе уже было много детей. Они бегали, кричали: «Мама! Мама!» Кругом стреляли, горели дома. Некоторые ребята прыгали из окон со второго этажа, много было раненых, убитых. Мы не понимали, что происходит, не знали, куда бежать, прятались за деревья, ложились на землю Вдруг мы услышали голос начальника лагеря. Он приказывал бежать к столовой.

Но столовая тоже загорелась Потом нас повели на автобусную станцию. Автобус вывез нас из Паланги и вернулся за другими детьми. Мы пошли пешком, уставшие, раздетые, в ночных рубашках. Нас подобрали красноармейцы. Они где-то раздобыли платья, туфли, кормили нас. Миколас Слуцкис:

 Когда мы, ветераны Паланги, собираемся на месте нашего бывшего лагеря, у памятного камня, то с трудом узнаем прежнюю Палангу сорок первого года. Только и слышится:

 Тут горело!

 Оттуда стреляли!..

 Ты выпрыгнул, а он не успел

Я, тогда тринадцатилетний мальчик, действительно выпрыгнул из горящей комнаты, выпрыгнул вместе с оконной рамой.

В ночь на 22 июня фашистские корабли близко подошли к берегам Паланги. Знали они, что стреляют по детям? Что в Паланге в лагеряхтысячи детей? Знали.

Пока нет точной статистики, сколько детей погибло. Но точно известно: многие сотни.

А потом дорога во время бомбежек.

Поезд шел и не шел. Он шел и останавливался. Останавливался потому, что появлялись самолеты с черными крестами. В поезде были узкие решетчатые окнавысоко под потолком. Только что из поезда выгрузили скот и посадили в него женщин и детей, чтобы спешно эвакуировать их на восток.

Я помню этот полутемный вагон, и окна, до которых было не дотянуться, даже если встать на цыпочки, и запах навоза, смешавшийся с запахом пота.

Вместе с нами ехали беженцы из Прибалтики. Мне запомнилась некрасивая, немолодая женщина, плохо говорившая по-русски, и девочка с ней. Даже не столько девочка, сколько ее туфелькибежевые, лаковые, с дырочками. Золотые башмачки Золушки в этом темном и душном вагоне А мой брат запомнил мужчину с велосипедом. Как во время бомбежек он протискивался к выходу и держал велосипед над головами. «Ты не помнишь?»удивляется он теперь. Но зато он не помнит башмачков!