Накануне в клубе были устроены проводы. Лидии Карпавичене запомнился молодой человек («Ну, совсем молодой, худенький, с ежиком»), кажется, секретарь райкома. Он говорил: «Товарищи, вы приедете, застанете ваш край разоренным. Но не опускайте рукистрана у нас большая, поможем».
Весело стучат колеса: до-мой! до-мой! Звенят стекла от песен. Поэт Венцлова написал стихотворение «Родина», и Элите Межискайте тут же, в поезде, первой, прямо из блокнота поэта, читает его.
А на какой улице ты живешь? спрашивают у Онуте Дорайте.
Онутеодна из самых маленькихпугается:
Я не помню Около почты! Кто-то подсказывает:
Около почты? Так это же улица Пулку!
Элите Межискайте:
Нам выдали на дорогу по буханке хлеба и пять кусочков сахара, но я оставила кусочек хлеба и два кусочка сахара маме. Приехали в Каунас мы в семь часов вечера. Мы с Мицкявичусом выбежали из вагона, побежали к дому. Сердце дрожит. Постучала в дверь, в окно и услышала голос мамы Многие дети не нашли родителей. Когда мы с мамой пришли на другой день на пункт, мы успокаивали их, как могли.
Лишь через очень много лет найдут друг друга Онуте Дорайте и ее мать. Погибли родители у Тересытой самой, что в новогодний вечер в Дебесах была принцессой. Родители и четыре брата «Мама! Где ты?»назвала свою поэму Саломея Нерис. Сколько ребят в отчаянии повторяли эти слова!
Спустя годы
У них разные профессии.
Янина Валацкене работает на заводе. Онуте Маценскайтев библиотеке Каунасского политехнического института, Генуте Эрсловайте окончила университет, научный работник.
Очень многие связали свою жизнь с детьми. Тересастаршая сестра в детском санатории. В очерке о ней республиканская газета писала, что под белым халатом у сестры Тересы «бьется пионерское сердце».
Много лет отдали школе бывший комсорг Пальмире Шалкаускене и Онуте Дорайте. Старшей пионервожатой работала Ирена Вилкайте.
Иногда они встречаются. По-прежнему любят читать стихи.
Мама, объясни мне, что ж молчит земля?
Днем ли, ночью темнойникогда ни звука.
Почему и солнцу не шепнет она,
Что гнетет ей сердце тягостная мука?
Один начнет, другойподхватит, оказывается, все помнят эти строки Саломеи Нерис, которые они так часто читали в Дебесах.
Почему так вышло, что земля молчит,
Это, моя детка, неизвестно людям,
Но пока сквозь вечность путь она вершит,
Люди не исчезнут, были, есть и будут!
Чем завораживали их тогда эти строчки? Может, тем, что они были про нихи для них? Вместе с израненной землей в эти годы они учились молчать. Не жаловаться. Молчать и выстоять.
Люди не исчезнут, были, есть и будем!
Марйте Растейкайте:
Это была школа дружбы, коллективизма, правда, суровая школа, но она нас научила не бояться трудностей. И ещелюбви к человеку.
Миколас Слуцкис:
Именно тогда, в военные годы, сложились у меня понятия добра, справедливости, Родины. Конечно, у каждого поколения есть свои точки отсчета. Но есть вещи, которые хочется сохранить. Например, человеческое настоящее тепло, а мы его узнали в те годы. Отзывчивость народа, доброту души.
Янина Валацкене:
Мне приходится часто выступать, рассказывать ребятам про Палангу, про наше детство. И я, когда рассказываю, плачу. И мне часто хочется заглянуть им в глаза: почему они сидят тихо? Тоже взволнованы или просто потому, что «надо» отсидеть?
Жизнь отвечает на этот вопрос.
Несколько лет назад республиканская пионерская газета «Лиетувос пионерюс» обратилась к ребятам: давайте все вместе соорудим памятник пионерам Паланги, детям войны. Соберем на это средства. Предложим проект памятника.
И посыпались в редакцию письма: собрали металлоломв фонд памятника! Работали в колхозев фонд памятника.
Тысячи детских рисунков с проектом будущего памятника пришли в газету. Рисунков, в которых ребята выразили свое понимание трагедии, случившейся в первый день войны в Паланге.
Многие, не сговариваясь, девизом к своим рисункам взяли слова Саломеи Нерис «Мама! Где ты?».
Лучшие рисунки были напечатаны.
Стоит памятник в Паланге. Но есть еще один памятник их военному детству. Этосегодняшняя дружба литовских и удмуртских школьников. Пионеры Дебес отдыхали в пионерских лагерях Литвы. Школьники Каунаса ездили в Дебесы. В Каунасе есть Музей литовско-удмуртской дружбы Летят письма из Дебес в Каунас, из Каунасав Дебесы.
А одна из улиц Дебес называется Литовской
Г. МарьяновскийТашкентский вокзал
Представьте себе ташкентский вокзалне сегодняшний, с просторной площадью и Вечным огнем у памятника погибшим комиссарам, с многоэтажными крыльями гостиницы и железнодорожного почтамта, нет, ташкентский вокзал поздней осенью 1941 года.
Тесный, мощенный булыжником пятачок, со всех сторон зажатый приземистыми постройками, отгороженный от перрона частоколом толстых железных прутьев. Еще месяца полтора-два назад он не казался таким пугающе мрачным, суровым. Наоборот: все здесь играло яркими красками югацветы в палисадниках, зеленые купы деревьев над красной жестью домов, фонари на старинных столбах с чугунным узором. Тихо, только трамвай завизжит на разворотном кольце, звякнет колокол на перроне, и снова по-домашнему уютно, покойно, дремотно.
В первую военную осень здесь было по-иному. Каждые полчаса-час привокзальная площадь вбирает все новые и новые потоки эвакуированныхстарики, женщины, дети. Не только на площади, а в сквериках, на прилегающих улицах уже не то чтобы сестьстоять легче. Люди с узлами, корзинами, сумками расположились на тротуарах, мостовой, в палисадниках, теперь вытоптанных. Позднее осеннее небо сыплет на их головы мокрые хлопья. Ночью, при полном затемнении, ни огонька, ни светящейся точки. Серая шевелящаяся масса, черные контуры оголенных деревьев
Каждый день по указанию местных властей сотни эвакуированных отправляют в город, где для них уже приготовлено жилье. Другие разъезжаются по районам. А к ночи площадь снова полна. Эвакопункт не успевает справляться с этой лавиной. И самое трудноедети: один потерялся в дороге, другой отстал от детсадика, третий и сам объяснить не сумеет, откуда приехал, как очутился на ташкентском вокзале.
Детей нужно спасать. В первую очередь! говорит работникам Наркомпроса республики первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана Усман Юсупов.
25 ноября был издан приказ наркомата просвещения Узбекской ССР, по которому на вокзале создавался Центральный детский эвакопункт во главе с Н. П. Крафт. Там же назывались и другие ответственные лица.
«Обязать т. Крафт, говорилось в приказе, установить круглосуточную работу Центрального детского эвакопункта, распределив дежурства между указанными выше сотрудниками эвакопункта, привлекая для дежурства в помощь штатным сотрудникам детского эвакопункта лучших директоров детдомов».
Сейчас невозможно установить, кто из ташкентских учителей, врачей, воспитателей пришел первым на привокзальную площадь. Пришел ли сам по себе, по велению собственной совести, или же выполняя официальный приказ, резолюцию какого-то митинга. Известно, однако, что уже в октябре в зале 6, где размещался «взрослый» эвакопункт, появились педагоги, воспитатели детских домов и садов, врачи-педиатры. Сменяя друг друга, они круглые сутки выходили встречать эшелоны, совершали обход привокзальной площади, чтоб не пропал, не затерялся в этом бурлящем потоке ни один оказавшийся без надзора ребенок. Детей приводили в зал 6, а утром отправляли в детдом 18.
Драматичные, тревожные сводки Совинформбюро осени сорок первого года: наши войска оставили Киев, Харьков, Смоленск, блокирован Ленинград, ведутся бои на подступах к Москве. И как отзвукновые потоки эвакуированных, а среди нихдети, дети, дети
К середине ноября стало понятно, что теми средствами, которыми велась работа дотоле, проблему спасения одиноких детей не решить. Вот тогда и появился приказ об организации на вокзале специального детского эвакопункта и назначении его заведующей заместителя начальника управления детдомов Наркомпроса Наталии Павловны Крафт. ЦДЭП открылся на второй день после приказа.
Диву даешься: как можно было за двадцать четыре часа все наладить, собрать, подготовить? Объяснение, говорят участники этого аврала, только одно: всякий причастный к открытию эвакопункта без принуждений, напоминаний сделал все, что должен был сделать, и сверх тогочто сам, без приказа, придумал, нашел.
По распоряжению начальника ташкентского вокзала освободили помещение одной из товарных контор, примыкавших к залу 6. Это было сделано в течение часа служащими этой конторы. Помещение убрали, продезинфицировали, приспособили для приема детей. Никто не смог отказать Наталии Павловне ни в одной просьбе.
К утру у касс и справочных бюро, на стенах хлебных ларьков и киосков, на кипятильниках и баках с водой, на всех дверях и чуть не на каждой стенке вокзала и площади висели яркие указатели с крупными буквами: «Детский эвакопункт». Это постарались ташкентские школьники. По договоренности с вокзальной администрацией радиоузел, работавший круглые сутки, через каждые 1520 минут повторял объявление: «Детей, потерявших родителей или сопровождающих, отставших от группы, просим зайти в детский эвакопункт, который находится на вокзале, рядом с залом 6».
Здесь за столом, покрытым старенькой домашней скатертью, сидела женщина-регистратор. По телефону из диспетчерской железной дороги ее предупреждали о прибытии эшелона с детьми. Их ждал натопленный зал, аккуратно застеленные кроватки.
В первую же ночь в эвакопункте появились Председатель Президиума Верховного Совета республики, узбекский староста, как его называли в народе, Юлдаш Ахунбабаев и первый секретарь Ташкентского горкома партии Сергей Константинович Емцов. Здесь же, на месте, решались трудные вопросы снабжения ЦДЭПа продуктами, выделения для него постоянной машины, средств на приобретение детской одежды.
Каждую ночь Емцов бывал на эвакопункте. Очень часто приезжал и Ахунбабаев. Сначала тихо, осторожно ступая, пройдет меж рядами спящих ребят, зайдет в изолятор, постоит над кроватками самых маленьких, подоткнет одеяло, поправит подушку, и только потом начнется деловой разговор.
Прибывали эшелоны, как правило, ночью. Звонок из диспетчерской: «Из Арыси вышел поездВ четвертом, седьмом, девятом вагонахдети. Прибытие в Ташкент2 часа 40 минут на второй путь». Или: «Поезд из Урсатьевской прибудет в 5 часов 15 минут на седьмой путь. В эшелоне имеются дети». И тогда на перрон выходила бригадас носилками, аптечкой, детской одеждой. С тревогой вглядывались в медленно ползущий паровоз.
У каждого из тех, кто находился в этих вагонах, была уже своя тяжелая, а порой и трагическая судьба, рассказывала впоследствии Наталия Павловна. Но что удивляло: на первый взгляд все они выглядели одинаковоиспуганными, измученными, молчаливыми и малоподвижными. На этом сером, жутко сером фоне помнятся и видятся только ребячьи глазаполные ужаса, горя, усталости и надежды. Их не описать, не забыть.
Кто-нибудь из встречающих первым поднимался в вагон и как можно более бодрым голосом говорил:
Здравствуйте, дети! С приездом! Кто хочет кашивыходи. Вещи с собой.
Эти слова обладали магической силой. Детите, что могли, кто держался еще на ногах, сыпались из теплушки.
Взяли за правило: первым делом вести ребят в баню. Но потом сами не выдержалиуж очень голодными были дети. Прямо от вагонов вели их в столовую. Дежурный врач предупреждал, чтобы не обкормили детей, неделями не видевших горячего: «Перекормитепогубите!»
Мария Кузьминична Дианова, одна из тех, кому администрация доверила прибывающих на ташкентский вокзал детей и подростков, до сих пор утверждает, что большего горя и радости, выше, чем в те военные дни, испытать ей уже не довелось никогда. Горяпри виде этих голодных, истощенных, полуживых малышей. Радостиоттого, что вместе с другими могла их согреть, обласкать.
А за теми, кто не мог выбраться из теплушек, приходили с носилками. На машине их развозили по детским больницам.
Полчаса отводилось на кормление детей в железнодорожной столовой. Через полчаса ровно нужно было оторвать их от стола, выстроить парами и вести на улицу Полторацкого, в баню и спецпропускник.
Заботливые женские руки помогали малышам раздеться, связать в узелок одежду, вложить записку с фамилией. Ребятишек стригли, мыли и одевали. Сколько же рук требовалось для этоговедь весь штат эвакопункта состоял поначалу из пяти, затем из четырнадцати человек! Но такой вопрос перед ЦДЭПом не вставал. Женотделы райкомов партии, партийные и комсомольские организации заводов, институтов и школ, райздравотделы и поликлиники слали на вокзал своих представителей. Сначала слали, а потом эти люди уже не могли не приходить сюда.
Так, остались здесь работать Валя Муштакова, обладавшая каким-то удивительным даром располагать к себе ребячьи сердца, ее подруга студентка Тася Шпигель, молодой биолог Вера Федулова, учитель Николай Григорьевич Беляев, библиотекарь из Минска Софья Гуревич, педагог Елизавета Прохоровна Жигула и десятки, сотни других добровольцев.
Нет, это было не просто. Дети, неделями находившиеся в дороге, были завшивлены, свирепствовали тиф, дизентерия, кожные болезни. А ведь у многих, выходивших каждый вечер на перрон, были свои дети, которых они могли заразить. Восемь работниц эвакопункта, несших эту вахту добра, заболели сыпняком. Несколько человекдизентерией.
«В 1941 году я работала учительницей начальных классов в школе 50,пишет ташкентская пенсионерка В. М. Евстигнеева. Однажды меня вызвал к себе директор и предложил пойти дежурным воспитателем в только что созданный на ташкентском вокзале детский эвакопункт. Я, не раздумывая, согласилась. Трудно было без слез смотреть на маленькие, обтянутые кожей скелетики, изъеденные вшами головки. Дети, с которыми я там работала, наверно, помнят менятетя Вера.
Но работать там пришлось мне недолго: как и большинство сотрудников ЦДЭПа, заболела сыпным тифом. После больницы меня перевели на инвалидность».
Многие и после болезни вернулись на эвакопункт. Но не все. Погибли любимица ребят Валя Муштакова, сторож эвакопункта Курбатов, завхоз Люба Гукасова Их хоронили без воинских почестей. Но каждый, кто стоял над могилой, понимал: хоронят солдат.
И так же, как на фронте, на смену павшим вставали новые бойцы.
Много хлопот доставляла дежурным детская обувь Ребятишки иногда по нескольку дней, а то и недель дороги не разувались. Одничтоб ботинки, сапожки не пропали, другиепо неумению. И теперь обнаруживались признаки обморожения или, того хуже, гангрены.
Путь из бани в эвакопункт бывал еще трудней. Отяжелевшие от непривычно сытного обеда, разморенные теплом, дети до того ослабевали, что передвигаться самостоятельно уже не могли. Приходилось нести их на руках.
В эвакопункте каждого регистрировали в специальном журнале учета (а это бывало подчас сопряжено с немалыми трудностями: малыш не мог ничего сообщить о себени возраста, ни фамилии, ни места, откуда приехал). Записав на бумажке пункт назначения, ребятам постарше давали ее в руки, малышамсовали в карман или пришпиливали к левому плечу. После этого дети могли уснуть. Засыпали они мгновенно, быть может, впервые за несколько месяцев сном спокойным и сладким: под потолком горела самая настоящая лампочка, напоминающая дом, в желудке не было привычного чувства голода, а главноеим сказали, что больше нечего бояться бомбежек и утром их снова покормят.
Дежурные воспитатели обходили зал, готовились к утру. Раиса Львовна Верник резала хлеб (этим в течение многих месяцев занималась только оназнак самого высокого и полного доверия). Ответственный дежурный по спискам разбивал ребят на отдельные группы, которые завтра в соответствии с разнарядками отправятся к месту своего нового жительства. Подростки старше четырнадцати летв ремесленные и железнодорожные училища, на предприятия и в колхозы, дети школьного возрастав детдома Ташкента и других городов Узбекистана. Самые маленькие оставались в Ташкенте.
Евгения Валерьяновна Рачинская, заместитель наркома просвещения республики, ее организаторскому таланту, доброму сердцу обязаны спасением многие тысячи детей и подростков, эвакуированных в Узбекистан из прифронтовой полосывпоследствии вспоминала: