Послушай меня, заговорил Орри, мне действительно очень жаль, что твоя дочь умерла, но я отказываюсь принимать твои обвинения. Да, если бы я был здесь, то выписал бы пропуск сразу же или сам съездил за доктором, но меня не было, и я никак не мог узнать о вашем несчастье. Так что, если не хочешь, чтобы я снял тебя с новой должности, попридержи язык и не смей хлопать передо мной дверью!
И снова молчание заполнило комнату, слышался только стук дождя. Орри положил руку на дверной косяк:
Ты меня понял?
Да, сэр.
Два безжизненных слова. В слабом свете лампы Орри увидел полные ненависти глаза Каффи и понял: все его предостережения напрасны. Оставалось лишь надеяться, что раб скоро образумится. Если же нет, его дурной пример может стать толчком для других. Именно поэтому Орри нарочно говорил очень громко, хотя и ощущал неловкость при этом:
Передай мои соболезнования жене. Спокойной ночи.
Он вышел на крыльцо, чувствуя горечь из-за смерти ребенка, гнев на несправедливые обвинения Каффи и злость на себя за этот спектакль, который он устроил перед невидимыми зрителями. Эта роль была ему неприятна, но он должен был поступить так, чтобы сохранить порядок на плантации. Купер как-то заметил, что хозяева и рабы в равной степени становятся жертвами рабства. В ту отвратительную ночь Орри это понял как никогда.
«И это было началом, думал он, лежа рядом со спящей Мадлен. Первая карта, которую выдернули из карточного домика. За ней рассыплются и остальные».
Через четыре дня после стычки в поселке рабов, уже под вечер, жена Каффи пришла в контору. Под одним глазом у нее была большая припухлость, коричневая кожа вокруг почернела. Она робко обратилась к Орри умоляющим голосом:
Пожалуйста, сэр продайте меня.
Анна, ты же здесь родилась. И твои мать и отец тоже. Я понимаю, после смерти Риссы ты
Продайте меня, мистер Орри! перебила она его, хватая за руку и заливаясь слезами. Я так боюсь Каффи, что мне хочется умереть
Он тебя ударил? Уверен, он просто не в себе. Рисса
Рисса тут ни при чем. Он всегда меня бил. С тех пор, как мы поженились. Я от вас скрывала, но люди знают. Прошлой ночью он избил меня палкой и кулаками, а потом еще сковородой стукнул
Он стоял перед этой маленькой хрупкой женщиной во весь свой шестифутовый рост и как будто даже стал выше от гнева.
Я убежала и спряталась, продолжала Анна сквозь рыдания. Он мог мне голову проломить. Просто с ума сошел от злости. Я старалась терпеть, как подобает хорошей жене, но у меня больше нет сил. Я хочу уехать отсюда.
Рассказав свою грустную историю, Анна посмотрела на Орри умоляющими глазами. Она была хорошей работницей, но Орри не желал видеть, как она страдает.
Если ты действительно этого хочешь, Анна, что ж, я согласен.
Вы меня отвезете на рынок в Чарльстоне? радостно воскликнула Анна.
Чтобы продать? Нет, что ты Но я знаю одну семью в городе. Это хорошие, добрые люди, и они потеряли домашнюю служанку прошлой осенью, а купить новую не могут себе позволить. Я просто отдам им тебя, тебе будет там хорошо, уверен. Скажем, через неделю или две.
Завтра! Прошу вас!
Страх Анны ужаснул Орри.
Хорошо-хорошо. Я прямо сейчас напишу им. Так что собери вещи и жди.
Анна вдруг прижалась к нему, уткнув лицо в его рубашку.
Я не могу туда вернуться! проговорила она, крепко держа его руками. Он меня убьет. Мне ничего не нужнотолько вот это платье, что на мне, и все. Не заставляйте меня туда возвращаться, мистер Орри, не надо!
Орри погладил ее по волосам, пытаясь хоть немного утешить:
Хорошо. Если ты так боишься, иди в дом. Найди Аристотеля и скажи, что я велел устроить тебя на ночь.
Снова всхлипывая, на этот раз от радости, Анна порывисто обняла его и тут же в ужасе отшатнулась:
О мистер Орри, да что это я Я не хотела, правда
Я знаю. Ты ничего плохого и не сделала. А теперь ступай в дом.
Утром Орри видел Анну только каких-то пять минут, когда выписывал пропуск для раба, который должен был доставить ее в чарльстонскую семью вместе с сопроводительным письмом; больше они не виделись. Негритянка сердечно поблагодарила его и все благословляла за доброту, пока коляска отъезжала от дома.
На следующий день Орри поехал осматривать поля, которые готовили к июньским посадкам. Когда Каффи услышал стук копыт его лошади, он поднял голову и впился в хозяина долгим пронзительным взглядом. Потом снова отвернулся и начал ругать какого-то молодого парня, который, по его мнению, плохо работал. Когда слов ему показалось мало, он с силой ударил рабатот покачнулся.
Эй, довольно! окликнул его Орри.
Каффи снова уставился на него. Орри спокойно выдержал взгляд, а секунд через десять тронул лошадь с места, так сильно дернув поводья, что та фыркнула. Обмен взглядами между рабом и хозяином был вполне откровенным. Каффи явно хотел кого-то убить, и все знали, кого именно.
Орри не стал рассказывать об этом случае Мадленпо той же причине, по которой скрыл от нее подробности той ночной стычки в поселке рабов. О том, что Анну отослали в Чарльстон по ее же собственной просьбе, Мадлен, разумеется, знала. И она же стала главным свидетелем того, как упала следующая карта.
Это случилось в начале июня. Каффи повел группу рабов на летние посадкирис высаживали во второй раз на тот случай, если птицы или соленая вода, поднявшаяся по реке, погубят ранний урожай.
Высокие насыпи разделяли квадраты вспаханной земли, защищая их от соседних. Деревянные дренажные лотки, их еще называли желобами, позволяли отводить воду от Эшли и от квадрата к квадрату, а потом снова уводить, когда при отливе заслонки желобов поднимались. Мадлен ехала вдоль насыпей, приближаясь к тому квадрату, где трудились рабы. День был ясный и приятный; дул легкий ветерок, а небо приобрело тот неповторимый ярко-синий оттенок, который, как она считала, бывает только в Каролине. Как обычно, для поездки верхом Мадлен надела брюки, чтобы сесть в седло по-мужски; пусть это было и не слишком прилично, но кому какое дело? Ее репутацию едва ли можно было испортить еще больше.
Впереди она увидела Каффи. Он ходил между согнувшимися рабами и грозно размахивал дубинкой, которую всегда носил с собой как символ власти. Когда Мадлен подъехала ближе, один пожилой негр, вероятно, сделал что-то такое, что вызвало недовольство надсмотрщика.
Бесполезный ниггер! пожаловался Каффи.
Он ударил палкой седого раба, и тот упал. Жена старика, работавшая рядом с ним, вскрикнула и обругала надсмотрщика. Каффи в ярости бросился на нее, замахнувшись палкой. Резкое движение испугало лошадь Мадлен, с громким ржанием она шарахнулась вправо и наверняка упала бы с насыпи, но тут какой-то другой негр, примерно того же возраста, что и Каффи, быстро вспрыгнул наверх и, схватившись за уздечку, повис на ней.
Его вес и сила, с которой он держал лошадь, не дали ей упасть на следующий квадрат. Мадлен вскоре успокоила животное, но весь этот эпизод очень не понравился Каффи.
Эй, ты! Возвращайся к работе!
Раб даже не повернул головы. Он смотрел на Мадлен скорее с тревогой, чем с подобострастием.
Вы в порядке, мэм?
Да, все хорошо. Я
Ты меня слышал, черномазый? закричал Каффи.
Наполовину забравшись на насыпь, он ткнул дубинкой непокорного раба. Тот наконец повернулся и посмотрел на надсмотрщика большими, слегка раскосыми глазами. По их выражению было нетрудно понять, что он думает.
А ну, помолчи, пока я как следует не поблагодарю этого человека, сказала Мадлен. Все это случилось по твоей вине.
Каффи ошеломленно уставился на нее, потом лицо его исказилось от ярости. Услышав за спиной чье-то хихиканье, он резко обернулся, но все негры внизу были серьезны, и весельчака вычислить не удалось. Каффи спрыгнул с насыпи, крича громче обычного.
Рабы вернулись к работе, пока Мадлен разговаривала со своим спасителем.
Я тебя уже видела раньше, но не знаю, как тебя зовут.
Энди, мэм. Меня назвали в честь президента Джексона.
Ты родился здесь, в Монт-Роял?
Нет, мэм. Мистер Тиллет купил меня весной, перед самой своей смертью.
Спасибо тебе, Энди. Ты подоспел как раз вовремя. Все могло быть гораздо хуже.
Рад, что этого не случилось. У Каффи нет никакого права издеваться Он вдруг умолк, словно осознав, что здесь неподходящее место для столь откровенных речей.
Мадлен еще раз поблагодарила его. Энди сдержанно кивнул и спрыгнул с насыпи; улыбки и тихие слова одобрения других рабов явно показывали, что этот человек нравится им настолько же, насколько не нравится надсмотрщик. Каффи, кипя от злобы, нервно хлопал палкой по ладони и не отрываясь смотрел на Энди.
Энди спокойно выдержал взгляд. Наконец Каффи отвернулся, но, чтобы избежать унижения, одновременно прикрикнул на кого-то из рабов. Нехорошая ситуация, подумала Мадлен, отправляясь дальше. Именно так она и сказала Орри позже, тем же вечером, рассказывая о том, что произошло днем. Уже в темноте Орри послал мальчишку в поселок рабов, и вскоре в открытую дверь конторы постучали.
Входи, Энди, сказал он.
Босоногий раб перешагнул порог. На нем были полотняные штаны, которые стирали уже так много раз, что на них появился белый отлив, как и на его залатанной рубахе с короткими рукавами. Орри уже замечал этого красивого молодого человека с прекрасной фигурой и крепкими мускулами. Он умел держаться вежливо, но без угодливости, вот и сейчас раб стоял хоть и прямо, но не скованно, показывая свою уверенность даже перед хозяином.
Садись, кивнул Орри на старое кресло-качалку перед письменным столом. Хочу, чтобы тебе было удобно, пока мы говорим.
Это неожиданное предложение обезоружило и смутило молодого человека. Он опустился в кресло с такой осторожностью, что оно даже ни на дюйм не шелохнулось.
Ты спас мисс Мадлен, она могла сильно разбиться. Я это ценю. Хочу подробнее расспросить тебя о том, как это случилось и почему. Мне хотелось бы услышать честный ответ. Тебе не стоит бояться, что кто-нибудь вздумает отомстить тебе за твою прямоту.
Вы о надсмотрщике? Энди покачал головой. Я его не боюсь и вообще никого из ниггеров не боюсь, кто пытается добиться своего криками и руганью.
Его тон и взгляд говорили о том, что и белых людей с такими качествами он также не боится. Этот раб нравился Орри все больше и больше.
Кого там ударил Каффи? Мисс Мадлен сказала, что это был седой человек.
Цицерона.
Цицерона?! Да ему же почти шестьдесят!
Да, сэр. Они с Каффи Ну, они уже ссорились раньше. А как только мистрис уехала, Каффи поклялся, что заставит старика заплатить.
Есть еще что-то, что мне следует знать? (Энди отрицательно качнул головой.) Хорошо. Я буду рад отблагодарить тебя более ощутимо за то, что ты сделал.
Энди моргнул; слово «ощутимо» было ему непонятно, хотя он и промолчал.
У тебя есть свой огородик? Ты что-нибудь сажаешь для себя?
Да, сэр. В этом году посадил окру и немного бобов. А еще у меня три курицы.
Открыв ящик письменного стола, Орри достал оттуда деньги:
Вот три доллара, ты сможешь купить на них хорошие семена и новые инструменты, если они тебе нужны. Скажи, что ты хочешь, я закажу в Чарльстоне.
Спасибо, сэр. Я подумаю, а потом вам скажу.
Ты умеешь читать или писать, Энди?
Ниггерам нельзя читать и писать, это незаконно. Меня бы высекли, если бы я умел.
Только не здесь. Отвечай на вопрос.
Нет, не умею.
А стал бы учиться, если бы тебе дали такую возможность?
Энди оценил опасность, прежде чем ответить.
Да, сэр, стал бы. Если умеешь читать и писать, быстрее чего-нибудь добьешься в жизни. Он тяжело сглотнул, а потом вдруг выпалил: Я ведь могу однажды стать свободным! И тогда мне это очень пригодится.
Прежде чем ответить, Орри одобряюще улыбнулся ему, показывая, что довольно смелые слова раба его не рассердили.
Что ж, это очень мудро. Рад, что мы поговорили. До сих пор я о тебе ничего не знал, но, думаю, ты можешь быть очень полезным на этой плантации. И многого добиться.
Спасибо, сказал Энди, принимая деньги. И за это тоже.
Орри кивнул, глядя, как этот сильный и отважный человек идет к двери. Кто-то другой на его месте, возможно, приказал бы выпороть Энди за его признание, но Орри хотелось бы иметь у себя в работниках еще с десяток таких же парней.
Пока они говорили, наступила ночь. Где-то вдалеке слышалось пение больших лягушек, похожее на звук лопнувших барабанов, цикады пели гораздо приятнее. Глядя, как раб идет по тропинке, Орри вдруг заметил, что он не очень высокого роста, хотя при общении с ним создавалось совсем другое впечатление.
Утром Орри отправился на поле, чтобы узнать, как чувствует себя Цицерон, но не нашел его. Пока хозяин был рядом, Каффи помалкивал, но стоило Орри отъехать, как он начал кричать с удвоенным пылом. Орри направил лошадь к поселку и вскоре остановился возле хижины, где жили Цицерон с женой. Прямо возле крыльца писал какой-то голый веселый мальчонка лет пяти. Услышав, как подъехал Орри, жена Цицерона выбежала наружу и прогнала ребенка.
Где твой муж, Мисси? спросил Орри.
В доме, мистер Орри. Он э-э не работает сегодня. Приболел малость.
Я бы хотел его проведать.
Женщина начала что-то быстро несвязно бормотать, и Орри понял, что дело неладно. Он мягко отодвинул ее в сторону и вошел в опрятный пустой домик как раз в тот момент, когда Цицерон застонал.
Пожилой раб лежал на тиковом тюфяке, сложив руки на животе, лицо его было искажено болью, на закрытых бледных веках темнела запекшаяся кровь. На лбу тоже виднелись отметины. Орри тихо выругался. Можно было не сомневаться, что Каффи пустил в ход свою палку.
Мисси, я пошлю за доктором, пусть его осмотрит, сказал Орри, выходя на крыльцо. И еще позабочусь о том, чтобы наказать виновного сегодня же.
Женщина схватила руку Орри и сжала ее. Рыдания душили ее, и она не могла говорить.
К полудню стало невыносимо жарко, но Орри все равно разжег огонь в железной печи, стоявшей в конторе, прежде чем послал за Каффи. Когда надсмотрщик вошелс дубинкой в руке, как и ожидал Орри, долгих предисловий не последовало.
Надо было продать тебя, а не Анну. Дай мне это. Он вырвал палку из руки Каффи, открыл дверцу печи и сунул ее в огонь. Ты больше не старший. С сегодняшнего дня снова работаешь в поле, как все остальные. Я видел, что ты сделал с Цицероном из-за какого-то пустяка. Убирайся отсюда!
На следующее утро, через час после восхода солнца, Орри снова говорил с Энди в конторе.
Я хочу, чтобы ты стал надсмотрщиком на плантации. (Раб чуть кивнул, что, вероятно, означало согласие.) Это знак моего доверия, Энди. Времена сейчас трудные, а я не слишком хорошо тебя знаю. Мне известно, что кое-кому из наших людей очень хочется убежать к янки. Если он или она попытается это сделать и будет пойман, а будет пойман пойти наверняка, пусть не ждет от меня пощады. Я не стану расправляться с ними жестоко, но и не прощу. Ты меня понял? (Энди снова кивнул.) И вот еще что немного помолчав, продолжил Орри. Наш прежний управляющий Салем Джонс, которого я поймал на воровстве и с позором выгнал, всегда ходил с палкой. Видимо, Каффи был впечатлен его поведением и решил перенять его опыт. Мне следовало отобрать у него дубинку в ту же минуту, когда я впервые ее увидел в его руках. (Веки Энди чуть дрогнули, словно он опять запоминал новое для себя слово.) Палка в руках, закончил Орри, означает слабость человека, а не его силу. Я бы не хотел видеть такую же у тебя.
Мне она не нужна, ответил Энди, глядя ему прямо в глаза.
Вот так и разрушился хрупкий карточный домик. И Орри начал строить новый, поставив Энди на место Каффи.
Очень скоро он узнал, что большинству рабов понравилась перемена. Сам он тоже не пожалел о своем решении, и не только потому, что Энди быстро соображал и был достаточно вынослив, чтобы работать долгие часы, но и потому, что этот негр обладал даром вести за собой людей, а не подгонять их. Он никого не запугивал, никогда не проявлял грубости или агрессии, но обладал какой-то невероятной внутренней силой, которая придавала его словам абсолютную уверенность. Ему не нужно было кричать или каким-то другим способом убеждать себя в собственной значимости.
Доверие, возложенное на него Оррив основном под влиянием интуиции и минутного порыва, создало между двумя мужчинами невысказанную, но подлинную привязанность. Орри помнил, как отец раз или два говорил, что любит некоторых из своих людей (он никогда не называл негров рабами) так, словно они его родные дети. И теперь Орри впервые начал понимать, почему Тиллет Мэйн мог так сказать.