Волков подполз к убитым фашистам и взял у них документы, автомат и бинокль. Я послал Пономаренко сообщить о минном поле и болотистой низине, по которой танки не пройдут. Где-то далеко позади нас все сильнее разгоралась стрельба, доносилось рычание танковых моторов. Наши танки рвались к железной дороге.
Из-за пригорка показались три отступающих самоходки фашистов и несколько десятков солдат. Слева из ложбины вынырнули два Т-34 с автоматчиками на броне. На наших глазах началась схватка советских танков с фашистскими самоходками. После первых выстрелов вспыхнула первая самоходка, внутри ее раздался глухой взрыв. Но и у нашего танка разбило ленивец, он юлой развернулся на месте. Другой танк, ловко маневрируя, вел огонь с ходу и подбил вторую самоходку. Из нее выскочило несколько гитлеровцев в дымящихся комбинезонах. Третья самоходка, пятясь, стреляла по подбитому танку. На танке загорелись кормовые баки, но башня развернулась, и метким выстрелом танкисты подожгли последнюю фашистскую самоходку.
Несколько автоматчиков, пригнувшись, подбежали к нам. Мы открыли огонь по гитлеровским пехотинцам. Огонь наших автоматов был неожиданным, и, потеряв до десятка солдат, фашисты залегли.
Враг начал обстреливать нас из миномета. Взрывом мины меня приподняло и ударило об землю. Два осколка попали в руку. Через несколько часов Волков доставил меня в полевой госпиталь.
М. Г. АкиньшинПОСЛЕ БОРИЛОВО
Нам было ясно, что фашистские войска уже не в силах остановить наступление Красной Армии на Орловско-Брянском направлении. Однако враг оказывал отчаянное сопротивление. Горели села и города, от рук гитлеровцев гибли мирные советские граждане.
Мы освободили Борилово, Конь-Колодезь, Авдеевку, Скорики, Злынь и другие населенные пункты. И всюду следы злодеяний фашистов.
Наши саперы обезвреживали мины, заложенные на перекрестке дорог. Мины были закопаны наспех, даже земля не успела обсохнуть.
Проходы сделаны. Танки челябинцев-добровольцев идут вперед.
Мы вышли к западной окраине небольшой деревни и не встретили ни одного жителя. Только кошки бегали от одной печной трубы к другой, да одинокий старик со слезами на глазах вышел нам навстречу из руин.
Сосредоточившись в лощине, танкисты осматривали боевые машины. Наступили сумерки, но они продолжали свое занятие. У танкистов закон: пока машина, пушка, пулеметы не в порядке, ты не имеешь права ни есть, ни отдыхать.
Коротка летняя ночь. Справа и слева полыхали огневые зарницы. Там шел бой. Это шли в наступление наши соседи 197-я Свердловская и 242-я Пермская добровольческие танковые бригады. С рассветом и нам предстояло освобождать Мосальское.
Наступление началось после короткого артиллерийского налета. Первый танковый батальон майора Степанова шел на правом фланге. По фронту второй танковый батальон капитана Федорова.
На подступах к деревне фашисты встретили нас огнем из пушек и минометов. Танки первого танкового батальона вырвались вперед. Завязался бой. Уже горят танки, поле заволокло дымом. Далеко вперед ушла рота Ивана Любивца.
Наступление второго танкового батальона было приостановлено артиллерийским огнем врага.
В разгар боя к нам подъехал комбриг М. Г. Фомичев. Шофер Костя Дорошевский укрыл его машину за кормой танка.
Комбриг спросил Федорова, почему нет продвижения вперед. Федоров ответил, что ведет перестрелку с вражеской пушкой, которая стоит возле тополей у хаты. Вести огонь мешает наша «тридцатьчетверка», она остановилась на высотке, не стреляет и не уходит в укрытие.
Фомичев приказал мне узнать, в чем дело. Я бегу по высокой траве к танку. Взбираюсь на машину и стучу по люку башни. И тут башня вдруг начала вращаться, застрочили пулеметы. Лежа на башне, пытаюсь с борта схватить ломик. Это мне удается. Поддеваю люк и кричу, чтобы прекратили огонь. Оказалось, что меня сочли за немца.
Танк-то зачем на бугре стоит? спрашиваю командира. Оказывается, танкисты устраняли неисправность и разбирали клин затвора пушки. Передаю приказ отойти танку назад и бегу к своим.
В это время фашисты открывают минометный огонь. Мины ложатся буквально рядом. Падаю и бегу, падаю и бегу. Комбриг, как рассказали мне после, очень переживал за меня, боялся, что убьют.
Добежал. Правда, весь был в грязи и мокрый. А вражеская пушка возле тополей все продолжала стрелять. Комбриг и говорит Федорову:
Уничтожь эту гадину, видишь, не дает твоей роте двинуться вперед.
Последовала команда:
Мордвинцев, заряжай осколочным!
Тесно в танке вшестером. Мордвинцев подавал снаряд, а комбриг заталкивал в казенник. Определив дистанцию, взяв цель в «вилку», мы с трех снарядов уничтожили пушку.
Наступление второго танкового батальона возобновилось.
Наше внимание все сильнее стала приковывать канонада, что раздавалась в направлении расположения роты Любивца. Комбриг приказал мне добраться до роты и передать командиру, чтобы его танки атаковали Мосальское.
Есть передать, только и сказал я Фомичеву.
Он снял танкошлем, поцеловал меня и сказал:
Надеюсь на тебя. Медлить нельзя, там люди, там решается судьба боя.
Преодолев глубокий овраг, я выбрался на конопляное поле. Вижу дорожка. А подле нее ячейка к ячейке, и немцы ходят, а кто и сидит в окопе. Есть пулеметы на треногах, направлены в нашу сторону. Но в общем-то тут спокойно. Наши наступают в другом направлении.
Как быть? Решение молниеносное. Обойти овраг и поле и не по обочине, а посередине. Так и сделал. Иду во весь рост. Слышу, как немцы переговариваются. Кончилось конопляное поле. Справа посадка капусты, пчельник и отдельная хатка. Слева овраг и на противоположной стороне сруб деревенской кузницы. Добрался до кузницы. В ней никого нет. Вижу по деревне бегают немцы, стреляют из автоматов.
Пересек дорогу, ринулся в посевы спелой ржи и пошел в направлении боя. Так и добрался до наших танков. Нашел Любивца, передал ему приказ комбрига.
Вскоре я уже сидел в командирском танке и показывал, куда вести огонь, где больше фашистов.
В сумерки Мосальское было освобождено. Доложив комбригу о выполнении приказа, я нашел свой экипаж. Федя Сурков, Александр Марченко и Саша Мордвинцев были заняты подготовкой машины. Нам предстояли новые бои.
Н. И. ЧеремныхПОЕЗДКА НА ФРОНТ
В конце лета 1943 года в Челябинске стало известно, что в гости к воинам нашей добровольческой танковой бригады выезжает делегация от трудящихся Южного Урала. К великой моей радости, в число делегатов включили и меня, председателя Кировского райисполкома. Радость мою и моей семьи легко было понять: в этой боевой части служили мой муж Александр Михайлович Червяков и сын Володя.
Собираясь в дальнюю дорогу, я уже в который раз перебирала в памяти события последнего года. Отчетливо вспомнила тот пасмурный февральский день, когда я узнала о том, что нам предстоит разлука. Вечером вся наша семья собралась дома: Александр Михайлович вернулся с заседания правления облпотребсоюза, сын Володя с завода «Калибр» (ему еще нужно было идти на занятия вечернего отделения института), старшая дочь Оля с завода, Аида из школы. Все устали, но как всегда были рады встрече друг с другом. Без умолку щебетала о своих новостях в детском садике наша малышка Люся.
Сели за стол. Люся, как обычно, забралась на колени к отцу. Я замечаю что-то новое в поведении мужа и сына, они чем-то возбуждены. Александр Михайлович вопросительно смотрит на Володю, а у того в глазах «бесенята» играют. Только я села за стол, разлила всем суп, как муж, явно волнуясь, с трудом подбирая слова, говорит:
Мать, а ведь мы с Володей решили подать заявление о зачислении нас в Уральский танковый корпус. Как ты на это смотришь?
Все словно застыли и смотрят на меня встревоженно. А у меня сердце, кажется, остановилось, не могу передохнуть. Внутри какой-то голос протестует: «Как, оба сразу?»
Взяла себя в руки и спокойно говорю:
Вот и хорошо, что вместе будете воевать. А нас здесь остается вон сколько, целая воинская единица, будем ждать вашего возвращения.
В начале марта оба Червякова 47-летний отец и 18-летний сын были зачислены в Челябинскую танковую бригаду. Я часто ездила в часть, познакомилась с командованием мотострелкового батальона. Скомплектовала для воинов библиотечку, разыскивала карманные географические атласы. В Кировском райисполкоме каждый вечер до поздней ночи мы готовили добровольцам разные подарки.
В один из мартовских или апрельских дней в райисполкоме собрались депутаты, председатели уличных комитетов, актив. Народу в зале так много, что иголке негде упасть. Тишина. По праву председателя райисполкома я читаю Наказ добровольцам. Душат слезы. Не узнаю свой голос. У присутствующих по лицам тоже текут слезы. Но никто их не замечает, не стыдятся даже мужчины.
Первого мая муж и сын приехали домой. Было ясно, что бригада вот-вот отправится на фронт. Настал тяжелый час расставанья. Оба мои бойца в новеньком обмундировании, стройные, подтянутые, то веселые, то грустные Вышли из дома. Идут по двору Сказали, что не надо провожать. Мы, обнявшись, прильнули к окну, глаза не отрываем. Они несколько раз оглянулись, помахали рукой, затем скрылись из виду.
9 мая на площади около главпочтамта построились добровольцы, здесь им будет вручен Наказ трудящихся Южного Урала. Я со всей семьей стою около трибуны. Вместе со всеми присутствующими на митинге повторяем слова Наказа. Затем над коленопреклоненными рядами добровольцев несутся огненные слова священной клятвы.
Я, не отрываясь, смотрю на мужа и сына, стараюсь запомнить каждую черточку родных лиц. Мне кажется, что их голоса «Клянемся не дрогнуть в боях за землю русскую» раздаются громче других. Я слышу их до сих пор, когда сажусь на скамью в сквере, где памятник добровольцам.
Напряжение после митинга достигло предела. Меня положили в больницу. Через несколько дней начальник санчасти сообщил, что сегодня бригада уезжает на фронт. Вместе с лечащим врачом разрешает мне проводить родных. Напичкали разными лекарствами. Кто-то достал «газик». Вместе со мной едет друг нашей семьи О. А. Смоловик. Ночь темная, хоть глаз выколи. Идет холодный дождь, как будто сама природа горькими слезами протестует против страшной войны.
На станции по-боевому идет погрузка. Мужу сказали о нашем приезде. Он подбегал несколько раз. А вот Володи все нет и нет. И появился он за несколько минут до отхода поезда, веселый, возбужденный. Слышу слова мужа: «Береги свое здоровье», как будто не они на фронт едут, а я. Утром в больнице думала, что голова и сердце не выдержат, разорвутся на части. Но надо держаться: дома трое детей, на фронте двое близких, им так нужны весточки из родного дома.
И вот ожидание и ожидание, хотя каждую неделю получаем письма, чуть не каждый день пишем сами. Письма из воинской части неизменно бодрые, жизнерадостные, патриотические, пахнущие уже пороховым дымом. В них со всей силой раскрывался высокий моральный облик не только наших родных, но и всех добровольцев.
Письма Володи отличаются юмором, особенно те, что адресованы сестре Аиде. Этот скромный, застенчивый юноша проявил на фронте настоящее мужество.
Из политотдела бригады мне писали:
«Поздравляем Вас с большой радостью: ваш муж и сын приняты в партию, в части они на лучшем счету, так что можете ими гордиться так же, как мы гордимся.
Дела наши идут неплохо, люди наши сражаются героически».
И вот, наконец, в сентябре 1943 года мы отправились в путь. Мы везли с собой целый поезд подарков уральцам-добровольцам. Добирались по железной дороге около месяца. В разрушенном Орле нас встретили представители Уральского добровольческого танкового корпуса.
11 октября 1943 года выехали из Орла в место расположения части. В Брянских лесах, где корпус встал после боев на отдых, нас давно ожидали. На встрече присутствовало все командование. Нас угостили ужином, ознакомили с боевыми делами добровольцев Челябинской бригады. Делегаты рассказали о том, как живут и трудятся люди в тылу.
В шесть утра подполковник М. Г. Фомичев отвез делегацию в бригаду. На территории расположения подразделений флаги, лозунги.
Наступила незабываемая встреча с родными. Сначала по приказу М. Г. Фомичева явился муж, отрапортовал. Запыхавшись, прибежал Володя, тоже отрапортовал. Тут бы им скорее обнять меня, а команды нет. Может быть, это был только миг, а нам он показался вечностью. Наконец Михаил Георгиевич Фомичев, улыбаясь, машет рукой в сторону Червяковых и говорит: «Целуйтесь!» Оба бросились ко мне, а у меня ноги подкашиваются, еле стою.
Позднее М. Г. Фомичев с гордостью сказал мне:
Видишь, мать, какая у нас дисциплина и выдержка. Ведь знаю, что Червяковым страшно хотелось не рапортовать: «По вашему приказанию явился», а броситься к тебе, но я команды не даю
И так по-мальчишески, озорно улыбнулся.
В этот день делегация встретилась с начальником политотдела бригады подполковником М. А. Богомоловым. А после все мы муж, сын и я были торжественно вселены во «дворец»-землянку, специально построенную товарищами Червяковых в ожидании моего приезда.
Сколько людей побывало в этой землянке, пока мы гостили у танкистов! Наверное, около двухсот. Запомнились встречи с Сунцовым, Расторгуевым, Бабкиным, Левшиновым и многими другими. Все интересовались жизнью в городе, области и, конечно, неизменно спрашивали, как живут их семьи. Просили побывать у них, сказать, что у фронтовиков все хорошо.
Был такой эпизод. Я передала семейную посылку, точно не помню кому, кажется, Н. Г. Чижу. В ней была крохотная беленькая распашонка. Очевидно, жена второпях вместо носового платка положила эту детскую вещицу. Но скольку она радости принесла не только папаше, а и всем, кому он ее показывал! А он, по-моему, обежал всю часть.
Но самыми незабываемыми были беседы с мужем и сыном. В эти дни корпусная газета «Доброволец» писала и о их боевых делах. Был помещен очерк и обо мне.
Однажды я в шутку спросила сына, не трусил ли он в первом бою. А он очень серьезно ответил, что хорошо помнит Наказ челябинцев и клятву, данную им. Немного погодя Володя, улыбаясь, сказал, что я его, должно быть, в рубашке родила, счастливым. Ведь ни одной царапинки не получил в боях. А отец, поглядывая на сына, заметил:
Вот пришлось из шатена стать блондином. После первого боя целый день не мог отыскать Володю и поседел за этот день.
Оказалось, что сын находился в это время около раненого командира.
Были встречи с офицерами батальона, с девушками-добровольцами. Тяжеловато им приходилось на фронте. Был митинг, на котором делегация торжественно вручала командирам и бойцам подарки от трудящихся Южного Урала. Сколько при этом было горячих рукопожатий и поцелуев. Александр Михайлович получил подарок от комсорга Коркинской шахты 27 Егоровой, а Володя карманные часы. Всем добровольцам вручили новые, с черной ручкой ножи. Сын отдал мне на память свой старый нож и заявил, что им уничтожено несколько фашистов. Оба ножа, отца и сына, хранятся сейчас в Челябинском краеведческом музее.
Запомнился концерт художественной самодеятельности добровольцев. В ту теплую, звездную ночь, когда на чурбанах возле меня сидели муж и сын, мне выступления «артистов» казались вершиной искусства. Даже всегда сдержанный Александр Михайлович пришел в восторг и, как мальчишка, вместе с другими кричал: «Доломана, Доломана!» Я не знала тогда, кто это такой. И вот на сцену выходит сам Доломан, в длинной шинели, страшно смущенный, растерянный. Оказывается, он автор и исполнитель ряда номеров концерта.
Закончилось наше пребывание у добровольцев. На прощанье каждый из нас получил памятный подарок. Моему мужу и сыну было разрешено проводить нас до Орла, где я распрощалась с ними навсегда. Разве я думала тогда об этом?
Только я вернулась из поездки, как получила письмо. Александр Михайлович писал:
«Теперь мы гвардейцы! Настроение у всех приподнятое, бодрое, боевое. Ждем, чтобы вновь вступить в схватку с врагом».
А Володя сообщал:
«Скоро наша семья будет состоять исключительно из коммунистов (правда, Милочка будет пионеркой) У меня, можно сказать, праздник, в политотделе вручили кандидатскую карточку Думаю, как кончится война, буду учиться и учиться».
В это же время пришло письмо от командира бригады, который, поздравив нас с Новым 1944-м годом, писал:
«Самое главное пожелание вам, чтобы ваш сын и муж возвратились с победой. А я приеду к вам тогда в гости».
Письма от мужа и сына говорят об усиленной боевой подготовке корпуса к новым схваткам с врагом, продвижении на Украину. Вот добровольцы в Киеве. И вдруг все оборвалось