Спутники Самониной прокричали: «Хайль!», им ответили. Разведчица пристроила свою сумку у стены, осмотрелась: кажется, можно обойтись без угощений, незачем добро на ветер кидать. С холодком легкой тревоги почувствовала, что сейчас окажется здесь в центре внимания.
Майн гот!.. Браво!.. Офицеры помоложе узнали Марью Ивановну и выжидающе уставились на старшего по чину: ему первое слово.
Полковник, опершись руками о стол, поднял из кресла свое грузное тело, пошатываясь, направился ей навстречу. Пузатый, обрюзгшийаж рвать тянет, на него глядючи, а надо улыбаться фон Дитриху и руку ему протянуть для поцелуя. Приложившись к ее запястью, молодится, как петух, выставляя грудь и звеня наградами, что-то лопочет ей слюняво, приглашая для разговора очкастого. Тот, поклонившись, переводит ей слова коменданта:
Господин полковник просит очаровательную даму украсить нашу солдатскую компанию. Он говорит, что, хоть и сам гость, все же имеет честь пригласить вас к нашему столу. Пожалуйста!..
Хозяева наперебой предлагают гостье свои услуги, учтиво уступают место у стола.
Сняла шапочкуволнистые русые волосы упали на плечи. Шубку разрешает снять Крибуляку. Марья Ивановна в кремовой шелковой кофточке, которая так ей к лицу, и в коричневой шерстяной юбке, тонкая, стройная. Просит, чтоб кто-нибудь проводил ее в туалетпомыть руки. Знакомый по казино лейтенант ведет ее коридором в угловую комнату. Заглядывая в классы, разведчица примечает, где, у каких окон расположены кровати, чтоб партизанские гостинцы угодили как раз по назначению. Одиннадцать коек насчитала. Одиннадцать офицеровэто будет чувствительный урон для вражеского гарнизона
Место у разведчицы за столом рядом с полковником. По другую сторону Андрей Иваныч. В честь гостьи распечатывается новая бутылка вина, ей наливают, она отстраняет рюмку.
Это ром! Очкастый вручает ей рюмку, приходится брать. Ваше здоровье!
Фройляйн! Офицеры тянутся чокаться с нею. Крибуляк смотрит укоризненнозначит, пить опасно.
Она и сама понимает, что этого делать нельзя: никогда пить не приходилось, и как знать, что с ней может произойти, если она вдруг опьянеет. Показывает немцам, скрестив указательные пальцы, вот, дескать, что мне будет, если выпью, капут, значит.
Наверное, болеете? Седой в очках участливо вглядывается в ее лицо.
Да, болею Желудком страдаю
А желудок у самой, пожалуй, и гвоздь сможет переварить. Очкастый пристает с расспросами, где болит и как. Перекинулся несколькими фразами с комендантом и снова к разведчице:
Яврач, давайте осмотрю вас. Пожалуйста, на диван!..
Нет, что вы, лучше в другой раз.
Полковник оборачивается к ней выжидательно, глядит хитровато и трезво. Поняла: значит, затевается проверка. В этом же убедил ее взгляд Андрея Иваныча: в нем затаенный испуг, а у разведчицыхоть бы в одном глазу. Конечно, опрометчиво было врать о болезни, так и в подозрение попасть недолго. Но пусть осмотрит, разве он что-нибудь поймет.
Если уж хотите помочь моему здоровью, я буду очень рада.
Спокойно прилегла на диван, разрешая врачу ощупать живот. Немец давит осторожно, чтоб не сделать слишком больно.
Здесь?
Нет, выше.
Здесь?
Ой, доктор, ой!.. Разведчица ойкает, морщит лицо, как от нестерпимой боли.
Да-а Седой горестно качает головой, снимая очки. Желудок у вас больной Приходите, я вас полечу!
Спасибо!
Глянула на своего напарника: дескать, ну вот и все, напрасно волновался. Села за стол, непринужденно потянулась к вазе за конфетой.
О, Марья любит шоколяд! фон Дитрих услужливо пододвигает вазу. Битте, битте!
Жаль, что он тут всего лишь гость, этот боров с крестами, а то ночью было бы ему «битте».
Немцы пьют, любезничают с ней, Крибуляка вроде бы и не замечают. Конечно, не будь при нем Марьи Ивановны, разве они его пригласили бы к себе. А он все еще не освоится после неприятного эпизода. Надо как-то разрядить обстановку. Разведчица просит гитаруее она видела в одной из комнат, когда ходила умываться.
Браво!
Офицер, оказавшийся расторопней других, приносит инструмент. Задумчиво тронула струны, вполголоса начала одну из своих любимых песен:
Виновата ли я, виновата ли я,
Виновата ли я, что люблю
Грустным взглядом уставилась на своего партнера, и тот неожиданно оказался в центре внимания.
Виновата ли я. что мой голос дрожал,
Когда пела я песню свою
Немцы заулыбались, довольные, некоторые даже пробуют подпевать, сам полковник гудит хрипловатым басом:
Ви-ньё-ва-та ли я, ви-ньё-ва-та ли я
Играя на гитаре, Марья Ивановна приникла головой к плечу капитана, он обнимает ее осторожно за талию. И, наверное, завидуют ему сейчас немцы: дескать, удачлив этот словак.
У, мой котик! Разведчица целует Крибуляка. Безумно люблю Андрея, безумно!..
Очкастый, хохоча, перевел немцам эту фразу, и все зааплодировали, что-то выкрикивая капитану; тот улыбается, польщенный.
Виновата ли я, виновата ли я
Немцы развеселились вовсю, приплясывают и покачиваются в такт песне. А когда закончила, все устремились к ней, целуя руки. Сам комендант расчувствовался:
Данке шён! руку прижимает к сердцу, дескать, благодарен.
После этого фон Дитрих собирается удалиться. Хороший повод для того, чтобы и им уйти восвояси. Марье Ивановне надавали гостинцев: шоколаду, печенья, конфет, наговорили всяких комплиментов, высказывая пожелание почаще видеть ее у себя
Спустя полчаса Марья Ивановна выходила из кабинета Крибуляка. За пазухой у нее план расположения гарнизона, в руке полная сумка лимонок, укрытых сверху пирожками и офицерскими гостинцами. Одна из гранат в рукаве под резинкой, заряженная, так, на всякий случай.
А не забоишься? тревожится капитан.
С таким-то оружием? Будь хоть сам сатана с рогами, оборонюсь!..
Проселок от станции на Ясный Клин идет вдоль железнодорожного полотна, затем, сделав у лога извилину, сворачивает к лесной опушке. Идет разведчица, несет свой тяжелый груз через логи на тебе, выходит ей навстречу из кустов Жорка Зозолев. Изрядно пьяный, без автомата, на поясе пистолет болтается.
Стоп! куражится полицай. Госпожа капитанша!.. А чего у тебя в сумке, дай-ка проверю!..
Ну, ну! Сверкнула гневно глазами. Вон валежина, огрею! Жорка останавливаетсяему ли не знать норова своей бывшей односельчанки, «Мани-Чапай»: сказала, прибьет, значит, прибьет.
А может, у тебя там патроны?!
Что у меня, или патронный завод свой!..
Смотри у меня!.. Видала? Тянет из кармана кузнечные гвозди, заготовленные для Беспрозванного. А то они могут и для тебя пригодиться!..
Вот пристал, зараза. А сама думает: «Как бы улизнуть от пьяного полицая?» Пожалуй, только по кустам и можно.
Госпожа хорошая, может быть, ты знаешь, какие тут посты?
Какие тебе посты! До постов далеко. Сейчас пасхальная неделя, а потом вербное, еще будет спасовка, успенье, мясоед, масленица
Самабоком, боком, боком, подальше от Зозоли. Между ними уже метров тридцать.
Ты мне дурочкой не прикидывайся Стой!.. Спохватился, шарит рукой по кобуре. Да разве Самонина остановитсяотмахивается от полицая, дескать, некогда, не до тебя, идет спокойно к опушке леса. И пусть орет, пусть стреляет, разве на таком-то расстоянии он попадет в нее из своего пистолетика. А коль увяжетсяпонюхает лимонку. Бояться нечего, пусть он сам теперь ее боится!..
Спотыкаясь и матерясь, Зозолев поплелся за ней, а ее уже и не видно за деревьями. Остановился у березы, покачиваясь, преследовать «капитаншу», видать, не посчитал нужным
Марья Ивановна благополучно добралась до дома. А в полночь принесенными ею гранатами партизаны забросали немецкую комендатуру и спящих офицеров, «похристосовались» с фашистами, уничтожив на станции почти все вражеское начальство. С нашей стороны потерь нет.
12
Диверсия в Дерюжнойэто лишь одна из многих боевых операций, проведенных весной этого года партизанским отрядом, возглавляемым командиром Спириным и комиссаром Беспрозванным. Один за одним летят под откос фашистские эшелоны. Горят склады и восстанавливаемые оккупантами промышленные предприятия. Участились налеты на полицейские гарнизоны и волостные управления. Все поселки и деревни, примыкающие к лесам, целые сельсоветы находятся под контролем народных мстителей, населению возвращены скот и хлеб, отобранные фашистами.
До трехсот штыков насчитывается теперь в отряде, В крупных операциях он выступает рука об руку с отрядами соседних районов. Партизаны держат в постоянном страхе врага не только на всем северо-западе Курской области, но и на прилегающих территориях Орловщины и Брянщины.
Гитлеровцы предпринимают ответные меры. В особо важных местах железной дороги по два дзота на километре и по двадцать пять охранников. Стреляют в каждого, кто приблизится к железнодорожному полотну. Карательные отряды непрестанно рыщут по следам партизанских диверсий, жгут дома и расстреливают местных жителей при малейшем подозрении в связях с партизанами.
Ясный Клин каратели тоже не обошли стороной. Их после разгрома дерюжинской комендатуры привел сюда предатель Черноруцкий. В поселке при МТС выгнали на площадь всех жителей, проверили каждого. Как ни кричал на людей пан Черноруцкий, как ни грозился, никто никого не выдал. Только и назвали тех, кто в партизанах, а разве до них достанешь! Руки коротки. Да указали на Ольгу Санфирову как на давнюю любовницу партизана Китранова. Черноруцкий лишь ухмыльнулся на это криво и гадко: сам когда-то имел на Ольгу виды. Пошептавшись о чем-то с Жоркой Зозолевым, приказал распустить людей. И целый вечер полицаи мотались по хатам в поисках самогона для заночевавшего у Санфировых своего господина начальника
По-прежнему по ночам Самонину будит условный стук связного. А по утрам она несет новые задания Крибуляку. Подозрений вроде бы никаких.
В июньских донесениях Крибуляка частые напоминания о том, что готовится крупная карательная экспедиция. В немецких гарнизонах появилась артиллерия.
Свежие подразделения прибывают в Дерюжную, в Шумиху и Любеж, даже хутора кишат полицаями и солдатами.
Андрей Иваныч начеку, И наступает его час. Заявляется к разведчице, взволнованный и строгий.
Марья, принимай от меня задание! Кулаком ударяет себя в грудь. От меня лично! И с такой гордостью, просто занятно глядеть. Еще бы, до этого он был только исполнителем.
А у меня задание от партизан! не удержалась Марья Ивановна от озорной выходки, еще не догадываясь, какое будет ей поручение от капитана.
Восемнадцать тысяч карателей идут! Слышишь?.. Застрелю, если партизаны погибнут!..
Вот как рассердился! Конечно, до шуток ли тут.
Давай задание!..
Мало времени, очень мало. Наступление через два дня. Командирам карательных отрядов, в том числе и Крибуляку (охранный батальон также принимает участие в экспедиции), указаны места дислокации, время и путь следования к Шумихинским и Клинцовским лесам, где, по предположению немцев, находятся семь партизанских отрядов. К месту боев движутся гарнизоны Севска и Комаричей, Конышевки и Тросны, Льгова и Михайловкився нечисть из-под Курска, Орла и Брянска. И что всего опаснейпод Шумихой для участия в операции разгружается следовавшая на фронт эсэсовская моторизованная дивизия с танками, пушками и шестиствольными минометами.
Пакет с донесением разведчица прячет на груди. В нем схемы и письмо Беспрозванному, где Крибуляк советует партизанам выходить из окружения на его батальон. Словацкий коммунист верен своей клятве, и сейчас от Марьи Ивановны зависит, жить партизанам или погибнуть.
Скорее к Новоселову, каждый час дорог! Подпольщик, выслушав разведчицу, немедля одевается и выходит из хаты. Сборы недолги. Конь стоит в оглоблях. Теперьтопор и пилу в телегу. И еще охапку сена: путь неблизкий, измотает изрядно. Марья Ивановна кутается в шали, только нос да глаза видны. Больная как больная, кто такая, не каждый разберет. А не лучше ли будет под видом роженицы?..
Николай Иваныч, дай-ка подушку!..
Подложила подушку под платье, уселась в задке повозки. Новоселов одобряет:
Молодец, Самониха! Так-то мы наверняка отведем глаза полицаям!..
Через железнодорожный переезд переправляет их мимо стражников сам начальник «баншуца». Благополучно проезжают через поселок сахзавода и Выселки. Охала и стонала, когда попадались люди навстречу.
Все ближе опушка леса. Хоть бы тут не задержали, а там как-нибудь.
Охай, Самониха! шепчет Новоселов, Здесь должны быть постовые
Хотела сказать: зачем же охать, когда никого нет. Глядьиз кустов появляются два полицая.
Кто такие? Куда? Автоматы берут наизготовку.
Ох, милые, пропустите!.. В больницу едем Ох! Ох! хватаясь за живот, корчится разведчица.
Бабу везу на роды Приспичило!.. объясняет Новоселов, прибавляя пару крепких матюков.
Две опухшие с перепоя рожи безразлично отворачиваются. Пронесло! Марья Ивановна облегченно смеется.
Да-а, если так пойдет и дальше, твой смех добром не кончится ворчит ее спутник и долго еще отводит душу в ругательствах по адресу разведчицы. И поделом: чуть-чуть было не прозевала полицаев.
Километра два проехали по лесному большаку, затем свернули влево по затравевшей дороге. Кроны деревьев смыкаются над головой. Сумрачно и сыро. Пахнет прелью и грибами. Ветер дочти неслышно ходит по верхам. Телега не скрипнетколеса, видать, смазаны по-хозяйски. Лошадь ли фыркнет, птица ли закричит какаясердце замирает в тревоге. Едут, зорко приглядываясь ко всему, вслушиваясь. Поворот. Еще поворот. Просека.
Вдруг пахнуло резким запахом бензина. Присмотрелись внимательней: на земле свежий танковый след. Значит, не дремлют каратели, готовятся.
Тут как бы нас не застукали волнуется Новоселов. Борода его всклокочена, руки вздрагивают. Правит на развилку дорог, прикидывая, по которой бы лучше проскочить опасное место. Лошадь затревожилась, что-то почуяв.
Обожди, Николай Иваныч! Сейчас послушаем Самонина спрыгивает с телеги, придерживая на животе съехавшую и теперь уже не нужную подушку. Подпольщик, удивленный, не скрывая раздражения, глядит, как она, опустившись на колени, прикладывается ухом к земле.
Не валяй дурака, ничего не услышишь!..
Тише!.. Иван меня научил, муж
Ну-у!.. Для Новоселова Самонихин мужик авторитет. Подпольщик слезает с повозки и молча следует примеру Марьи Ивановны. Тише!..
Сам с полураскрытым ртом замирает, растянувшись на дороге, и взгляд его становится беспокойным.
Земля гудит под ухом. Сквозь непонятный гул все ясней топот лошадиных копыт, стук тележных колес, слышно даже, как немцы переговариваются. Все это где-то близко-близко.
Оторопь взяла. Ведь если захватятнесдобровать. Как найдут пакет, сразу в расход. Кто тогда предупредит партизан?..
И хорошо, что оба лежали в траве и что конь стоял в укрытии. Как раз в эти минуты на просеке в полкилометре от них показался обоз карателей. Недолго думая, ползком, ползком скорее к своей повозке. Кое-как сели и давай лошадь гнать во весь опор. Хлещут вожжами гнедую, а сами назад смотрят: нет ли погони. Грязь летит из-под колес, того и гляди опрокинутся на поворотах; скачут, скачут, а что впередине видят. Яр или другое какое препятствиеоб этом ли думать. Ну и полетели под крутизну вместе с лошадью и телегой.
Где только смерть не поджидает, и тут она дежурила. Однако на этот раз отделалась Марья Ивановна лишь испугом да ушибами. Поохала малостьтеперь уже не притворно, а на самом деле, поспешила к Новоселову, которого прижало колесом. И Николай Иваныч цел, славу богу! А лошадь, думали, и не подымется. Нет, и она поднялась, сердешная. Больше всего досталось телеге: перекорежило ее всю, скособочило, но ехать можно.
Перепрягли гнедую, двинулись дальше, со смехом судача о происшедшем и поглаживая ушибленные места.
Одному удивлялись: как это лошадь не разбилась и осталась живая
Еще немало пришлось ехать, пока не добрались до партизанской заставы, но уже без приключений.
Из лесной сторожки навстречу им вышел высокий красивый парень с автоматом через плечо, связной Новоселова. Мужчины поздоровались.
Принимай от нее донесение!
Кто такая?
Человек свой, надежный
Хоть он и партизан, этот знакомый дерюжинский парень, разведчице от любого взгляда надо поберечься. Самонина отворачивается от парня, кутая свое лицо, а тому, видать, любопытно, кто она, норовит заглянуть в глаза.
Думаешь, любушка твоя, да?
Под насмешливым взглядом разведчицы партизан становится более серьезным.