Когда я сажусь, девушка, наконец, замечает меня. Она растеряно вынимает наушники.
Разве вы сидите не там? Она указывает на мое инфицированное место в следующем ряду.
Я совершенно не подготовился и понятия не имею, что ответить.
Там. Сидел там. Но понадеялся, что вы не будете возражать, если я сяду здесь.
О кей, отвечает она, вновь уткнувшись в телефон.
Рад, что тебе удалось протащить эту штуку через досмотр, говорю я, пытаясь пошутить о той женщине, на которую среагировал металлодетектор. Шутка дурацкая, даже если ее понять, но по лицу девушки стало ясно, что она не понимает.
Она хмурится.
Я просто слушаю музыку, пока делаю домашку.
Боже, я идиот.
Она вставляет наушники, открывает книгу, а мои ладони снова потеют.
4. Флора
Понятия не имею, кто этот парень, почему он махнул мне рукой, сел рядом, и о чем он вообще говорит. Лучше просто не обращать внимания, поскольку парни часто ведут себя странно, и попытаться читать.
Вскоре к нашему ряду подошли стюардессы с тележкой напитков. Я вынимаю наушники и заказываю имбирный эль. Парень берет минералку, и когда стюардесса открывает ее, та заливает и тележку и саму стюардессу. Она с силой ставит стакан на его столик, а затем толкает тележку в заднюю часть самолета, чтобы обсушиться.
Я не могу удержаться от смеха.
Что ты ей сделал?
Парень краснеет.
Кажется, у нее был трудный полет, отвечает он и смотрит на больного, у которого случился очередной приступ кашля. Мы оба наблюдаем, как он встает на ноги и тяжело перегибается через сидение впереди.
Не такой трудный, как у этого, говорю я.
Парень ерзает, улыбнувшись.
Мне страшно не везет, когда я путешествую.
Он смотрит на меня, и я замечаю зеленые крапинки в голубых глазах. Его лицо все еще немного розовое.
Надеюсь, твое невезение не заразно, наконец отвечаю я.
Он нервно смеется.
Не знаю. Думаю, невезение работает только один на один со своим владельцем, разве нет?
А вместе типа веселее? Я размышляю над этим какое-то мгновение. Не соглашусь. Смотри, если этот самолет прямо сейчас начнет падать, то не повезет всем.
Не надо, отвечает он. Даже не шути об этом.
Я тихонько смеюсь, но смешок застревает у меня в горле. Парень побледнел, вцепился в ручки кресла и выглядит откровенно напуганным.
Эй, извини, это все
Но тут больной внезапно теряет равновесие, и мы смотрим, как он заваливается в проход.
Парень рядом со мной дергается, будто хочет помочь или сделать что-то, но стюардесса рявкает на него:
Прошу, оставайтесь на месте, сэр! И сама бросается на помощь больному. Тот уже сел, бормоча, что с ним все в порядке, пока стюардесса помогала ему перебраться обратно в кресло.
Инфицированный просит апельсинового сока, и готова поклясться, что когда стюардесса передает ему стакан, рука у нее дрожит.
Парень рядом выглядит одновременно смущенным и напуганным.
Просто обычная Эбола, шепчу я.
Стюардесса быстро идет в переднюю часть самолета и берет трубку телефона, соединяющую салон с рубкой. Она стоит спиной к нам, но оглядывается через плечо на ряд передо мной. Кивает несколько раз, затем вешает трубку и исчезает в комнате отдыха.
Парень наблюдает за всем этим в пораженном молчании. Он дышит очень часто.
Хм, ты в порядке? спрашиваю я, чувствуя некоторую вину за то, что пошутила про Эболу.
Он слабо улыбается. Теперь его лицо тоже вспотело, и во мне просыпаются инстинкты заботливой старшей кузины. Когда моего двоюродного брата Рэнди вот так накрывает, ему помогают мои разговоры о чем угодно.
Я поворачиваю регулятор над головой парня так, чтобы на него дул прохладный воздух.
Так что ты делал в Доминикане, э-э-э?
Оливер, выдыхает он.
Ну, по крайней мере, он говорит.
Оливер, ты живешь в Майами или где-то еще?
Сегодня вечером вечеринка в Бруклине. Теперь он дышит еще быстрее.
Дерьмо. Кажется, мой метод не работает.
Эй, я тоже живу в Бруклине, говорю я. Вторая попытка.
Оливер быстро кивает и смотрит на меня.
Эм, меня зовут Флора.
Он продолжает кивать.
Я ездила в гости к папе и его отстойной жене.
Мачехе? спрашивает он, и дыхание немного замедляется. Я сдерживаю желание нахмуриться.
Ага, отвечаю, стискивая зубы.
Он ухмыляется.
Она тебе не нравится?
Ха! Я вынимаю телефон и нахожу фотку, которую выложила Голди. С чего бы она мне нравилась? спрашиваю, покачивая телефоном.
Оливер мгновение изучает фото, и я чувствую себя глупо. Он, наверное, считает, что она крута с этой ее нелепой позой а-ля Кардашьян и ослепительно белыми зубами. Натуралы так предсказуемы.
Он отводит взгляд от фотки и, взглянув на меня, глубоко вдыхает.
Фу, выдыхает он.
Есть!
Оливер улыбается искренней улыбкой. Дыхание почти вернулось в норму.
Он сжимает и разжимает кулаки.
Спасибо, тихо говорит Оливер.
Без проблем, отвечаю я, будто так оно и есть.
Он вновь начинает копаться в телефоне, и я снова надеваю наушники, наблюдая за ним краем глаза.
5. Оливер
Я пялюсь в телефон, слишком униженный, чтобы двигаться или хоть что-то сделать. Поверить не могу, что подвергся панической атаке в присутствии постороннего. Милого постороннего. И еще не могу поверить, что Флора не перепугалась, когда перепугался я. Удивительно, что я все еще тут сижу. Мои страхи в последнее время усилились, но такой мощной атаки еще никогда не было. Вероятно, надо кому-нибудь об этом рассказать.
Флора опять листает свою книгу, будто каждый день видит людей во время приступа. Я пытаюсь вести себя, словно все в порядке, и запускаю игру на телефоне. Кажется, в самолете снова тихо, мужчина впереди заснул.
Мысли возвращаются к сегодняшней вечеринке и к Келси. Что делала бы Келси, начнись у меня паническая атака? Вопрос неприятно застревает в голове, и я вспоминаю, как она улыбалась мне, когда мы все катались на коньках в Проспект Парке. Я как раз упал, и крохотная часть меня боялась, что она будет смеяться, но стоило признать, что Келси слишком добра для чего-то подобного.
Раздается новый сигнал, пилот сообщает нам о погоде за бортом. Флора выглядывает в окно, вынимает наушники и поворачивается ко мне.
Хэй, говорит она.
Хэй, отвечаю я.
Она мгновение смотрит на меня, а потом снова отворачивается и начинает играться со шторкой, то опуская, то поднимая ее. Это движение будит мужчину впереди, и он тут же закашливается.
Флора оставляет шторку, снова откидывается на спинку кресла и замечает, что я наблюдаю за ней.
Ты в порядке?
Да, честно отвечаю я, и у меня вырывается смешок. На удивление. Может быть, она уже забыла о панической атаке.
Хорошо, рассеянно отвечает Флора.
Так ты летишь в Ньюарк?
М-м-м?
Где у тебя пересадка?.. Ты живешь в Бруклине, значит, летишь в Ньюарк?
Она смотрит так, будто я несу тарабарщину, потом качает головой.
О, нет, извини. На самом деле я лечу в Ла-Гуардию.
Странно, хотя это ничуть не странно.
Ага.
Она на какое-то время отворачивается к окну, а я слушаю музыку. Затем раздаются новые сигналы, и мы заходим на посадку. Флора смотрит в иллюминатор, пока самолет снижается и приземляется. Мне сразу пришло сообщение от мамы.
«Вижу, ты приземлился. Напиши, когда пройдешь таможню».
Она, наверное, узнала, что мы приземлились, раньше пилотов. Я несколько раз переключаю режим с полетного и обратно, чтоб посмотреть, нет ли новых сообщений, но ничего нет.
Мы немного катимся, а затем приближаемся к терминалу. Еще не прозвучал сигнал отстегнуть ремни, но люди все равно встают, даже несмотря на то что стюардессы ходят по проходу и напоминают, чтобы все оставались на своих местах. Невысокий пухлый мужчина начинает спорить, говорит стюардессе, что у него пересадка, к ним присоединяется другой мужчина. Стюардессы выглядят испуганными. Внезапно из громкоговорителя раздается голос пилота:
Э-э-э, народ, придется подождать несколько минут.
Раздаются стоны, а мужчины напирают на стюардесс. Флора все так же смотрит в иллюминатор, но вдруг поворачивается ко мне и хватает меня за руку.
Оливер! выдыхает она.
Я смотрю на ее мягкую ладонь, лежащую поверх моей, и удивляюсь, как у девчонок могут быть такие нежные руки. Интересно, какие руки у Келси? Флора больно впивается в меня ногтями. Ее голова закрывает окно, так что я понятия не имею, что происходит, но когда она откидывается назад, я вижу фургон.
Оттуда выбираются люди и идут к нашему самолету.
Они с головы до ног одеты в костюмы химзащиты.
6. Флора
Женщина через несколько рядов от нас кричит:
Это же ЦКЗ!
В салоне самолета внезапно наступает тишина. Все замирают на местах, оставив свои дела. Некоторые еще сидят, другие стоят в проходе, а один мужчина замер с наполовину стащенным с полки чемоданом. Все наблюдают, как четыре человека в белой химзащите приближаются к самолету. Не в силах ничего с собой поделать, я чувствую странный прилив возбуждения. Такой же постыдный порыв возникает каждый раз при намеке на снежный день или приближении к Нью-Йорку сильного шторма.
Возбуждение быстро проходит, когда люди в защитных костюмах поднимаются в самолет. Салон снова наполняется криками, и несколько пассажиров бегут в хвост. Это почему-то меня смешит. Очень сильно. Я так смеюсь, что не могу расстегнуть ремень безопасности. Я поворачиваюсь к Оливеру, и смех замирает в горле. Его лицо превратилось в ужасную зеленовато-белую маску.
Один из людей в костюмах хватает микрофон громкоговорителя, но из-за криков и беготни в самолете невозможно расслышать слов. Он смотрит на стюардесс, явно растерянный, а те беспомощно глядят в ответ и пожимают плечами. Наконец микрофон берет вторая женщина в костюме и кричит, чтобы слова пробились сквозь шум.
ПРОСИМ ВСЕХ СОХРАНЯТЬ СПОКОЙСТВИЕ!
Люди замолкают и смотрят на нее словно провинившиеся дети.
Спасибо, она улыбается. Смотрится странно. Я знаю, мы выглядим пугающе, и вы не так представляли себе свой отпуск, но нас предупредили о возможном инциденте на борту этого самолета.
И затемдая бросаю взгляд на ряд впереди, где сидит, прикрыв глаза и откинувшись на спинку кресла, больной мужчина.
Уверена, большинство из вас слышали о мононуклеозе
Слово «мононуклеоз» вызывает по всему самолету бурю перешептываний меж пассажирами.
Погодите, погодите, это ведь шутка, да? Не хотите же вы сказать, что приехали из-за какой-то дурацкой подростковой болезни, передающейся через поцелуи?
Это один из тех мужчин, которые несколько минут назад спорили со стюардессами. Лицо у него бледное и влажное, словно сырое тесто.
Женщина в костюме химзащиты продолжает:
Который, при всех своих неудобствах, не является серьезной болезнью. Однако в последние дни нашей организации стало известно о мутации этого вируса. Она смертельна как для людей пожилых, так и для очень молодых.
К которым мы не относимся! выкрикивает «сырое тесто».
Женщина не смотрит на него, но отвечает:
И я думаю, никто из вас не захочет передать эту болезнь кому-то из своих пожилых родственников, друзей или своим детям.
Оливер тяжело дышит, поэтому я снова рассеянно хватаю его за руку.
Мы называем эту новую болезнь «тропический моно», там, по нашему мнению, находятся ее истоки. Так как ваш рейс только что прибыл из Доминиканской Республики и есть подозрение на заражение, нужно поместить всех на карантин, чтобы следить за симптомами и температурой, прежде чем позволить вам продолжить путь до конечного пункта назначения.
Слова «карантин» и «возможный инцидент» повторяют, оглядываясь друг на друга, все пассажиры, пока «тесто» не показывает на ряд перед нами.
Это из-за него, да?
Я слегка встревожена внезапной яростью в его глазах и раскрасневшимся лицом.
Слегка встревожена и одновременно очень раздражена. Он примерно ровесник моего отца и, точно как мой отец, очень старается выглядеть круто. Я смотрю на дурацкие бусины, нанизанные на редеющие волосы, и на дорогие часы на запястье. Конечно же, его заботит только он сам. Он, вероятно, тоже бросил свою жену и дочь.
Я выпаливаю, прежде чем успеваю себя одернуть:
Эй! Мир не вокруг вас вертится. Он болен. Может, думал, что слегка простудился. Но знаете что? Он совершил ошибку. И сделал это не для того, чтоб испортить вам день. Не все завязано на вас!
Горячие слезы вдруг жгут глаза, и я сажусь обратно.
«Тесто» открывает и закрывает рот, щурясь в мою сторону.
Оливер смотрит на меня, пока я вытираю глаза и зло роюсь в сумке, хотя на самом деле мне ничего оттуда не нужно.
Не могли бы вы все, очень вас прошу, сохранять спокойствие? говорит сотрудник ЦКЗ. Эти костюмывсего лишь предосторожность. Все, что мы узнали об этом штамме, указывает на то, что он ведет себя точно так же, как моно, о котором вы все наверняка в курсе. Обычно он содержится в слюне и передается через тесный контакт, например, при поцелуе или когда вы находитесь в непосредственной близости от того, кто кашляет или чихает. К счастью, он не распространяется так же легко, как простуда. Вы все должны находиться под наблюдением и проверять свои жизненные показатели каждые два часа, просто чтобы гарантировать стопроцентную безопасность.
По пассажирам прокатывается быстрый шквал шепотков и стонов. Большинство обеспокоено, но некоторые просто раздражены неудобствами.
Сотрудник ЦКЗ поднимает руку, чтобы вновь угомонить пассажиров.
Первый симптомжар, который обычно проявляется в течение двадцати четырех часов после заражения. Другим симптомам нужно несколько дней. Так что, если во время снятия показаний у вас будет температура тридцать семь и семь или выше, вас переведут в продолжительный карантин на тридцать дней.
Все в самолете ахают, и сотрудник ЦКЗ добавляет:
Тем не менее мы считаем, что шансы на это очень малы, и, если ваши жизненные показатели останутся в норме следующие двадцать четыре часа, мы отпустим вас уже к полудню завтрашнего дня.
Хотя я знаю, что стоит радоваться, но чувствую смутное разочарование оттого, что так скоро вернусь в Бруклин, к маме, которая будет допрашивать меня обо всем, что сказала и сделала Голди, о странной новой одежде моего отца и его светлом омбре на волосах. В школу, назад к Бекки, Джемме и их потрясающей новой дружбе. Снова вся эта обычная рутина.
Мы заберем вас с этого рейса и отправим в карантинный участок, где будем отслеживать симптомы и проверять жизненные показатели.
«Тесто» заявляет:
Ну, я не врач, но ручаюсь, что вот у негожар, он указывает пальцем на ряд передо мной.
Мой кулак сжимает карандаш в сумке, когда я смотрю на этого толстяка. Его взгляд встречается с моим, и карандаш в пальцах ломается. Мужчина быстро отворачивается.
Пожалуйста, постарайтесь соблюдать порядок, когда будете выходить из самолета, и помните: нет причин для паники. С этими словами сотрудница ЦКЗ вешает микрофон громкоговорителя и снова улыбается стюардессам, которые, кажется, на автомате отвечают ей тем же.
Пассажиры, убежавшие в хвост, робко возвращаются на свои места и начинают собирать вещи. Одна женщина оборачивает лицо шарфом, а другая держит открытую бутылку «Пурелла» и втирает его в руки и ноги, будто крем от загарана пляже.
Сотрудник ЦКЗ проходит к ряду перед нами и начинает разговаривать с больным. Я хочу послушать, но все выходят из самолета, и сотрудник машет мне рукой, показывая, что надо двигаться.
Ты в порядке? спрашиваю я Оливера, пытаясь говорить весело, но мое самообладание на исходе.
Его вымученная улыбка выглядит виноватой.
Мне надо было в Бруклин. Вероятно, стоит написать маме, но она перепугается. Я и сам немного напуган.
Он нервно смеется, и мы сходим с самолета к фургону. Голова начинает слегка побаливать. Следующие двадцать четыре часа карантина будут тянуться очень долго.
7. Оливер
Забираясь в фургон, повторяю себе, что не могу допустить новой панической атаки на глазах у Флоры. Не знаю, почему она так разозлилась на того мужика в самолете, и не уверен, что хочу узнать. Я весь покрыт холодным потом и постоянно сжимаю и разжимаю кулаки, пытаясь унять покалывание в пальцах. Хочу последовать советам, которые вычитал в сети, чтобы выровнять дыхание, но вдруг не могу вспомнить ни одного. Поверить не могу, будто считал, что справлюсь с перелетом. Поверить не могу, что тут ЦКЗ. И поверить не могу, что мы направляемся на карантин. Они говорят про моно, но я готов ручаться: это Эбола. Спорим, что Флора была права. Слова сотрудника ЦКЗ не сравнятся с той тревогой, которую я чувствую. Руки немеют, пот покрывает тело.