Он заметно постарел за последние полгода. На лице прорезались морщины, а на висках появились седые проблески. И это в двадцать восемь лет Похоже, не прошли бесследно февральский переход из Ельца и последующие мартовские бои. Да и здесь, на Тепловских высотах, конечно же, сказалось постоянное нервное напряжение последних десяти дней, хотя полк в сражении практически не участвовал. Но ведь ежедневное ожидание боя тоже изматывает.
Вообще, у Романцова было такое ощущение, будто с февраля, когда 162-ю стрелковую дивизию отправили на фронт, прошло уже лет пять. Слишком много выпало разных бед и страданий на долю людей, слишком много они натерпелись. Сначала был этот тяжёлый десятидневный переход по занесённым снегом дорогам, в голоде и холоде, когда приходилось прилагать воистину нечеловеческие усилия, побеждая усталость и отчаяние. А потом потом начался настоящий кошмар войны. Дивизия, не успев толком отдохнуть после перехода, была поспешно брошена в наступление. Причём, практически без танков и поддержки артиллерией, точно не зная, какие силы ей противостоят. Видимо, кому-то наверху очень хотелось быстрой победы, только вышло всё совсем иначе. Как и следовало ожидать, наступление захлебнулось и не принесло ожидаемого успеха. Зато были огромные потери
А теперь это сражение Оно оказалось несравнимым с теми весенними боями. И хотя дивизия до сих пор полностью в него не вступила, легче от этого не было. Сначала рыли окопы на одном рубеже, затем дивизию перебросили на другой, где, понятное дело, вновь пришлось «вгрызаться зубами в землю», а это, опять же, немалый физический труд. Да и от немецких самолётов досталось всемкак первой линии обороны, так и второй
* * *
Безоблачное небо было густо усеяно звёздами. Они подмигивали друг дружке, словно обменивались между собой какими-то своими, непонятными людям сведениями. А посреди всего этого грандиозного звёздного моря неторопливо и величаво странствовал большой, яркий серп луны, в серебристом сиянии которого земля выглядела загадочной и зачарованной. И создавалось такое удивительное впечатление, будто на свете и вовсе нет никакой войны. Но Романцов знал, что она, злая сука-уродина, конечно же, где-то тут, рядом, только затаилась до поры до времени, готовясь к своим новым страшным деяниям.
На позиции взвода было тихо. Шальной немецкий пулемёт тоже молчалможет быть, пулемётчик уснул, окончательно опьянев, или ему просто надоело пулять почём зря.
Бойцы спали. Бодрствовал, как и положено, один часовой. Он всматривался поверх бруствера окопа в темноту, скрывающую врага.
Как обстановка? спросил Романцов, встав рядом с часовым.
Высо спакойна, таварыш лэйтэнант, доложил Сайфулин. Нэмцы атдыхают.
Вот и хорошо. Значит так, Рахман, аккуратно буди взвод. Скоро наступление.
Наступат будым? Сайфулин насторожился.
Будем, Рахман, будем. А ты что, боишься, что ли?
Ныкак нэт, таварыш лэйтэнант. Пачыму сразу баюс? Вы же мэна знаитэ.
Действительно, под Севском Сайфулин показал себя в бою далеко не трусом, в том числе и в рукопашной.
Извини, Рахман, не хотел тебя обидеть. Романцов хлопнул рядового по плечу. Ну, иди, подымай взвод. Времени мало.
Сайфулину уже исполнилось тридцать три. Дома, в рабочем посёлке под Чкаловом, у него осталась семьяжена и две маленькие дочки. До войны он работал строителем, а когда началась Великая Отечественная, пошёл добровольцем на фронт. Получил ранение в руку под Москвой и, вылечившись, принял неожиданное предложение пойти служить на границу. Так Сайфулин оказался там же, где и Романцов, а именно, в Восточном Казахстане. Ну а в ноябре 1942-го, когда началось формирование 162-й Среднеазиатской дивизии, он попал туда
С вражеской стороны взлетела осветительная ракета и зависла над полем. Где-то там находилась Самодуровка, которую предстояло освободить.
До села отсюда было примерно около километра. Конечно, многовато, хотя на войне расстояниевещь относительная. Порой и сотня метров кажется бесконечной, а тутпять раз по столько же. Вот и думай, чем эта тысяча метров обернётся для батальона и лично для его, Романцова, взвода. А во взводе-то осталось всего лишь восемнадцать человек, вместе с командиром. Остальные уже полегли на этих курских полях. Вот такая получается арифметика. Но расстояние это проклятое надо, во что бы то ни стало, пройти. И Самодуровку надо взять, потому что таков приказ, хотя и не в приказе дело. А дело всё в том, что надо освобождать родную землю от фашисткой мрази. Надо гнать её поганой метлой туда, откуда она сюда прилезла подобно стае саранчи, разрушая на своём пути города и сёла, убивая и бесчинствуя. Гнать отсюда эту сволочь! Гнать! Гнать!..
Через несколько минут взвод уже готовился к наступлению. Одни солдаты осторожно задымили самокрутками, другие приводили в порядок амуницию и проверяли оружие.
Романцов отыскал своего помощника, старшего сержанта Гончаренко.
Гриша, проверь, чтобы у каждого была полная фляжка, распорядился взводный. Посмотри, сколько осталось дисков для пулемёта. Чтобы было не меньше трёх запасных. Если что, попроси в соседнем взводе. Сошлёшься на приказ ротного В четыре утра двинемся на Самодуровку. Мы должны её взять и удерживать до подхода основных сил. Так что, думаю, денёк предстоит жаркий.
Трэба, значить, удэржим, с бравадой ответил Гончаренко и поводил могучими плечами.
Родом Григорий был из Киевской области. Рослый, крепкий телом и круглолицый, он обладал недюжинной силой, а в рукопашной любил использовать сапёрную лопатку. На границу он попал ещё в сороковом, когда ему шёл двадцать второй год, и служил на Памире. А в одном взводе они оказались уже в Ташкенте в ноябре сорок второго, при формировании дивизии.
А смерти не боишься? спросил вдруг Романцов. Он и сам сейчас не мог себе объяснить, почему задал этот вопрос.
Смэрти? Гончаренко хмыкнул и пожал плечами. Та я про нэе нэ думаю.
Ну и правильно, Гриша. Ладно, иди.
Гончаренко скрылся за изгибом траншеи, по пути расталкивая спящих.
Романцов почувствовал облегчение. Он тоже старался гнать прочь мысль о том, что в любой момент может погибнуть. На войне от смерти не застрахован никтони храбрец, ни трус. Старуха с клюкой себе на уме, она выбирает, кого с собой забрать, по каким-то одной ей ведомым критериям. Бывает так, что она долго обходит стороной какого-нибудь отчаянного смельчака, словно боится его, но потом, в самый неподходящий момент, неожиданно подкрадывается и поминай, как звали. А почему так происходит? Пожалуй, это не сможет объяснить даже самый башковитый учёный.
От неё, костлявой, как ни бегай, а всё одно рано или поздно достанет, раздался за спиной хрипловатый голос.
Обернувшись, Романцов увидел перед собой младшего сержанта Петрова, самого старшего во взводе. Ему в мае стукнуло четыре десятка. Молодые бойцы уважительно называли его «дядька Степан», и ему такое обращение, судя по всему, нравилось. Он был чуть пониже Гриши, но такой же широкоплечий, а руками мог гнуть подковы.
Но всё же лучше бы подольше побегать, произнёс кто-то в темноте.
Видимо, этот разговор привлёк всеобщее внимание.
Подольше тебе Петров засопел. Я этих тварей ненавижу настолько, что мне плевать на смерть. Они пришли на нашу землю, чтобы глумиться над нами, чтобы убивать нас, насиловать наших жён и дочерей Возомнили почему-то, что им всё дозволено Он зло выругался и замолчал, не договорив то, что в нём накипело.
Романцов знал, что у Петрова в Сталинграде погибла при бомбёжке двоюродная сестра с шестнадцатилетней дочерью, и хорошо понимал чувства младшего сержанта.
Подсвечивая фонариком, лейтенант прошёл по траншее на правый фланг взвода. Здесь самым крайним был рядовой Сегаловкоренастый тридцатишестилетний сибиряк. Он сидел в своём окопе и что-то бубнил себе под нос.
Опять молишься? догадался Романцов.
Впервые он увидел «поповские штучки» Сегалова ещё в марте, во время первых боёв. Конечно, сперва это сильно покоробило, но потом уже не вызывало особого неприятия.
«Война всё же, смерть кругом, решил тогда Романцов. Пускай молится, если так легче»
Так точно, товарищ командир, молитвочку о спасении читаю. Сегалов трижды перекрестился.
Неужто и вправду в бога веришь?
Честно говоря, сомнения есть, подумав, ответил боец. Родители мои веруют. В церковь регулярно ходят, посты соблюдают.
Понятно. Странно только, как это тебя, такого верующего, в войска НКВД взяли.
Так я же раньше неверующим был, Сегалов усмехнулся.
Думаешь, бог поможет в живых остаться?
Кто его знает, солдат пожал плечами.
То-то и оно. Ты давай-ка лучше с этими поповскими бреднями заканчивай.
Я постараюсь, после паузы произнёс Сегалов, но прозвучало это как-то не очень убедительно.
Романцов посветил фонариком на часы. Стрелки показывали без десяти четыре.
Всё в порядке, товарищ командир, доложил появившийся рядом Овчаренко.
Передай по взводу. Всем приготовиться. Сигнал к наступлениюкрасная ракета. Сам будешь находиться возле меня. В случае чего, примешь на себя командование.
Лейтенант спрятал фонарик в полевую сумку, затем опустил на подбородок ремешок фуражки, чтобы она не свалилась с головы при резких движениях, одёрнул гимнастёрку поправил на ремне кобуру с ТТ, бинокль и дурацкую противогазную сумку которая по сути являлась ненужным балластом и только мешала в бою. Слава богу на этой войне пока ещё никто не применил отравляющих веществ.
«Всё, теперь можно и наступать»
Он внутренне собрался в ожидании сигнала. Все посторонние мысли тут же бесследно растворились в ночной темноте. Впрочем, небо на востоке, у самого горизонта, начало сереть, предвещая рассвет.
Романцов взглянул вдоль траншеи и едва различил там силуэты бойцов. За жизнь каждого из них он нёс ответственность, и прежде всегоперед собственной совестью. За каждого убитого она, как строгий и беспристрастный судья, конечно же, спросит с него, и не помогут здесь никакие доводы о приказе и о том, что на войне без потерь не бывает. В любом случае, он, лейтенант Романцов, как командир взвода, будет ощущать свою вину, если погибнет даже один его солдат.
«А может, обойдётся без потерь? А вдруг? Ведь такое порой случается. Ведь бывает же счастливое везение Эх, если бы, если бы»
* * *
Ракета, как ни странно, взлетела неожиданно, и Романцов на какое-то мгновение замешкался, растерянно наблюдая за ней. Но уже в следующую секунду он выбросил своё крепкое, тренированное тело из окопа и пошёл быстрым шагом по полю, краем глаза замечая, что слева от него выросла цепь красноармейцев.
Батальон в полной тишине двинулся в наступление, и от этой тишины возникла иллюзия нереальности происходящего. Эта тишина давила и даже немного пугала.
Уже было пройдено не меньше сотни метров, а немцы пока ещё не открывали огонь. То ли они не видели наступающих, то ли просто подпускали их поближе, чтобы встретить убийственным, шквальным огнём и разить наверняка.
Вчера немцы в результате яростного и скоротечного боя были стремительно выбиты из села Тёплое и окопались на этом поле, заняв те самые окопы, в которых неделю назад держали оборону бойцы 140-й дивизии. Теперь предстояло выбить врага и отсюда.
Над землёй потянулось белесое полотно утреннего тумана. Но стелилось оно слишком низко, едва достигая пояса, и в нём невозможно было спрятаться, стать невидимым для вражеских глаз.
Прошли ещё около сотни метров, и по-прежнему вокруг стояла тишина. Это уже было подозрительно.
«Что за чёрт? подумал Романцов, напряжённо вглядываясь в струящиеся по полю туманные потоки. Почему немцы не стреляют? Заснули все, что ли?»
Неожиданно в десятке метров перед собой он увидел бруствер траншеи и, немного растерявшись от ощущения её безжизненности, побежал вперёд, готовый вступить в смертельную схватку. Но его странное ощущение оказалось вернымв траншее и в самом деле никого не было. Немцы почему-то бросили эту линию обороны.
Занять траншею! подал он взводу команду которая, впрочем, была излишнейбойцы и так уже это сделали. Следим за сигналами!
Почему они отступили? спросил оказавшийся рядом рядовой Семён Золотарёв, бойкий и смекалистый курский парень. Как думаете?
Да хрен их знает, пожал плечами Романцов. Скорее всего, отошли к Самодуровке, чтобы лучше укрепиться.
Темнят что-то фрицы. Может, готовят западню?
Лейтенант хмыкнул. Золотарёв нравился ему своей сообразительностью и тем, что был склонен к глубоким рассуждениям, которые порой удивляли и даже ставили в тупик. Его серые глаза почти всегда были полны какой-то необъяснимой грусти, которая не вязалась с возрастом Семёна. Такая грусть обычно свойственна людям, пожившим и повидавшим, но никак не тому, кому идёт всего лишь двадцать второй год.
Может, и готовят. Но село нам так и так надо брать.
Семён тяжело вздохнул.
Чего так тяжко вздыхаешь? Лейтенант внимательно посмотрел на рядового и заметил, что тот опечален. Боишься, что ли?
Да не в том дело. Дом вспомнил. Село-то моё не так уж далече отсюда. Южнее, к Белгороду.
Ничего, закончим эту битву, и я попрошу, чтобы тебе отпуск дали. Навестишь своих.
Спасибо, товарищ лейтенант. Семён заулыбался. Мне бы хоть пару деньков
Внимание! передали по траншее.
Романцов взглянул влево и увидел там выросшую над окопом фигуру командира второго взвода. Лейтенант Кулагин поднял над головой правую руку, а левой сделал несколько махов вперёд, что означало: «Продолжать движение».
Взвод, продолжаем движение! негромко продублировал этот сигнал Романцов и выскочил из траншеи.
На поле вновь выросла неровная цепь наступающих.
«А может, они ушли и из Самодуровки? пришла вдруг ободряющая мысль. Или все перепились вусмерть и крепко дрыхнут?.. Эх, вот так бы идти и идти до самого села Самодуровка Что за дурацкое название? Здесь и погибать-то как-то несолидно а то напишут, мол, погиб, освобождая Самодуровку Нет уж, увольте»
От таких размышлений Романцов немного повеселел. Возможность освободить село без особых усилий и потерь, конечно же, была привлекательной.
Между тем, небо светлело всё быстрей и быстрей. До восхода солнца оставалось минут двадцать-тридцать. Соответственно, и видимость быстро улучшалась. Теперь уже было понятно, что местность вокруг, как назло, ровная и практически открытая. Лишь кое-где темнели небольшие островки леса и какие-то бугорки, но в основном всюду простиралось ржаное поле. И хотя рожь местами высилась аж до пояса, и в ней, в случае чего, можно было залечь, но это как-то радовало не очень.
Да и значительная часть этого поля была покрыта большими чёрными проплешинами пепелищ и изрыта воронками от снарядов. Неделю назад здесь шли ожесточённые бои. Немцы одержимо, невзирая ни на какие потери, рвались к Тепловским высотам, которые считались «ключом от ворот Курска». Тут и там на поле виднелась подбитая фашистская техника: танки, самоходки, бронетранспортёры. Десятки стальных «монстров-убийц» Все они уже не представляли опасности и теперь лишь безмолвно свидетельствовали о происходившей на этом участке фронта ужасной трагедии. Периодически на пути попадались начавшие разлагаться трупы немецких солдат и советских воинов. Тяжёлый смрад уже висел над ними, вызывая невесёлые мысли о бренности человеческой жизни. Но этим мыслям поддаваться было нельзя, потому что они ослабляли волю, а значит, мешали победить.
За невысоким пригорком открылась печальная батальная картинауничтоженная батарея из двух 7б-миллиметровых орудий. Одна пушка лежала опрокинутой на левый бок, а вторая была смята вражескими гусеницами. Вокруг валялось множество гильз от снарядов и пустых снарядных ящиков. Возле пушек лежали в разных позах погибшие артиллеристы. Их тела были изуродованы ранами: оторванные руки и ноги, вывороченные наружу кишки. Жуткое, отвратительное зрелище. Смерть поработала здесь на славу
Буквально в десятке метров от перевёрнутого орудия стоял, уткнув в землю мощный, хоботообразный ствол, массивный немецкий танк. Своими очертаниями он напоминал Т-4, но был больше размерами. Видимо, это и был один из «Тигров», на которые здесь, на Курской дуге, сделали ставку Манштейн и Модель. Но ничего у этих хвалёных немецких генералов не вышлоих танковые армады разбились о прочную советскую оборону и превратились в металлический лом. На весь их гусеничный зверинец нашлись достойные зверобои.