Тут, правда, резоны всякие были и «за» и «против»! По тогдашнему, конечно, времени. Во-первых, я - командир, а она всего лишь, что называется, вольнонаемная. Во-вторых, как не крути, я из победителей, а она из побежденных. В-третьих Да что тут заниматься арифметикой? Главное, что не давало-таки покоя: она - женщина, а я - мужик!
И через километр-другой не выдержал я - взялся за поручни коляски, а ее так деликатно оттесняю: дескать, фрау, гуляйте - повезу сам! Она улыбнулась, головой закивала, но от коляски - ни ногой! Так, следовательно, вдвоем мы эту жратву бегемотскую и потянули.
Ну, про городок я вам описывал, но уж очень скоро он кончился, и очутились мы на скучной шоссейке, всего шириной в полтора грузовика. Кругом вроде бы лес, но какой-то все же редковатый на русский глаз. Уж больно, по-нашему, дачный, что ли? Да и то островами- смотришь, деревья вдруг расступаются, а промеж их такие широкие-широкие просеки вдаль убегают!
Сначала меня вся эта наша прогулочная процессия просто из себя выводила. Плелись-то мы ведь обычным шагом. И я даже попытался засечь время, чтоб прикинуть скорость передвижения. Но со злости раза два сбивался. Плюнул! Однако при сверлящей мысли о тридцати с лишним километрах пути и двух запланированных ночлегах в конце концов не сдержался и начал так крыть по матушке, что мои автоматчики, которые к тому времени приноровились-таки к разговору через хребет бегемотский, осеклись, обернулись с тревогой, даже шаг замедлили.
Ну, я им насчет этого марафону «победоносного бегемотского марша» и выдал сокровенное!
Слышу, в ответ понеслись выражения похлеще моих На мазоли, то есть, им прыгнул, выходит
Вдруг Эльза свою пухлую ручку на мою кладет, а в глазах, вижу, просьба, да и бровь, трагически сломанная.
«Герр ляйтенант,- говорит,- ни нато ошень!».-А?
Я чуть было сквозь землю не провалился!
Стало быть, понимает речь нашу уникально своеобразную, национально исторически нецензурную?
Вот так сюрприз! Я коляску оставил, и вперед, к ребятам- рассказываю в изумлении. А они тотчас успокаивать: «Да нет, товарищ младший лейтенант! Откуда ей знать наши древние обороты? Скорей всего, смекнула, что вы просто в переживаниях находитесь».
А Паша возьми да и предложи пошпрехать с Эльзой, чтоб, значит, подтвердить эту их догадку.
Пошел он к ней вместо меня. Гляжу, уж пристроился, руками за поручни взялся, и в самом деле, хоть и спотыкаясь отчасти, разговор немецкий повел.
Мы же с Резо по бокам бегемотихи опять пристроились и давай с тоски анекдоты через Бертину тушу перекрикивать.
А Вилли - ну что за старик -как шел и ни разу не обернулся на нашу весьма громкую трепотню, так и продолжал свое шарканье
Час топаем, другой, третий
И, вообразите, ни одной встречной или попутной машины! Вообще ни одного человека! Впрочем, откуда им взяться? Ведь и жилья по дороге тоже никакого. Вокруг сплошные воронки, иногда танки подбитые или пушки развороченные да трупы, еще не убранные
Дождь хоть, слава тебе, прекратился. Небо чуть развиднело. Вроде в природе веселей стало! Но только теоретически, конечно. На душе по-прежнему хреново
Однако, вижу, Резо словно чаще нервничать стал - все оглядывается на Эльзу и Пашу, все оглядывается. А те все шпрехают, все шпрехают.
Вдруг Берта сходит вправо с дороги и -плюх в огромную болотистую лужу! Такой фонтан выдала, трехтонка чертова Нас с Резо аж с ног до головы окатила, хоть мы и разметнулись в стороны, как кузнечики.
Тут Вилли подскочил и через Пашу объясняет, что, мол, Берта привала просит. Опять же пожрать приспичило. Вилли тарахтит, а Эльза смеется и все на меня в упор смотрит. А меня, надо вам сказать, ее взгляд почему-то в смятение приводит
Вот так мы и присели в первый раз передохнуть.
Вилли с дочкой бросились кормить бегемотиху, а мы разожгли костерик, достали котелки, развязали мешки наши.
Пока воду поставили, разложились, в лесок сбегали, устроились подле огня,- глядим, и Вилли с Эльзой примкнули. Мы им провиант пододвигаем, угощаем по-солдатски - без всякого там расшаркивания, то есть,- а они, чудики, отказываются, головы воротят от еды замечательно консервной!
Тогда я слово взял, попросил Пашу перевести. Я им так и сказал, что нечего стесняться, когда вас, мирных немецких граждан, не имеющих, как мы надеемся, прямого отношения к фашистской сволочи, потчуют русские воины - освободители Европы и всего человечества.
И что вы думаете? После слов моих, политически взвешенных, вдруг этот Вилли, этот старикашка, встает и со словами «Доннер веттер!» уходит прочь. В лесок.
Эльза тотчас за ним чуть не бегом!
Воцарилась тут тишина нехорошая - чавканье и хлюпанье бегемотихи в счет не шло.
Ребята мои на меня испытующе уставились. Молчат. Но чувствую, о чем мыслят: дескать, тянуло за язык тебя, офицерика необстрелянного, говорить подобное в накаленной, еще боевой обстановке!
Чую, все же правы они Но ведь и я хотел как лучше?
Принялись за еду. Друг на друга уже не смотрим, глаза опускаем.
Вдруг Эльза возвращается. Садится у костра, тоже начинает есть.
Потом просит Пашу перевести.
И тут оказывается, у нее брат был, сын этого Вилли, который погиб под Сталинградом. Поэтому-то она и просит извинить отца, понять его непростые переживания и чувства
Легче нам от ее слов не стало, но спасибо все же, что правду сказала.
Видите как? «Просит понять его чувства!»
А наши чувства? Чувства сынов земли своей поруганной? Чувства сирот и вдов, всего народа русского?
Тут Паша взъярился и давай шпарить в открытую: дескать, все они фашисты, все враги и неизвестно еще, как изуверствовал на земле нашей тот же сыночек этого Вилли! А мы еще, дурачье, об ихней бегемотихе заботу проявляем!..
Я, как командир, его все же одернул, хотя про себя был совершенно согласен с каждым словом.
Эльза сидела невозмутимая - Паша нас уверил, еще когда костерок разжигали, что по-русски она ни бе ни ме
Тут дождик снова закапал, огонь зашипел, стали собираться мы в дорогу. Вилли опять как из-под земли возник.
И все бы ничего, но Берта, сука такая, разлеглась у себя в луже, и ни с места! Хоть Вилли ее и с этого бока, и с другого обхаживать стал.
Ну что ты будешь делать с бессловесной тварью? Ведь не прикажешь?
Тогда старик что-то Эльзе и сказал. Подходит она к Берте, бросает в грязь несколько плиток жратвы - одну на другую, так что верхние вышли сухие,-и вдруг становится на них перед самой мордой бегемотской на четвереньки! И давай Берту ладошкой похлопывать да чего-то ей толковать.
А меня опять в жар кинуло, как увидал я ноги Эльзины стройные, из-под плаща до бедер открывшиеся
Но и ребята мои, смотрю, глаза растопырили, носами засопели. Вот оно, существо наше мужиковое! Вот она, напасть на нашего брата обаятельно женская!..
Наконец Берта поднялась, что-то поросякнула, и мы двинулись в путь. Опять Вилли брел впереди, Паша и Резо по бокам бегемотихи, а я с Эльзой сзади. Только коляску теперь везла она одна. Что-то такое мешало мне приблизиться к ней, взяться за поручни. А она шла такая гордая, такая недоступная, как артистка какая знаменитая. И даже коляска эта дурацкая, которая скакала перед ней на ухабах, не мешала ее плывучей поступи.
А я шагал сбоку, украдкой бросал на нее взгляды и думал о войне. О том, как напрочь разделяет она людей, как гонит любовь, как холит ненависть и жестокость
Я ведь почему вам в таких деталях повествую?
Много было в моей жизни историй, а иногда и просто расчудесных. Но эта, бегемотская, особая. И запечатлелась в памяти столь отчетливо, столь выпукло, что порой даже страшно становится от какой-то очевидности ее, немеркнущей, однако же, с годами. Ей-богу! Я ведь наперед знаю, как все будет, чем все кончится, но всякий раз раскручиваю эту историю по минутам-часикам, а ощущение таковское, что все это происходит на глазах
Тут как-то, года три тому назад, рассказал я ее одному газетчику - налетел, помнится, кавалерийским наскоком на наше предприятие, как раз в канун Девятого мая. Ну, думаю, запишет, причешет, подправит да и тиснет на радость нам, дуракам-читателям! А я в таком разе наконец-то, глядишь, и отрешусь напрочь от истории этой неправдоподобной, которая, видит бог, не один год душу мне мотает.
Куда там! Этот газетчик прослушал все, даже восхищнулся необычностью, но записать наотрез отказался. «Я,- говорит,-не сумасшедший, чтобы в святой День Победы нашей о какой-то случке бегемотов повествовать».
Как будто тут дело в бегемотах!
Так она, история эта, при мне и осталась. И жжет по-прежнему душу-то печалью
Ладно, кончаю отступаться! Пошли дальше по дороге, как пишут в книгах, этой гугенотской.
Ну, еще два привала прошли по образу и подобию первого, уж рассказанного - бегемотиха сперва сворачивала с шоссейки, потом плюхалась в лужу, потом жрала неторопливо, а мы костерик разжигали. После не без труда подымали Берту из лужи и шлепали дальше. Так и не заметили толком, как день к концу пришел
И очутились мы к ночи в месте, однако же, заранее по карте запланированном. В замке старинном. Только владельцами брошенном.
Говорила Эльза, что владельцы поместья этого - какие-то там бароны! - якшались очень тесно с заправилами фашистского рейха. Поэтому и сдуло их ветром.
Но замок, столь роскошный - только в кино такое и увидишь! - как стоял во все времена, так стоять и остался. Разве что чуть кое-где стены его раскрошили снарядами
Нет, какие-то там мирные немцы во дворовых флигелях все же копошились. Так что появление наше, бегемотское, близ башен готических было отмечено необыкновенным групповым глазением всех в изумлении сбежавшихся!
Первые этажи пятибашенного этого красавца занимала малочисленная комендантская команда. Мы ведь и объявились-то спустя всего трое суток, когда основные ударные части прошли здесь с боями. Но прошли столь стремительно, что второй эшелон, - там, резервы, тыловики, комендатура базовая - не успевал за наступлением. Тем более что ударная группа войск прошла даже чуть стороной.
И разместили нас на втором этаже, а бегемотиху - не без труда! - загнали на ночь в винный полуподвал.
И смех и грех - пришлось долго упрашивать тамошнего капитана, коменданта новоиспеченного, чтобы он выставил, значит, близ Бертиной опочивальни часового. Помнится, капитан ругался истошно и все грозился позвонить командованию, но часового все же выставил.
А мы после ужина - заметьте, Вилли уже не отказывался!- разбрелись по отдельным комнатам.
Сейчас мне даже на минуту трудно представить себя в баронской этой кровати! Роскошная такая была- не то что эта больничная! - с резной позолотой спинок, со всеми этими простынями прозрачными, по-душками крахмальными, одеялами наиатласными А главное - необъятная, как ринг борцовский какой.
Я сперва никак себе места не мог найти - ну, точки расположения, что ли. То сбоку приткнусь, то по центру лягу, то диагонали испробую. Все как-то неуютно! Потом на потолок высоченный глянул пристально - елки палки! А там сцены различные из греческой жизни. Ну, которая в древней древности протекала.
Тогда-то знал я об этих допотопных греках весьма понаслышке. Эго сейчас только про Древнюю Грецию и слышишь - хоть по телевизору, хоть по радио, хоть от Райкина
Так вот сцены эти различные - все про любовь исключительно! Сплошь и рядом объятия, поцелуи, а подчас и непристойности явные. И верите ли, почти каждая гречанка в изображении на потолке напоминала мне чем-то Эльзу - то своей белокуростью, то улыбкой загадочной, то поступью отчасти надменной. А одна картинка
Там у ног какого-то важного, видать, грека стояла в своей бесстыдной изогнутости молодушка, весьма аппетитная. И тоже, как Эльза перед бегемотихой, на четвереньках спину выгибала. Помнится, все никак глаз отвести не мог от гречанки этой податливой
Еще, конечно, будоражила меня, мысль, что совсем рядом, буквально за стенкой, в соседней, то есть, спальне баронесской, раскинулась Эльза на подобных кружевах и небось сны первые свои, немецкие, уже видит
Только стал я, переволнованный, наконец засыпать, как вдруг слышу за стеной какие-то глухие удары! Словно кто-то, аккурат в мою стену, что справа от меня, что-то бросает, весьма весомое.
Я сперва со спокойствием отнесся. Потом меня озарило: там же Эльза как раз! А вдруг?..
И вспомнил я адъютанта. Он меня официально предупредил, чтобы я за своими немцами присматривал и в обиду их не давал, поскольку уже были случаи, когда убирали из-за угла прислужники фашистские честных граждан немецких - по подозрению в сотрудничестве с нами.
Оделся я в доли минуты, как по тревоге. И стремглав в коридор, а уж из Эльзиной спальни не только шум слышится, но и голоса повышенные раздаются.
Я пистолет в руки - и в дверь!
А там
Там на этом постельном ринге Паша катается в обнимку с Эльзой! И все чего-то ей хрипит-шпрехает, а она, царапаясь как кошка, никак не может вырваться из объятия его железного
- Что я мог сделать? Я себя уж не помнил.
Только и крикнул: «Отставить!»
Паша отскочил как ужаленный. А Эльза?..
Эльза так и осталась лежать - смятая, растерзанная, полуодетая
Вернулся я к себе.
Так, не раздеваясь, в гимнастерке и сапогах, завалился на кровать баронскую.
Руки за голову закинул и стал глазеть на потолок. Только теперь все эти греческие сцены уже не казались мне такими волнующими, такими красивыми. И степенные, профильные гречанки уже не походили на растрепанную, шипящую, красную от натуги немку.
А Паша?..
Хорош гусь!..
Вот ведь, хитрец, для чего он давеча вызвался с нею пошпрехать! Впрочем, как ни странно, я его тогда не винил. Уж больно все же хороша была наша попутчица
Проснулся я от чьего-то мягкого прикосновения.
Знаете, меня мать в детстве, когда спать укладывала, всегда гладила по голове ласково-ласково. Отец-то от нас рано смылся, так что пришлось хлебнуть ей со мной. Тем более никакой путевой специальности у нее и не было. Работала себе табельщицей да уборщицей на полставки. А что это все в рублях-то? Но вот, несмотря на работу не столь опрятную, руки у нее были бархатные какие-то.
И тут такое же, как в детстве!
Я глаза открываю и вижу: сидит надо мной, как русалка сказочная, Эльза. Ей-богу! Сидит и голову мою гладит, а сама улыбается. И вся светится мягкой такой белизной, потому что сидит в совершенной обнаженности. Голая почти что, рубашку-то шелковую совсем до живота спустила
Я глазам не верю! Эльза!
Захлопнул ресницы - открыл. Захлопнул - открыл. Эльза!
Эльза
А она все улыбается, все гладит меня.
Потом говорит: «Ты ошен кароший, ошен»
Представляете, по-русски?
«Ошен кароший, ошен»
Потом нагибается ко мне и в губы меня целует. Э-эх, братцы! Что это за поцелуй был! Что за истома за такая
Ну, и я тут
Черт! Кто там стучится в палату? Какая еще уборка?..
Да нет-мы не против. Входите, раз такое дело
3
Ну наконец-то! Сподобилась
Пошли, следовательно, дальше.
Как говорит мой сосед по лестнице: «Юпитер, если хочешь соврать - говори правду».
Дался ему этот Юпитер, бог древностный! Только на него и ссылается.
Однако ж человек ученый. Кандидат наук словесных.
Но дымила, скажу вам, почище меня. Так что не зря гонят нас с ним из дому для перекура на клетку эту лестничную
Я к тому, что рассказец мой очень даже по жизни - ни убавить, ни прибавить. Хотя охотно верю, эту вот правду повествования как раз весьма просто за вранье необычное и воспринять. У нас ведь если война - так даешь взрывы, атаки победные, знамена, на ветру бегущие! Как будто война только руки да ноги корежит! Она в души влезает, огнем нестерпимым изнутри жжет
Стало быть, третья серия.
«Сказ о том, как младший лейтенант Усов бегемотиху полюбил» - так, что ли, Петр?
Это Петр сегодня за завтраком подобным образом окрестил мою эпопейскую историю.
Видите, опять же «сказ». Ну, то есть, почти что сказка
Ладно, ладно - кончаю трепаться вокруг да около! Как там у нас по ящику-то заведено? «Напоминаем содержание предыдущей серии».
Вот что такое, когда анализы получше - уж и в шутку тянет!
Значит, помните? Открыл я глаза, а Эльза, как русалка какая, надо мной сидит* В одной рубашке шелковой, до низу спущенной
Я спросонья глазами от изумления стал хлопать. А она меня гладит да улыбается,
И еще по-русски слово молвила!
Так что понимала она по-нашему - об этом, впрочем, разговор еще особый - и, следовательно, уяснила тогда у костра Пашины возмущения Помните? «Все они фашисты, и не надо с ними цацкаться!»
Так прямо и молвила: «Ты ошен кароший, ошен»
Потом к губам прильнула
Тут и вышел конец серии - нянечка с метлой как раз ввалилась.