- Смотри, лейтенант, и обозника прихватили!- весело бросил капитан и кивнул головой на дорогу.
Вешая на грудь автомат, Роман равнодушно посмотрел в ту сторону, куда минут пятнадцать назад смотрел с торжеством и снисходительностью победителя. И леденящая, как страшный сон, оторопь на мгновение сковала его. В хвосте колонны пленных, немного отстав от нее, тянул за собой санки с небольшим сундучком на них необычного вида пленный. На нем была наша солдатская шапка с опущенными ушами, старая немецкая шинелишка и стоптанные валенки. Пленный был дюж и, видно, силен, и груз на санках был не тяжел для него. Но он так гнулся, словно земля втягивала его в себя, как втягивает гнилую корягу водоворот.
«А от папы писем нет. Ушел в армию - и как в воду канул. Но я не жду так писем от него, как от тебя. Напиши хоть несколько слов»,- почти звучно выбила память Романа строки из последнего письма Нины.
И, не желая в душе верить своему предположению и в то же время до лихорадочного озноба чувствуя, что предположение это верно, Роман крикнул:
- Ветров!
Пленный вздрогнул, споткнулся и, как волк при погоне, настороженно скосил голову на окрик. Мертво застывшие глаза, скрытый рыжей щетиной рот Да, это был Севостьян Ветров.
Танк, оглушительно взревев, сразу же набрал большую скорость. Роман почти машинально пропустил под руку обтягивающий башню танка толстый стальной трос - поручни для десантников - и оглянулся назад. Сквозь снежный вихрь увидел следующий танк. Командир отделения поднял на нем руку - условный знак: «Все в порядке!»
Из-за рева мотора не было слышно звуков ближнего боя, и Роману думалось, что они мчались в этот исковерканный и иссеченный осколками снарядов и мин лес навстречу неизведанной опасности. Они обгоняли колонны бойцов в снежно-белых, еще не испачканных маскхалатах, навстречу им шли раненые, в таких же маскхалатах, но грязных и рваных. И эта неизведанная опасность тревожила и звала, как необходимое дело, которое должны были сделать танкисты, Роман и его солдаты.
Свободной правой рукой Роман добрался до кармана гимнастерки и вынул из него помятый бумажный треугольник - единственное, но так и не отправленное письмо той, отец которой вез за пленными врагами набитый чем-то сундучок. Скомкав письмо, Роман бросил его в буран за танком и привстал. Со следующего танка, увидев его, подняли руку: «Все в порядке!»
Роман примостил планшетку на коленях и, приспосабливая взгляд к неровному ходу танка, стал искать на карте Третий рабочий поселок.
РАЗВЕДКА БОЕМ
Это было зимой сорок третьего.
Роты, батальоны, полки дивизии, искромсав вражескую оборону, наступали. Мы, полтораста человек, выписавшихся из госпиталей, шли за наступающими. Мы были для кого-то из них резервом.
Шли ночью по измолотой ногами и колесами дороге через лес.
- Именем Советской Социалистической Республики прошу остановиться!- крик был резкий, требовательный и в то же время по-солдатски дружеский.
Кричал высокий капитан в расстегнутом на груди полушубке и сбитой на затылок шапке. Он стоял на дороге, призывно подняв руки, и продолжал:
- Братцы помогите вытолкнуть эту махину!..
За капитаном, продавив железными колесами жидкий деревянный мосток, утопала в канаве тяжелая пушка. Беспомощно глазела она своим длинным и толстым стволом в низко повисший морозный туман.
Рядом с пушкой на краю канавы недвижно стоял тягач, и кто-то около или под ним гремел ключами.
Пушку ждали на огневой, а расчет ее и капитан ждали нашей помощи. И мы налегли и вытолкнули пушку на дорогу.
Много встреч было на дорогах войны, по-разному незабываемых.
1
Выпив газированной воды и отойдя от киоска уже далеко, Крюков вдруг вспомнил, где он видел эту правую руку с негнущимся указательным пальцем, которая подала ему стакан. Собственно, только палец, прямой, как стержень, и заставил Крюкова за несколько минут, с непонятной, но неотступной тревогой перетрясти свою память. Он повернул обратно и, расталкивая встречных прохожих, поспешил назад, к киоску.
У киоска толпилась очередь. Крюков обошел ее и стал так, чтобы хорошо можно было разглядеть продавца. Да, газированной водой торговал он, лейтенант Басов: та же сутулая фигура, та же тяжелая большая голова. Протягивая стакан и получая деньги, Басов не глядел прямо в глаза людям, а исподлобья морозил их серенькими неприязненными глазами. Он по-прежнему зачесывал свои редкие и длинные волосы с одной стороны головы на другую, прикрывая на ее середине широкую полосу лысины; только волосы теперь стали седые и клеились к голой коже без вазелина, и лоб, почти квадратный, выдавался далеко вперед.
«Он командовал нами,- подумал Крюков, вливаясь в поток прохожих уже без желания побродить по городу о это тихое и теплое воскресенье.-Он говорил, что «положит» всех, пока не будет выполнена задача. Но положил только младшего лейтенанта Розе, своего заместителя»
Память человеческая честна, она сама стареет, но не старит запечатленное в себе. И Петр Ильич Крюков, бывший младший лейтенант и командир минометного взвода, увидел пережитое двадцать с лишним лет назад таким, каким он видел его тогда.
Инвалид Отечественной войны второй группы Крюков вышел из толпы на тротуаре и прислонился к дереву. Сунул таблетку валидола под язык - сердце билось неровно. «Мне нельзя волноваться Но этот мог по-глупому положить всю роту»,-думал Петр Ильич, прислушиваясь к своему сердцу. Оно успокаивалось постепенно.
Мимо мчались машины, поток их был густ и бесконечен, и люди переходили улицу осторожно, словно по тонкой жердочке бушующий поток. А до войны по этому проспекту разъезжали на громыхающих повозках, запряженных флегматичными ишаками, трусили седобородые всадники из аулов, тоже на ишаках.
И вот этого громадного пятиэтажного дома не было на углу - тогда здесь жался к земле деревянный домишко, в котором теснился гастроном. После войны все обновилось.
Когда сердце успокоилось, Крюков перешел улицу, направляясь в парк. Проходя мимо пятиэтажного дома, где жили ученые, он заглянул во двор. Двор был залит синеватым асфальтом, и пестрая ребятня по-птичьи галдела в нем. Наверное, теперь только в зоопарке да в кино видят эти ребятишки длинноухих терпеливых животных, осликов.
Сентябрь раздевал деревья, опустошал клумбы и газоны, и парк напоминал вокзал, с которого совсем недавно ушел поезд,- в нем было тихо и просторно. У памятника герою-генералу Петр Ильич остановился и долго всматривался в бронзовое лицо, строгое и простое. Наверно, именно таким, сосредоточенно спокойным слушал генерал донесение с переднего края, когда рядом разорвалась вражеская мина и осколок ее попал ему в грудь; случилось это зимой, и на генерале была каракулевая шапка-ушанка и солдатский полушубок. Так, одетый по-зимнему, неподвижно и вечно глядел генерал с гранитного пьедестала в победную даль.
Бывший офицер любил отдыхать у памятника генералу. Здесь хорошо думалось о прошлом. Притихшие деревья догорали в ярком пламени осени, и взгляд и мысли спокойно, как вода сквозь сеть, текли далеко-далеко К фронтовому прошлому.
2
Мелкий, почти невесомый дождь сеял с утра до ночи. Он давно промочил все вокруг и одурманил скукой, и шел и шел. В землянках потолки и стены сочились затхлой болотной водой, а доски полов были скользкими и липкими от грязи. Впрочем, к грязи давно привыкли, только дождь точил терпение, как чесотка.
В двенадцатом часу ночи командир минометного взвода Крюков снял сапоги, завернулся в шинель и тотчас уснул.
- Товарищ младший лейтенант, а, товарищ младший лейтенант!
По привычке быстро и безжалостно Крюков сбросил сон.
- Слушаю.
- Командир роты вызывает.
- Меня или всех?- сползая с нар, Крюков быстро сунул ноги в сапоги.
Связной из роты, всегда сонный и вялый, как заморенная на мелководье рыбешка, прикурил от желтого язычка коптилки, трудно разогнулся.
- Всех
- Не знаешь, зачем?- младший лейтенант потянул было с нар никогда не просыхающую плащ-палатку, но подумал и тут же оставил ее.
- Не
- В других взводах был?
- Не
- Ну, иди, спи. Пехоту я по пути прихвачу.
Говорили шепотом - солдаты спали.
- И гоняе, и гоняе И днем, и ноччу,- жаловался связной.
Младший лейтенант сделал вид, что не слышал солдата, хотя должен был сделать ему замечание: солдату не положено критиковать командира при другом командире. Но в молчании согласился со связным. Когда назначали связных от взводов на КП роты, не обходилось без пререканий: никто из бойцов не хотел идти под личное командование ротного.
Связной лениво зевнул.
- Иди и докладывай. Не подведу! - Крюков застегивал ремень.- Дождь?
- Иди проклятый. По-лягушачьи скоро заквакаем. Когда уж выберемся из этих болот!..
Крюков промолчал: на этом участке фронта болота везде. Летом в траншеях грязи чуть не по колено, зимой рыть эти же траншеи - сущая мука: через полметра выступает вода, и сутками приходится ждать, пока земля промерзнет и можно копать глубже. А уж траншей перекопали!..
И эти бесконечные дожди
- Такова, брат, служба!-Крюков хлопнул солдата по плечу и вышел из землянки.
Следом за ним месил грязь его вестовой татарин Ахметка.
Черная и мокрая ночь скрывала все. Казалось, что на равнине не было ничего живого. Но тревожно взвизгивали долетавшие с передовой пули, раскатисто а-ахали снаряды - смерть охотилась за живыми.
Ходить поверху не разрешалось - только по траншеям. Но приказ этот выполнялся только днем, ночью же вылезали из опостылевших траншей.
Связной из роты, спрятав цыгарку в рукаве шинели, канул в шуршащую дождем темноту. Младший лейтенант несколько минут приглядывался к ней, привыкал. Потом сказал вестовому:
- Иди и ты спать.
- Нэт, вам ночью один нэльзя ходить,- тихо, но упрямо ответил Ахметка, ежась в промокшей шинели.
Шли спотыкаясь и кляня слякотную дорогу, думая о тепле и сне.
Командир первого взвода младший лейтенант Андреев просыпался долго. Сперва мычал и прятался в шинель, потом минуты две ошалело таращил на Крюкова глаза.
- Какого дьявола?..
- Командир роты приказал явиться
- Зачем?
- Не знаю.
- Не бункер ли новый задумал для себя?.. О, Милая Алиса, как ты осточертела!- Андреев стал ожесточенно одеваться.
Крюков присел на край нар в ожидании. Сопя и кашляя, Андреев обувался.
- Выспится днем, а ночью блажит,- он поглядел на забитые солдатами нары. Но своего вестового будить не стал.- Пошли! Ты, Петя, дуй направляющим. Я этих паршивых болот бояться стал, недавно заблудился. Отошел от своей землянки метров на двадцать, а проплутал целый час. Балдею, что ли?..
Крюков не ответил. Даже днем на этой гнилой и мокрой равнине можно было заблудиться - все скрывалось под землей, и только у штабов одиноко торчали вехи - ориентиры. Ночью же ходить приходилось или по краю траншей иль вдоль проводов связи.
Подняли командиров двух других взводов, тоже младших лейтенантов. Вчетвером шагалось веселее (Ахметка топал сзади).
Говорили трое, а четвертый молчал. Да и что мог рассказать двадцатилетний офицер Петр Крюков?
Трое говорили о командире роты, которого между собой называли «Милой Алисой». Только совсем недавно Крюков уразумел причину этого прозвища: когда бывал на КП роты, всегда видел на столике лейтенанта Басова листок бумаги и на нем: «Здравствуй, милая Алиса». Письмо было начато, видно, давно, но так и лежало на столе, словно автор этими словами высказался весь. Крюков спросил у взводного-два Розе:
- Кто эта Алиса, которой «хозяин» так долго сочиняет письмо?
Розе ткнул вверх пальцем, сказал:
- Загадка чужой жизни!
Невыспавшиеся и необсушенные взводные были злы.
- Послушайте, «командующий ротной артиллерией»,- усмехнулся в спину Крюкову Розе.- Когда же все-таки у вас мины будут? Предположим, завтра фриц попрет. Вы что, будете дубасить его по головам своими трубами?
- Каждый день говорю «хозяину», обещает,- ответил Крюков.
И сам Крюков и его бойцы чувствовали себя перед стрелками виноватыми, будто иждивенцы. Но мин не было, их только обещали.
Поскользнулся и ухватился за землю Андреев. Пока он отмывал руки в луже, неугомонный Розе говорил:
- Понимаешь, Петя, все время есть хочу. Сплю и вижу сон: ем что-нибудь вкусное. Однажды изжевал воротник шинели, а снился копченый лещ. Потеха!
- Тебе только бы есть!-заметил Андреев, вытирая полой шинели руки.- Скучный ты человек. Недаром тебя «Алиса» кухонной приживалкой называет.
- За это, клянусь богом, он когда-нибудь получит!- взъерошился Розе.- На кухню я свой взвод вожу сам. Потому кухари наши любят оставлять в котлах излишки. Для своих баб.
Молчаливый и всему покорный комвзвода-три с редкой фамилией Носик (на самом деле у него был настоящий нос!) мягко прошелестел:
- Абрам Давидыч, нельзя грубо говорить о женщинах. Они, как вам сказать, начало всему. Притом такая обстановка
- А, перестаньте, Нос!.. Обстановка!.. При штабе батальона их до взвода! И все как пирожки со сковородки.
- Но позвольте, если бы женщина не была интересна
- То можно было бы снабдить харчами еще взвод солдат!- сказал, как кол вбил, Розе. И замолк, будто в темень провалился.
И все молчали, думая о женщинах. Своих, очень далеких, и чужих, которые встречались случайно.
С тихой грустью командир ротных минометчиков завидовал бывалым друзьям - он не знал женщин и только хотел любви.
- Да, женщины,- вздохнул Андреев, встряхивая мокрыми руками.- И хорошо с ними и плохо Моя замуж вышла, как только я ушел в армию. А случилось это в тридцать девятом году. Но осталась она для меня первой и одной.
- Жизнь - сложнейшее ремесло,-завел было снова философские рассуждения Носик, но впереди зачавкала под чьими-то шагами грязь - кто-то шел.
Сунув под мышку приклад автомата, Ахметка пружинисто заскользил навстречу возможной опасности. Вернулся он через минуту с вестовым из роты: лейтенант Басов повторно слал свой приказ.
3
Когда командиры входили и докладывали о себе, лейтенант Басов сидел на чурбаке перед железной печуркой и топил ее старыми журналами «Нива», которые ворохом лежали около. Пошуровав ржавым штыком в розовом пепле, он встал, поправил подтяжки и шаркнул диковато настороженным взглядом по лицам подчиненных.
- Обабились совсем!.. Ждать заставляете!..- бросил он наотмашь, быстро, словно стараясь предупредить предполагаемые возражения.- Полчаса плелись до КП. Позор!
Подавшись к столику из красного дерева, на котором мигали огоньки двух коптилок, Розе взглянул на свои ручные часы.
- Вы ошибаетесь, лейтенант. Мы шли всего семнадцать минут. Пришли бы раньше, но младший лейтенант Андреев
- Прошу молчать, когда я говорю!- бросил Басов.
- ляпнулся в грязь и отмывался!- невозмутимо закончил свой доклад Розе и вытянулся по стойке «смирно».
Командир роты брезгливо усмехнулся, махнул рукой:
- Перестаньте паясничать!..
Щелкнув каблуками, Розе кинул руку к виску.
- Имею привычку не унывать!- голос младшего лейтенанта напрягся, как натянутая струна.
Андреев незаметно схватил друга за хлястик шинели, дернул.
В эту минуту заговорил младший лейтенант Носик. Он протер наконец свои очки, усадил их на переносице похожего на лыжный трамплин носа и склонился над кучей журналов.
- Товарищ лейтенант, что вы делаете!
- Что?- лейтенант Басов в оторопи поднял брови.
- Ведь это же «Нива»!
- Вижу, грамотный немного,- снисходительно улыбнулся лейтенант.
- У нас в публичной библиотеке было всего три «Нивы». И их не всем давали,- говорил Носик, уже не упрекая, а обвиняя; он осторожно брал журналы, отряхивал их от пыли и складывал на руку.- А вы такой редкостью печку топите! Нехорошо Я заберу их.
- Берите!-легко согласился командир роты.- Вы, кажется, по гражданке учитель?
- Нет, музыкант. Скрипач.
Младший лейтенант собрал журналы и, подумав, завернул их в полу плащпалатки. И так стал перед командиром роты, поправляя очки.
- Да, может быть, нехорошо,- согласился лейтенант Басов.- Но рекомендую поменьше думать о всяких сентиментальных пустяках - мы солдаты.- Он поставил ногу на венский стул, обтер красной бархотной тряпицей сапог.- Мы воюем, и всякие там трали-вали - к!
Крюков стоял за всеми и старался понять (в который раз!), что за человек их ротный: крепкий солдат и разумный командир или недалекий человек, получивший власть? И зная, что «никто ему не указ», он давит этой властью тех, в ком подозревает больше ума.
Но почему же Андреев и Розе, можно сказать, тоже ветераны, остались простыми и доступными? И он, Крюков, любит их и завидует им. А вот к лейтенанту Басову у него нет симпатии, напротив, он испытывает к нему какую-то неприязнь, и каждый вызов на КП напоминает ему то время, когда учитель раскрывал классный журнал - и ученик Крюков, не зная урока, съеживался