Марков рассмеялся.
Верно, Анна Сергеевна.
Группа поднималась по зеленому косогору, на вершине которого виднелась одинокая избушка без пристроек. Возле нее стоял и, закрыв от солнца глаза рукой, смотрел на идущих седобородый старик в длинной рубахе без пояса.
Дозорный наш на посту, глядя вперед, сказала Анна Сергеевна. Наш дед Митрофан. Самый старый здесь. Зимой немцы узнали, что ему за сто лет, приехали снять его на кино и чтобы он на весь мир сказал спасибо Гитлеру. Народ согнали. А дед прикинулся глухонемым: мычит, и все. Они и так и сякни в какую! А кругом народ стоит, все Митрофана знают, и знают, что он большой мастак болтать языком. Так ни один человек не выдал деда! Даже полицай был при этом из местных, тоже знал, что дед неглухонемой, а промолчал. На том кино и кончилось. А дед с тех пор говорит только с командиром партизанского отряда, да еще вот со мной недавно заговорил.
Возле деда Митрофана не останавливались, надо было торопиться. Только Анна Сергеевна задержалась около него на минуту, потом, нагнав группу, сказала Маркову:
Дед что-то тревожится за деревню Комаровку, говорит, что там пыль была видна на дороге, так что мы на всякий случай пойдем левее.
На склоне дня Анна Сергеевна передала группу другому человеку.
Это будет товарищ Огарков, сказала она, председатель действующего сельсовета.
Огарков оказался хмурым, неразговорчивым человеком лет сорока, а может быть, разговаривать ему мешала одышка. Шли довольно быстро: до темноты надо было выйти из лесу.
Как же это вы сумели свой сельсовет сохранить? спросил Марков.
Огарков ответил не сразу, прошел еще шагов пятьдесят. Потом, разрывая фразы одышкой, сказал:
Перевыборов не было Значит, должны работать Вот и все
В полночь Марков уже беседовал с товарищем Алексеем. Они сидели в просторной добротной землянке за большим столом, покрытым красной материей. Над ними висела яркая электрическая лампочка с домашним оранжевым матерчатым абажуром.
Все тут в лесу дышало уверенностью. И самый вид партизан, встретивших группу Маркова на лесной окраине. И беспрестанные оклики часовых, когда они шли по лесу. И задумчивый голос гармошки на базе, услышав который Марков в первую минуту не поверил своим ушам. И мерный стук движка, дающего свет. И мирно дымившая солдатская кухня, от которой веяло запахом подгорающей гречневой каши
Они разговаривали с глазу на глаз. Марков рассказал о своем плане перехода в город.
Без вашей помощи нам этого не сделать, сказал он. Да и совет нужен. А прежде всего я хотел бы знать ваше мнение: возможно ли это вообще?
Сделать это можно, ответил товарищ Алексей, но потом надолго замолчал, вороша рукой свои густые седые волосы. Подготовить все надо не торопясь. Речь-то идет, как я понимаю, не об одном человеке.
Что касается группы бойцов, которую я беру с собой, продолжал Марков, положение облегчается тем, что у одного из бойцов в городе живет сестра, она имеет домик на окраине. Брат к ней уже наведывался, говорит, все в порядке. Там спокойно можно определить несколько человек.
Мы должны проверить сами Записав адрес, товарищ Алексей спросил:Какой срок вы себе назначили для перехода?
В течение месяца, ответил Марков, хотя до этого думал о более коротком сроке.
Ну что ж, за месяц мы успеем, соображая что-то, сказал товарищ Алексеей.
А раньше не выйдет? не вытерпел Марков.
Действовать наобум и напролом мы могли, когда начиналась борьба. А теперь обязаны действовать только наверняка. Месяц, не меньше, и тогда мы отвечаем за все обеспечение вашего перехода в город.
Обсудив детали перехода, они продолжали разговор.
Очень меня беспокоит гестаповская обработка городской молодежи, сказал товарищ Алексей. Мы благодарны вашим товарищам за передачу нам адресов боевых и надежных ребят. Они уже действуют по нашим указаниям. Но угроза создания из ребят карательного отряда не устранена. По нашим данным, почти сотня ребят попала в это дело.
Кравцову приказано сделать все для срыва этой затеи гестапо, сказал Марков.
Выполнить такой приказ нелегко Товарищ Алексей помолчал и спросил:Вы знаете, что вблизи города находится штаб и подсобные хозяйства генерала-предателя Власова?
Знаю.
Случайно, вашего человека там нет?
Есть. Только недавно направлен.
Он такой рыжеватый парень? спросил товарищ Алексей.
Да, ответил Марков, понимая, что речь идет о Добрынине.
Значит, верно. Я тоже послал туда своих людей. И они натолкнулись на вашего парня. Почему-то они сразу догадались, что он от вас. Это меня встревожило. Посоветуйте-ка ему вести себя потоньше.
Хорошо. Спасибо, рассеянно произнес Марков и спросил:А может, отозвать его оттуда, чтобы он не мешал вашим?
Не надо, возразил товарищ Алексей. Дело в том, что моим людям закрепиться там не удалось, а ваш вроде уже прирос. Пусть только потоньше действует. Товарищ Алексей посмотрел на часы. Ну а сегодня у нас большой праздник. Принимаем первый самолет с Большой земли. Идемте встретим.
Посадочная площадка была приготовлена на лугу, примыкающем к лесу. Из кромешной тьмы то и дело появлялись какие-то люди, которые, узнав товарища Алексея, здоровались с ним и исчезали.
Привет товарищу Алексею! перед ними возник, бородатый дядька громадного роста.
А-а! Начальник аэродрома. Товарищ Алексей протянул ему руку. Здорово! Как дела?
Порядок. Костры разложены, находятся в минутной готовности. Посты наблюдения на месте.
Охрана выставлена?
Мышь не пролезет.
Мышьладно, а немец? рассмеялся товарищ Алексей. Раненые где?
Вон там, в кусточках.
Секретарь обкома и Марков прошли к раненым. В темноте белели бинты повязок.
Как настроение, товарищи?
Плохое, последовал ответ из-под куста. Зачем нас отправляют? Ну, кто тяжелыйладно. А мы-то через неделю-другую в операцию пошли бы.
Приговор медицины окончательный и обжалованию не подлежит, пошутил товарищ Алексей.
Никогда в жизни Марков не слушал гул самолетов с таким волнением, как в эту ночь. Ведь то был не просто самолет, а сама Большая земля, сама Москва, сама Россия. Самолет, резко снижаясь, пролетел дальше на запад. Тотчас взметнулось пламя костров. Сделав круг, самолет пошел на посадку. На концах его крыльев зажглись цветные звездочки. Они двигались среди звезд летнего неба и были все ниже и все ближе.
Прокатившись по лугу, самолет остановился. Со всех сторон к нему сбегались люди. Когда подошли товарищ Алексей и Марков, партизаны качали летчика. Его подбрасывали, негромко выкрикивая:
Ура!
Москва!
Хватит! умолял летчик.
Пока шла быстрая выгрузка самолета, с летчиком беседовали товарищ Алексей и Марков.
Как там Москва? опросил Марков.
Нормально, отвечал летчик, совсем молодой парень с торчащими вихрами.
Сильно ее разрушили? спросил секретарь обкома.
Кто это вам сказал?
Немцы трепались.
Их только послушать! рассмеялся летчик. Я в Москве чуть не каждый день и только раз видел, где бомба упала. В здание «Известий», знаете, на площади Пушкина?
И дома этого нет? опросил Марков, вдруг живо представивший себе это серое прямоугольное здание.
Почему «нет»? Только один угол пострадал.
Через фронт летели благополучно?
Нормально.
Не обстреливали?
Нормально.
К нашему брату партизану часто летаете?
Нормально, почти каждую ночь. Вас же повсюду развелось, засмеялся опять летчик.
Все у него было нормально: и положение на фронте, и состояние торговли в Москве, и настроение в армии, и работа московских театров. И хотя спрашивавшим так хотелось услышать побольше всяких живых подробностей, все же это словечко «нормально» вмещало в себе что-то такое, что было самым главным и самым исчерпывающим ответом на все их вопросы.
Когда они прощались, Марков спросил:
Когда будете в Москве?
Через три часа сорок минут. В общем, нормально, ответил летчик и, козырнув, побежал к самолету.
Вскоре моторный гул уже растаял на востоке.
Нормально, произнес товарищ Алексей, и они с Марковым громко рассмеялись.
Глава 8
Для Кравцова наступили решающие дни.
Гестаповцы, конечно, чувствовали, что их работа с молодежью начала, что называется, уходить в песок. На сборы приходило все меньше ребят. Последний сбор в клубе «желающих» ехать в Германию не состоялся: пришли только четыре человека, и они, увидев, что больше никого нет, мгновенно исчезли. Усилия подпольщиков и ребят, отобранных Кравцовым и Добрыниным, даром не пропали.
Клейнер приказал сделать проверочный обход по десяти адресам, чтобы выяснить, почему ребята не являются на сборы. По девяти адресам ребят вообще не оказалось: кто «поехал к дядьке на деревню», кто «отправился за картошкой в соседний район». Словом, кто что. И только один оказался дома, но «лежал в тифу».
Клейнер вызвал к себе гауптштурмфюрера Берга, отвечавшего за работу с молодежью, и Кравцова.
Вы думаете, так все это и есть? Дядька, картошка, тиф? спросил Клейнер холодно и небрежно, но Кравцов видел, что оберштурмбаннфюрер в ярости.
Майор Берг пожал плечами.
Вполне возможно.
А то, что у вас под носом работали коммунисты, это возможно? заорал Клейнер.
Берг молчал.
Господин Коноплев, ваше мнение? снова холодно и небрежно спросил Клейнер.
Кравцов встал.
Ваше опасение, господин оберштурмбаннфюрер, мне кажется, не лишено основания.
О, интересно! Почему вы так считаете?
Потому что другого объяснения я просто не мог найти.
Логично. Весьма логично, лицо Клейнера кривилось в усмешке. Я поздравляю вас, господа. Коммунисты благодарны вам за вашу бездарность и слепоту. Придется серьезно разобраться в вашей деятельности. Прошу каждого из вас написать обстоятельный рапорт о своей работе. Предупреждаю: ненаказанным это безобразие не останется. Вы, Берг, можете идти, а господину Коноплевуостаться
Как я на вас надеялся, как надеялся!.. сказал со скорбным лицом Клейнер, когда они с Кравцовым остались вдвоем. Кто-кто, но вы должны были сразу почувствовать руку коммунистов. Вы-то знаете их методы и уловки. Это подозрительно, господин Коноплев, говорю это вам прямо.
Господин оберштурмбаннфюрер, осторожно возразил Кравцов, я же думал, что за год здесь и запаха коммунистов не осталось.
Не будет! Клейнер ударил кулаком по столу. Этого запаха вскоре не будет! Я вам это гарантирую! Но пока это с молодежьюих работа! Их!
Я думал другое, спокойно сказал Кравцов. В самом начале мы погнались за количеством. Это было ошибкой. Ведь достаточно было в наш контингент попасть двум десяткам парней, распропагандированных коммунистами, а может, и теперь с ними связанных, и все дело насмарку.
Ладно. Мы этих красных щенят выловим во время облавы. Они еще поплачут у меня! Клейнер нервно закурил. Как с созданием карательного отряда? Надеюсь, здесь все в порядке?
Я привык отвечать за порученное мне дело, спокойно ответил Кравцов.
Смотрите, Коноплев! Вы сами за это дело взялись. Помните об этом.
Я помню, господин оберштурмбаннфюрер. Пользуясь случаем, я хотел бы получить вашу санкцию на мой план проведения первого сбора отряда. Я хочу пригласить на этот сбор штурмбаннфюрера Грюнвейса. Ведь отряд пойдет в его распоряжение. Так пусть же ребята сразу познакомятся со своим начальником.
Когда сбор?
Послезавтра в клубе. В двенадцать ноль-ноль.
Хорошо. Я прикажу Грюнвейсу быть на сборе. Что еще?
Пожалуй, все. Сбор открою я, а затем бразды правления передам Грюнвейсу.
Хорошо. Но отвечаете за все вы!
Кравцов наклонил голову.
Можно идти?..
Кравцов шел на явочную встречу с Бабакиным. Стемнело раньше времени. С запада на город надвинулись охватившие половину неба черные грозовые тучи. Влажный воздух вздрагивал от пока еще далеких перекатов грома. Всплески молний были все ярче и чаще. Кравцов с беспокойством поглядывал на небо. Как назло, эту встречу они условились провести за городом, возле реки. Гроза словно шла за Кравцовым по пятам, и, когда он приблизился к реке, через все небо полоснула белая молния и небо лопнуло с оглушительным треском. В это время Кравцов увидел Бабакина. Он шел навстречу по берегу реки.
Здорово! Выбрали мы с тобой погодку, весело сказал Бабакин. Надо куда-то прятаться. Давай-ка вон под то дерево
Они побежали к дереву, и в это время на них обрушился такой плотный ливень, что они почувствовали его тяжесть на своих плечах.
Будь неладна такая работа! смеялся Бабакин. Нет на свете такой девушки, к которой бы я пошел на свидание в такую погодку.
Хватит тебе острить, угрюмо сказал Кравцов. Дело серьезное. Сообщи Маркову, что все решится послезавтра днем. Либо отряд будет создан и мне придется нести ответственность перед партией за невыполнение задания. Либо отряда не будет, но тогда неизвестно, что сделает со мной Клейнер. Больше я уверен во втором варианте. Так и сообщи.
Ясно. Что еще?
Клейнер сегодня рвал и метал по поводу развала работы с молодежью и заявил, что за создание карательного отряда отвечаю я.
Зачем ты взялся за это дело? спросил Бабакин.
Другого выхода не было. Выпустить это дело из своих рук было нельзя. Нельзя! И я сделаю все, что смогу. А потом посмотрим.
Может, тебе сразу же уйти?
Об этом не может быть и речи. Моя задачане только уцелеть, но и остаться в гестапо.
Да вздохнул Бабакин. Тебе не позавидуешь.
Еще минут десять они стояли под деревом, прислушиваясь к шуму дождя, изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами о погоде.
Судя по одной фразе Клейнера, сказал Кравцов, гестапо готовит облаву на городских коммунистов. Сообщи об этом.
Ясно.
Дождь стал затихать. Кравцов поднял воротник плаща.
Я пошел. Будь здоров!
Они даже не обменялись рукопожатием
В полдень около сотни ребят собрались в клубе. Сидели тихо, настороженно наблюдая за Кравцовым, который, сидя за столом президиума, советовался о чем-то с незнакомым ребятам офицером. Это и был штурмбаннфюрер Грюнвейс, непосредственно заинтересованный в создании карательного отряда. Весь вид майора, которому сами гестаповцы дали прозвище Свинец, должен был подействовать на ребят, что тоже брал в расчет Кравцов. Это был верзила более чем двухметрового роста, его громадные руки и даже пальцы были покрыты черными густыми волосами. Волосы росли у него из ушей и из ноздрей. У него была привычка выдергивать волосы из носа, и тогда он морщился, глаза его становились влажными, но эта боль, очевидно, доставляла ему удовольствие, иначе у него не было бы этой привычки. У него был прямоугольный, массивный, как кусок кирпича, подбородок и глазаглубокие, немигающие, свинцового цвета. В эти страшные глаза в последние минуты своей жизни смотрели тысячи людей, чей жизненный путь обрывался в застенках гестапо города. Лучшей кандидатуры для того, чтобы вызвать страх у ребят еще до того, как они узнают, для чего создан их отряд, Кравцов подобрать не мог.
Встать! Смирно! крикнул Кравцов голосом оголтелого строевика. Старшим по группам провести поименную перекличку!
Кравцов нарочно приказал произвести перекличку, чтобы в самом начале дополнительно взвинтить нервы ребят, и сейчас он видел, как все они, тревожно переглядываясь, старались угадать, что их ждет.
После переклички выяснилось, что не явились всего семь человек. На большее Кравцов и не рассчитывал. В этом отряде подобрались ребята, которых, пользуясь довоенной терминологией, следовало назвать неорганизованными, почти «пришлыми», попавшими в этот город уже во время войны и не имевшими здесь ни дома, ни старых друзей, ни каких-нибудь привязанностей. Очевидно, по этой общности судьбы они и тянулись друг к другу. Немало среди них было и отпетой шпаны.
Кравцов встал и начал речь в каком-то повышенном тоне:
В вашей судьбе наступил решающий момент! Сегодня вы выходите на совершенно новую дорогу своей жизни! Кравцов сделал паузу, а затем, копируя ораторский прием Гитлера, вдруг истошно закричал:Вы должны знать, что историю делают не слюнтяи и трусы! История делается подлинными героямилюдьми германской армии и гестапо! И, снова перейдя на ровный напряженный тон, Кравцов, оглядывая притихших ребят, продолжал:Начальник местного гестапо оберштурмбаннфюрер Клейнер вам верит, и именно поэтому сегодня у вас такой исторический день Кравцов видел глаза ребятони буквально кричали, эти встревоженные глаза: «При чем тут гестапо?» Кравцов снова перешел на крик:Вы согласились ловить воров, но главные враги Германии Гитлеране воры, а коммунисты и все их пособники.