Весёлое у тебя лето.
Есть такое дело.
Ну, а в лесу ты что забыла? Бабушка разве не говорила, что это частная территория?
Нет, конечно, иначе я бы не полезла.
Вот так уж прям и не полезла? подразнил я её.
Естественно! Чужая территорияэто табу, лукаво улыбнувшись, высокопарно отрапортовала она.
Серьёзно, однако, протянул я. И чего тебе в такую рань не спится? Это ведь не первое твоё нарушение границ частной собственности?
Настя, смущенно засмеявшись, нехотя призналась:
Не первое. Уже неделю каждое утро нарушаю, чтобы запечатлеть рассвет.
В смысле? удивился я. Мне казалось, всё гораздо прозаичней, и девчонка просто ходит купаться.
Я рисую. Правда, обычно не пейзажи, но здешние места очень вдохновляют, воодушевлённо поделилась она. Я же не знал, что сказать. От искусства я был крайне далёк, как и от творческих личностей, певички и актрисы не в счёт, поэтому был заинтригован.
Значит, ты у нас художница?
Ну, если ты, как моя мама считаешь, что татуировкаэто удел наркоманов и зэков, то нет.
То есть? не догнав, уточнил я.
То есть я тату-художник, отправила она меня в нокаут, весело поблёскивая глазками, зная, какое впечатление произведёт.
Я мог себе представить, как она, подобно великосветской барышне рисует птичек и рассвет, но, чтобы татуэто у меня как-то в голове не укладывалось. Не вязалось с её образом. Однако НастёнаСластёна оказалась полна сюрпризов.
Интересное кино, усмехнувшись, подивился я. Ты не похожа на всех этих
Фриков? подсказала она, забавляясь. Я рассмеялся и развёл руками, признавая, что и меня не обошли стороной стереотипы. Оставшийся до больницы путь Настя просвещала меня насчёт своего увлечения: рассказывала, как поняла, что хочет работать именно на коже; как создала свою первую татуировку; поделилась своей мечтой посетить татуконвенцию в Париже; рассказывала, какие бывают стили, сложности и почему до сих пор ничего не набила себе. Она рассказывала с таким упоением, что я был в очередной раз очарован. Мне всегда нравились люди, горящие своим делом, от них исходит какая-то особая энергетика, и жизнь бьёт ключом. Вот и от Настьки била, и я пил её жадными глотками, вспоминая, каково это мечтать, открывать для себя что-то новое, познавать мир и смотреть на него ни как на что-то грязное, дикое, бесчеловечное, а как на нечто поистине удивительное, полное неизведанных тайн и чудесных мгновений.
Это было невероятное ощущение, словно мне снова восемнадцать. Эта солнечная девочка вызывала во мне какой-то душевный подъём, наполняла теплом и светом. Поэтому, несмотря на то, что мне до безумия хотелось продлить эти ощущения и хлебнуть их сполна, я решил, что не стану лишать Настёнку её наивных представлений о любви, мужчинах да и о мире в целом. В конце концов, для меня это лишь ещё один способ развеять скуку, а для неё наверняка станет чем-то серьёзным. Не то, чтобы я был альтруистом, но иногда, с некоторыми людьми хотелось быть всё же чуточку лучше, чем я есть, и эта малышка, как ни странно, с ходу попала в категорию людей, которых я трепетно оберегал от самого себя.
Да только это оказалось не так-то просто
Когда припарковался у больницы, Настька выпорхнула из машины, встряхнула своей роскошной гривой, прямо как в рекламе. Волосы заструились золотым водопадом по спине до самой попки, и я на ней залип. Упакованная в коротенькие джинсовые шортики, она так и напрашивалась на смачный шлепок. У меня аж ладонь загорелась, и я на автомате потянулся, но к счастью, вовремя сообразил, что творю.
Сунув руку в карман от греха подальше, едва сдержал смешок. Давно меня так не припекало. Пожалуй, пора заехать к Ариночкетемпературу сбить, а то совсем заработался, скоро крыша поедет.
Пока размышлял о своем оголодавшем состоянии, мы зашли в больницу. Нас тут же встретили и со всей любезностью проводили к врачу.
Подождёшь? уточнила Настя с нарочитой небрежностью, не подозревая, что глазки выдают её волнение с головой. Я, едва сдерживая улыбку, кивнул и, протянув руку, забрал у неё рюкзак, который она неизвестно зачем прихватила. Сластёнка прикусила нижнюю губку в попытке скрыть радость и поспешила в кабинет.
Осмотр длился долго, за это время я успел решить ряд рабочих проблем и даже заскучать, поэтому от нечего делать достал торчащую из рюкзака папку с Настькиными набросками. Конечно, это был чистейшей воды наглёж, но кого это волновало? Уж точно не меня. Да и что там могло быть такого особенного? Обычные рисунки.
Но, как оказалось, далеко не обычные. Открыв папку, я сразу же прифигел: с первого листа на меня оскалила зубы оторванная медвежья башка, истекающая кровью. И настолько это выглядело реалистично, что я даже потрогал потеки крови, чтобы убедиться, что они не стекут мне на шорты, но больше всего поразил взгляд медведя: горящий дикой злобой и в тоже время отчаянный какой-то, задушенный, безысходный. Он гипнотизировал и, не взирая на всю агрессию, заставлял сопереживать. Не знаю, сколько я смотрел в эти окровавленные глаза, но просто пролистать альбомчиккак изначально собирался, не получилось. Я вдруг по-настоящему увлёкся и с интересом рассматривал каждую работу, а посмотреть было на что. Хоть в искусстве я и дуб дубом, но даже мне было понятно, что Настя невероятноталантлива. Её рисунки пробирали, завораживали. Было в них что-то живое, цепляющее, вызывающее неподдельные эмоции. Правда, меня напрягало, что большая частьсплошной мрачняк. И хотя девочка превращала всю эту чернуху в нечто прекрасное, вывод напрашивался один: с горчинкой всё же Сластёна.
Ну, как? раздался её тихий голосок, отвлекая меня от моих размышлений. Подняв голову, встретился с напряженным, немного взволнованным взглядом.
Красиво, ответил на автомате, Настя нахмурилась, явно неудовлетворённая таким ответом, поэтому пришлось включать режим дилетанта. Хотя я во всём этом вообще не секу. открестился я. С творческими натурами хер угадаешь, что нужно сказать, чтобы не обидеть, поэтому лучше отвертеться.
А что тут «сечь»? улыбнувшись, села она рядом, отчего меня окутал нежный, едва уловимый аромат парфюма, который захотелось распробоватьзарыться носом в шелковистые волосы и понять, чем же именно пахнет эта девочка, какая она на вкус Но я тут же оборвал эти мысли, и приняв серьезный вид, вернулся к теме нашего разговора.
Ну, как что, сыронизировал я. А как же все эти поиски концептуальности, контекста, формы?
Настька фыркнула.
Меня, конечно, закидают тапками, с усмешкой заявила она, но я считаю, что весь анализ должен сводиться к «нравится» или «не нравится». Читать же биографию художника, изучать эпоху, в которой он жил, чтобы понять контекст его картинчистейшее придурство. Искусство должно говорить само за себя и быть понятным каждому. Как говорил Лев Николаевич Толстой: «Великие предметы искусства только потому и велики, что они понятны и доступны всем.»
Я хмыкнул и весело уточнил:
Значит, можно смело присваивать статус «говна» всему, что я не понял?
Настька рассмеялась.
Резонно. Но да. Искусство, оно, как ни крути, субъективно. И если тебя что-то ни коим образом не зацепило, значит, это произведение не имеет для тебя никакой ценности, а следовательноговно. Другое дело, что твоё мнение не всегда истина в первой инстанции.
А чьё же тогда истина?
Большинства.
Ну, у толпы, обычно, вкусы еще те.
А в том, наверное, и смысл, чтобы отвечать потребностям общества и быть отражением своей эпохи.
Мне всегда казалось, что гениальность заключается в том, чтобы быть актуальным во все времена, подразнил я её, с удивлением отмечая, как легко и ненавязчиво Насте удалось вытянуть меня на разговор о вещах, которые никогда не были мне интересны.
Возможно Но, к сожалению, многим из тех, что опередили своё время, пришлось дожидаться его не в самых комфортабельных условиях, поэтому я предпочитаю быть востребованной, нежели гениальной, резюмировала она, в очередной раз переворачивая мое представление о себе. Я то думал она из мечтательницидеалисток, но нет, эта девочка, судя по всему, на вещи старается смотреть реально. Конечно, не без налёта наивности, но это лишь добавляло ей толику очарования. И я с каждой минутой очаровывался всё больше и больше. Особенно, когда она достала из папки рисунок, на котором было изображено Зойкино озеро, и протянув мне, весело поинтересовалась:
Ну что, готов присвоить моей работе что-то повыше статуса «говна»?
Да без проблем, если расскажешь, что нужно делать, усмехнувшись, забрал я у неё набросок.
Ничего особенного, Сергей Эльдарович. Просто смотреть и говорить всё, что в голову приходит, рассмеялась она, но тут же облегчила задачу. Какие три наречия тебе приходят на ум, глядя на этот этюд?
Три наречияпытаясь принять серьезный вид, задумчиво отозвался я, всматриваясь в «этюд».
Боже мой, слова то какие! Однако я со Сластёной за эти пару минут культурно обогатился больше, чем за всю жизнь походов с Ларкой по театрам, галереям и выставкам.
И? протянула Настенька взволнованно. Если ничего на ум не идёт, то это тоже нормально. Значит, всё-таки «говно».
Не тарахти, Настёна, дай сконцентрироваться. Надо же вдуматься, всмотреться, в конце концов, дурачась, провозгласил я.
Да ну тебя, отмахнулась она немного обиженно и протянула руку, чтобы забрать рисунок, но я увернулся.
Не мешай новоявленному эксперту.
Настька закатила глаза и улыбнувшись, покачала головой.
Я же, отбросив шутливый тон, поделился впечатлениями, понимая, что для неё это действительно важно:
Однозначно, твои работы цепляют. Есть в них что-то живое. И этот рисунок не исключение.
Настя замерла и кажется, даже дышать перестала, я же закончил наречиями, как она и просила:
Я бы охарактеризовал как: робко, загадочно, нежно.
А говоришь, не сечёшь, пожурила она меня, пытаясь скрыть смущение и довольную улыбку. Глазки же так радостно засверкали, становясь зелёнымизелёными, словно изумруды, что я засмотрелся, в то же время поражаясь самому себе.
Никогда раньше не обращал внимание на такие мелочи. Помнится, Ларка даже развела из-за этого целую трагедию. Какого бреда я только не наслушался, когда она обнаружила, что я не в курсе, какой у неё цвет глаз: и не любил я её никогда, и не ценил, и скотина вообще бесчувственная, и как так можно, и что я за муж такой, и В общем, повеселила она меня тогда знатно.
Всё таки бабы забавные существа: то, что я с ней двадцать лет прожилэто как бы не считается, а вот цвет глазэто да, это показатель! Интересно, то, что я этот цвет у Настьки заприметил означает что-нибудь? По Ларкиной логике я уже должен быть по уши, но поскольку женская логикавещь крайне сомнительная, то
Спасибо, словно что-то почувствовав, прервала Настенька ход моих мыслей.
За правду не благодарят. Ты очень талантлива.
Правда? робко уточнила она, словно никогда раньше не слышала ничего подобного.
Правда, Сластён, улыбнувшись, шепнул я и не удержавшись, заправил ей прядь волос за ушко, ласково коснувшись порозовевшей щёчки, отчего пальцы, будто током прошило.
Настя тяжело сглотнула, наши взгляды встретились, и у меня кровь вскипела. Смотрел в эти наивные, горящие глаза, ещё не умеющие скрывать свои чувства и желания, и голову терял. Все благие намерения летели к такой то матери.
Я её хотел. Хотел зверски, нестерпимо, до ломоты во всем теле. И не просто отыметь, а себе. Надолго. Вот такую чистую, сладкую, нетронутую, нежную. Утонуть в ней, захлебнуться, жадно вылизать всю, сожрать
Словно в ответ на мои больные фантазии у Насти заурчало в животе. Меня это, конечно, ничуть не отрезвило, а вот Сластёнка смутилась: нервно усмехнулась и отстранившись, нарушила звенящую от зашкаливающего напряжения тишину.
Кушать хочу, покраснев, призналась она. Всегда, когда понервничаю, аппетит просыпается.
Я хмыкнул и попытался усмирить своих демонов, но они оказались шустрее
Ну, тогда поехали кушать, предложил прежде, чем понял, куда меня понесло.
Поехали, без раздумий согласилась она, сводя на «нет» мои попытки обрести хоть какую-то порядочность. Только мне нужно сначала позвонить, предупредить, что задержусь.
Конечно, бабушку нельзя заставлять волноваться, усмехнувшись, кивнул я.
Настька поспешила отвести взгляд, убеждая, что чего-то она привирает насчёт своей бабки.
Выяснять это сейчас я, конечно, не собирался, но на будущее пометку сделал.
На какое будущее, Серёжа? тут же уличили меня остатки совести. Покорми ласточку и отпусти, пусть летает дальше, не ломай крылышки.
Поскольку мне не хотелось трахать себе мозг, то я решил, что именно так и поступлю. В конце концов, всё равно бы заехал пообедать, а с Настькой хоть не скучно.
Пока она договаривалась с бабкой, я отблагодарил медперсонал, позвонил в ресторан, чтобы к нашему приезду уже всё было готово, а после скинул Лёхе сообщение, чтобы перекантовался где-то час с Розелайдой.
У Сластёны, видимо, возникли какие-то проблемы, потому что из динамика орали во всю глотку, и хоть слов было не разобрать, голос явно принадлежал не бабке, а матери.
Ты меня уже достала с этими волосами! Я их отрежу к чертям! психанув, заявила меж тем Настька.
Только попробуй, я тебя потом убью, дрянь такая! было ей ответом. Тон сего послания мне, конечно, не понравился, но в принципе, я поддерживал: отрезать такие волосыкощунство.
Сластёнка же раздражённо сбросила вызов и отключив телефон, подошла ко мне.
Что, «бабуля» не одобрила наши планы? с усмешкой поинтересовался я.
Да ну её, отмахнулась она. Совсем уже сдурела.
Ей-то простительно, а вот ты Не вздумай обрезать волосы!
Ещё один, закатила Настя глаза. Не волнуйся, обрезать я их не намерена, они мне самой нравятся.
Тогда поехали, кормить тебя будем.
А тебя нет? Ты у нас вроде тоже голодным был.
Ну, я-то вечно голодный, ухмыльнулся я.
Настька, прищурив глазки, недвусмысленно взглянула на меня, я же подтолкнул её к выходу от греха подальше, но, как оказалось, всё только начинается.
В машину она села на переднее сидение, и мне открылся шикарный вид на её длиннющие ножищи.
Какой у тебя рост? не удержавшись, полюбопытствовал я. Настя удивленно покосилась, но помедлив, всё же ответила:
Метр семьдесят семь.
Охренетьне встать! вырвалось у меня.
Все охреневают, -усмехнулась Сластёна невесело.
До меня же только дошло, что я выдал.
Насть, ты обиделась что ли? Я же наоборот
Я поняла, прервала она меня с мягкой улыбкой. В любом случае, у меня уже давно нет комплексов на этот счёт.
А что раньше были? удивился я. Комплексовать с такими даннымиэто надо быть замороченной на всю голову.
Конечно, протянула Настька со смешком. Все девчонки такие миниатюрные, аккуратненькие и я шпала.
Шпала?! хохотнул я, но не успел охренеть с её загонов, как она пояснила:
Пацаны так звали класса до восьмого.
А-а вон оно чё, а то я уж хотел тебя лечить в срочном порядке. Ну, до восьмого класса мы все соплечьё бестолковое, заверил я её, вспоминая себя мелкого. Я тогда, помнится, тоже Натку Гриднёву шваброй звал. А потом подрос и успокоиться не мог, пока трусы с этой «швабры» не стянул.
Вот и тётя мне говорила: «Подожди, Настя, сейчас подрастут эти идиоты малолетние, и начнут о длинноногих шпалах мечтать, да только пока сопли прожуют, умник какой-нибудь подсуетиться.»
И как? Подсуетился? насмешливо уточнил я, искоса взглянув на неё и даже напрягся слегка в ожидании ответа.
Прям. Кругом одни идиоты, смущенно улыбнувшись, отшутилась она.
Мне стало смешно, ибо я, как раз, собирался пополнить бесславные ряды, но выбор нынче невелик: либо идиотом, либомудаком. Мне, конечно, мудаком привычней, но ни к чему это сейчас. Лишние хлопоты, да и Настеньканатура творческая, эмоциональная: страдать начнёт, мучиться, а мне потом на рисунках её красуйся с оторванной башкой или ещё чем похуже Так что нет, побаловались и хватит.
Настька, а ты мясото ешь? хватился я, когда подъехали к ресторану. А то ты, может, веган, а я тебя в мясной ресторан притащил.
О, нет, это не моя история! открестилась она, выходя из машины. Я ем всё и много, так что со мной лучше по ресторанам не ходить.
А кто сказал, что я собираюсь за вас платить, Анастасия Андреевна? подколол я её.
Я, просто отозвалась она, и подмигнув, насмешливо добавила. Вот прямо сейчас говорю: позвали меня в ресторанзначит будьте любезны платить.