Лёшке только не говори, бубнит невнятно, стыдливо пряча слова в мягкой внутренней обивке шлема.
Да пошли вы оба. Я вам сервант что-ли секреты хранить? Один свой переезд шифрует, другая, слишком поздно прикусываю язык, заметив по злобному блеску, в мутной от ошарашившей новости зелени глаз.
Он меня кидает?
Марго цепко хватает за воротник куртки, дергая на себя и под действием эффекта неожиданности, я ударяюсь подбородком, по инерции опуская визор её шлема.
Бешеная хотя я и понимаю всё негодование взволнованной Крайновой. Чуть помедлив, дав ей возможность выдохнуть, обхватываю сжатые в кулаки ладошки, ощущая как меня словно током прошибает от неимоверного напряжения сосредоточенного в руках Марго.
Тише-ти-ише. Оставь, пожалуйста, в покое куртку, плавно, без лишних резких движений убираю руки, и она послушно, хоть и с неохотой, выпускает край ворота. Вероятнее всего прочитав просьбу по моим губам, с которых она не сводит глаз.
Я не поеду домой, сдергивает гермак, чтобы выкрикнуть все то же самое, полоснув повышенными децибелами. Вези меня куда хочешь, но только не домой.
Что не нагулялась? Менты весь кайф обломали? Называй любой кабак, восстановим пробел, небрежно подталкиваю её к байку, побуждая сесть, что собственно и делает Марго, пропустив вначале меня.
Безоговорочно подчиняется, сведя на нет бунтарское настроение, словно чувствуя, что моему терпению приходит конец. Сейчас бы разогнать байк, чтобы порывом ветра сдуть злость, но таких смертельных трюков, когда за спиной пассажир, я делать не хочу. Также сильно, как и везти Крайнову развлекаться дальше, пусть выкусит. Отвезу к себе и точка.
Иди в душ, с порога пытаюсь избавиться от Маргариты и от наваждения, которое словно плитой придавливает меня, не давая возможности жадно вдохнуть или облегченно выдохнуть. Чтобы освободится от навязчивых запахов, а те будто во время поездки, проникли слишком глубоко в меня, вплелись в мелкую сетку сосудов, убегающую от периферии в самое нутро.
Зачем? выдаёт глупый вопрос, краснея от каких-то своих надуманных мыслей и предположений.
Затем, что от тебя воняет мусарней.
Я ни одна из твоих шлюх, чтобы ты меня отправлял купаться, переодеваться, и делать всё что тебе вздумается, сверкает зеленью глаз, но не от переполняющих слёз, а от гневной вспышки на мою вполне адекватную просьбу. Под дудочку твою плясать не собираюсь, каких бы она размеров у тебя не была.
Ты что озабоченная? уже не нахожу затею приютить Маргариту у себя, такой уж заманчивой. Хотел уберечь её от ошибок на не совсем трезвую голову, а обрек себя на очередной скандал. Я просто предложил освежиться перед сном. Думаешь у меня без твоего величества нет кого на секс развести?
О да, с этим проблем вообще у тебя ноль.
Я хотя бы всегда честен и ничего не замалчиваю, в отличие от некоторых, стою в обжигающей близости, кожей ощущая манящий трепет её тела. Приходишь ко мне с утра вся в слезах и ничего не объясняешь, потом ищешь приключений, а вляпавшись, тут же звонишь мне. Я требую от тебя объяснений. Сейчас же.
Отчим вернулся, с трудом выговаривается, стыдясь той правды, которую я потребовал. Каждый день ругается с матерью и из-за этого она снова пьёт. А вчера кто-то обчистил мою заначку, чёрт.
Ругнувшись, зажмуривается, но не от вылетевшего браного междометия, а от слез собравшихся на кончиках её выгоревших ресниц.
Извини, сейчас не в тему конечно, неуклюже обнимаю, страшась собственных реакций организма на хрупкую фигурку, находящуюся в моём плену. Спать придётся вместе, в одной кровати диван Лёха сегодня забрал.
==========================
Кофр*- багажник для мотоцикла.
Глава 18 "Не надо он привык"
Марго.
Макс, эй, тише-тише, прошу его проснуться, шепча в пугающую пустоту, наполненную сдавленными хрипами и частым рваным дыханием. Максим Ма-а-акс
Боязливо касаюсь плеча, холодного, словно его окунули в ледяную воду, даже россыпь мелких мурашек, покалывает мою ладонь. Заставляя меня саму съежиться от прохлады, прокатившейся по телу вместе с кровью загустевшей от непреодолимого чувства встревоженности. Ни на одно прикосновение Максим не реагирует, вроде бы спит, но в то же время словно умирает в агонии. Мечется в постели, вздрагивая от касаний, казалось бы ещё сильнее, нежели когда я его не трогаю.
Такое я вижу впервые и это не идёт ни в какое сравнение: ни с приступами "белочки", которые я перевидала за свою жизнь слишком много, ни с отходняком после недельного запоя.
Время нарочно тянется медленно, удлиняя секунды до бесконечности. А мне становится невыносимо от бессилия и страха: за слабую себя, и за буйного Максима, который естественно страдает сейчас от чего-то непонятного. И ему в разы хуже, чем мне, охваченной паникой.
Максюш, срываясь на жалобный плач, скинув одеяло на пол, сажусь на Максима сверху.
С трудом возвращаю дергающемуся телу горизонтальное положение, уложив обратно в мягкие подушки. Влажные волосы, сбившиеся в причудливые вихры, липнут к его лбу, покрытому испариной. Макса трусит, прокатываясь по мышцам неконтролируемой судорогой, а та без спроса передается моим бедрам, плотно прижатым к мужскому торсу.
Просыпайся, пожалуйста, шепчу, уткнувшись в грудь лбом, чувствуя как под ним грохочет сердце, готовое сломать ребра и вырваться из парализующего фобией сна. Пожалуйста.
Целую его солёные щёки от своих же слез, смотря как резко распахиваются глаза. Широко открытые, пугающе бесцветные и ничего не понимающие, даже не пытаются сфокусировать взгляд, взирая куда-то сквозь меня.
Слезь, мне больно, шелестит пересохшими губами, кривится и высвободив левую руку, принимается растирать старую травму на оперированной ключице. Ну-у-у.
Схватив меня за плечи, отталкивает, вроде не грубо, но с заметным раздражением сжимая пальцы. Ничего не остаётся, как подчиниться и я спешно спрыгиваю на пол, ощутив ступнями отрезвляющую прохладу ламината.
Что это было?
Со слегка отхлынувшим беспокойством спрашиваю у Максима, который уже успел сесть на кровати, сгорбившись и уперевшись локтями в колени, а сжатыми кулаками во взмокший лоб.
Ни-че-го. Просто ночной кошмар, рассеяно трёт лицо ладонями, но складывается такое впечатление, что всего лишь избегает моего любопытного взгляда.
Я могу чем-то помочь? У меня есть в рюкзаке обезболивающее, очень хорошее, плавно шагнув, неуверенно кладу руку на острый выпирающий плечевой сустав, нежно поглаживая влажную кожу. Я купила обезболку когда клевер набивала, а мастер категорически запретил пить. Сказал, что это может навредить рисунку и тот поплывёт, непонимающе пожимаю плечами. Зачем я ему это рассказываю?
Болтаю без умолку, вроде как с целью разрядить обстановку утра, начатого со стресса. Но полной уверенности, что моя болтовня хоть как-то трогает собеседниканет. Он закрыт от меня и физическисгорбленной позой, и эмоционально, отгородившись молчанием, смешанным с тяжёлым дыханием.
Не надо, огрызается Макс, морщится, отбрасывая мою руку, пальцы которой оказались в непозволительной близости со шрамом. Не трогай!
Болит же, обеспокоенно говорю скорее самой себе, чем ему. Есть наверное мази и
Я привык, нечего меня жалеть, смотрит исподлобья при этом продолжая страдальчески кривить полноватые губы. Приобретённое физическое увечье причиняет ему страдания, от которых он усердно открещивается, делая вид, что двенадцати сантиметровая полоса, бугристым скоплением сшитой кожи, его не волнует. Не раздражает и не напоминает о катастрофе, разделившей его жизнь на до и после. А я не понимаю истинной причины, то ли моё присутствие, то ли забота, принятая Максимом за жалость, так сильно его бесит.
Осознаю лишь одно, что бороться с упрямством Макеева бесполезно, он и подыхая не позволит подать ему стакан воды. Гордый, дурной, вечно отмахивающийся от помощи, но не сейчас. В данную секунду его коэффициент раздражения увеличивается в разы, разгорается в холодных глазах и скапливается в напряженных мышцах лица.
Может завтрак приготовить? пытаюсь проложить примирительный путь через сытый желудок.
Не суетись. Ок? голосом нарочно демонстрирует, что надо бы и замолчать, оставив в покое хозяина квартиры. Для убедительности небрежно отодвигает меня в сторону, направляясь к двери. Отстала бы лучше, пиявка мелкая.
Возмущается, скорее всего с полной уверенностью, что я не расслышу его бубнежку под нос, которая едкой отравой пускается по венам.
Дурочка, раскатала губу на спасибо. А тебе под попу коленом, получитераспишитесь и лучше всего катитесь восвояси со своими завтраками.
Хорошо, сдержанно произношу, понимая что напирая, ничего не добьюсь, лишь лоб расшибу от взятия на таран.
Закажи пиццу и не парься. У меня всё равно в холодильнике кроме шампанского и молока ничего больше нет, бросает небрежно, выходя в коридор. Деньги возьми в куртке, внутренний карман.
Так и делаю, оформляю заказ через приложение, придерживаясь исключительно своих гастрономических предпочтений, варю кофе и жду. На удивление, курьер является раньше заявленного времени ожидания, даже Макеев ещё не успевает вернуться из ванной.
Мой хлопковый комбинезончик висит в шкафу, по этой причине я максимально тяну футболку, одолженную у Макса, старательно скрывая бёдра.
Не такое уж и фантастическое зрелищедевушка с утра в одежде парня.
Лёша? опешив, отскакиваю от открытой двери. Что ты здесь делаешь?
Немой вопрос, аналогичного содержания так и застывает на раскрытых от удивления губах брата
Глава 19 "Не вправе быть слабым"
Максим
Запах знакомый, еле уловимый первым проникает в подсознание, цепляется за вытравленные из памяти куски прошлого. Плохо вытравленные раз я, будто окутан цветочным ароматом, на смену, которому приходит другой.
Запах паники жуткого адреналина, и тот давно успел расширить сосуды, ведущие к сердцу, бьющемуся в такт дерзкой музыки и к мозгу, отравленному изрядным количеством спиртного.
Следом все тело пронзает боль, даруя новый запах: мерзкой, тяжёлой органики. Вязкой и густой, липнущей, словно смола.
И тут же едкий дым обжигает горло и с упреком щекочет ноздри, врывается в лёгкие, но с каждым сиплым выдохом покидает меня вместе с желанием жить.
Нестерпимый вой в ушах, который соперничает с собственными стонами, адская боль, выкручивающая наизнанку, чтобы после заполнить рот липкой смесью слюней и крови.
Больно страшно и горячо, словно меня живьём жгут, а после пепел вытряхивают за ненужностью, или в назидание собственной вины. А я ту забыть не могу, отпустить и не пытаюсь, наказывая себя, с таким же остервенением, как и мой организм. Который очень часто кидает меня в омут страшного сновидения, назло выжимая из совести мою непосредственную причастность к страшной трагедии.
Запах знакомый, яркий с цветочными нотками усиливается, вплетается в тонкую сеточку сосудов, разносясь по крови, стремительно подхлестывая панику.
Мне трудно дышать и двигаться, словно я снова заперт в этой "консервной банке" в ожидании помощино лучше уж смерть встретить раньше, чем спасателей. Хотя кто-то высший решает оставить меня в живых, как насмешкой судьбы играя теперь на моем комплексе вины.
Грудь сдавлена и на ней ощутимой тяжестью что-то лежит, воруя возможность сделать спасительные вдохи. Ноги же, будто в капкане, им тоже что-то мешает, но я не понимаю, что именно.
Максюш, голос тянется, как нить путеводная, зазывая выбраться наконец-то из душных оков ночного страха. Просыпайся, пожалуйста.
Мягкие поцелуи, почти невесомые, но возвращающие меня к жизни, отвоевав своей нежностью.
Я открываю глаза, но пока ещё вижу всё слишком мутно, расплывчато, но и сквозь пелену замечаю заплаканное лицо Маргариты. И единственное желание, чтобы она меня не видела таким, разрывает душу. Таким никчёмный и жалким я вправе быть в одиночестве, и уж тем более не перед той, что с некоторых пор владеет моими мыслями.
Слезь, мне больно, пытаюсь отстраниться, но сил хватает только высвободить руку. Болевая память снова играет со мной, выкручивает мышцу, а по кости проходится дикой ломотой, которую в подтверждении дополняет хрустом, изломом ключицызвуком несуществующим на самом деле, а просто живущим в моей больной голове.
При ней я не имею права быть слабым, но её чёртовы глаза, смотрящие с заботливой нежностью, бесят, кроют не по-детски. Но заставить Марго больше не смотреть так на меня, я не могу. Зелёные омуты, единственные ниточки к моей гниющей личности, запертой под кожей, некогда зафиксированной винтами и пластиной к раздробленной кости. Переломанной, с множеством осколков: острых, нагло терзающих всё моё нутро.
Закрываюсь от неё, внутренне сжимаясь и моля, чтобы Марго отстала, забыла произошедшее, и ни дай бог не стала ковырять старую рану. И если физически я способен перетерпеть, то душевных копаний мне не вытерпеть, слишком уж ослаблен и истощен на эмоциональном уровне.
Что это было? шепчет маленькая заноза, докапываясь до истины от которой воротит и которую не так просто и, раскрыть.
На самом деле гнусно, я не способен сказать правду, а значит снова ложь. Ложь во спасение. Только кого я спасаю? Свой зад? Репутацию? Или эфемерный образ правильного, совестливого человека, воспитанного моралиста? На самом же деле я гнида, трясущаяся за собственную шкуру, тварь с запятнанными в кровь руками. И такой, как Марго не место рядом со мной.
Просто ночной кошмар, огрызаюсь, но не в открытую, а пряча лицо вместе с недоговорённостью в дрожащих ладонях.
Я могу чем-то помочь? У меня есть в рюкзаке обезболивающее, очень хорошее.
Она продолжает что-то болтать, без остановки, я же слушаю её вполуха. Выговаривает слова на протяжном выдохе, то ли боясь забыть суть бесполезного разговора, то ли надеясь завуалировать жалобный ко мне порыв быстрой речью.
Но мне не нужно от неё жалости, ни от кого не нужно, а Маргошино сострадание болезненно давит, ослабляет мою волю и амбиции, раскатывая и превращая в тряпку.
Но Крайнова не сдаётся, не спешит ставить точку. Касается неловко плеча, медленно скользит вверх, а от прикосновений не хочется прятаться. И если кожа не реагирует на касания других рук, которых теперь слишком много в моей жизни, то под пальцами Маргариты всё расцветает сверхчувствительностью. Каждый миллиметр моей плоти странно реагирует, откликается и ждёт большей ласки, но я из последних сил борюсь с наваждением.
Не надо, отбрасываю руку, пальцы которой добираются до шрама. Кожа вокруг толстой, сшитой полоски, пульсирует, покалывает в трепетном предвкушении, от которого делается ещё более неуютно. Не трогай!
Прошу об этом, но внутренне сжимаюсь, как только Маргарита послушно капитулирует. Сам не пойму своих реакций и желаний, хочу чтобы она не боялась моего надуманного уродства с той же бесконечной силой, что и бешусь от заботы, невероятного сострадания, проявленного ко мне.
Сбежать. Всегда можно сбежать: от зарождающихся чувств, что наводят смуту в душе и мыслях; от того, что с пугающей частотой заставляет моё сердце битьсячаще, с перебоями и в дикой динамике. Лишь от себя убежать невозможно, а от Марго можно, и нужно.
Закажи пиццу и не парься.
Бросаю небрежно, выходя в коридор, даже не оборачиваясь. Я, итак, знаю что Крайнова смотрит на меня во все глаза, нагло прожигает во мне дыру. Укоряет за грубость, не понимает молчаливой отрешенности, а мне плевать. Нет, не на неё. Эта девушка давно негласно возведена в ранг неприкосновенности, которую ни обидеть, ни бросить, ни любить я не могу и не должен.
Если жить по принципу "пофигизма" будет меньше вариантов соблазниться на запретный плод, слишком сладкий да вот только не про мою честь.
Чёрт, вою, в сжатый кулак, лишь бы не привлекать внимания. И пусть дверь закрыта, а Марго при всем своём необузданном желании сострадать, не посмеет вломиться в ванную, но быть услышанным не горю желанием. Обнажать свои слабости чревато полному поражению.
Включаю воду, резким движением брызгаю ледяной водой в лицо. Не помогает. Я как шальной, со стеклянными глазами пялюсь в собственное отражение, ненавидя всё то, что сейчас смотрит на меня в ответ. Ни человек, ни личность, а тень некогда вполне нормального пацана.
Уголок губ нервно дёргается, складываясь в жалкое подобие ухмылки, которая превращает лицо в злобную маску. Противно смотреть, хочется смыть брезгливое выражение. Наклоняюсь, засовывая голову под кран, давая холодному напору воды уничтожить всё раздражение.