Дот - Акимов Игорь Алексеевич 3 стр.


Надо отдать ему должноеон не сдался. Освоил протез. Вернуться в строй он не рассчитывал, но ведь армияэто не только строй. Самое большое чудо (чудоэто к слову; если же называть своим именем: связи)  даже в годы депрессии он удержался в армии. Дослужился до полковника. Последние два года жизни он преподавал и набрасывал заметки для будущей книги, которую намеревался назвать «Мысль побеждает». Видать, был отравлен не только холодом, но и литературными лаврами великого предка.

После смерти отца Иоахим Ортнер просмотрел его заметки. Ничего особенного. Ремейк Мольтке и «Сунь-цзы». Но не компиляция. Отец входил в мир старых идей, как в неведомое пространство. Он удивлялся, восхищался, искал (не осознавая) поэтическое выражение закоснелых формул. Как при этом он был свободен!.. Если вблизи своей смерти человек становится самим собой,  размышлял Иоахим Ортнер,  значит, на самом деле его отец всю жизнь был поэтом, и мужество, с которым он шел по жизни, было мужеством самосохранения, мужеством сохранения своей души, которую он не открыл никому, даже мне

Если бы Иоахим Ортнер умел плакатьон бы заплакал. Но плакать он не умел.

Сколько он помнил своего отцаэто был небольшой, даже щуплый человек. Но держался он с таким спокойным достоинством, что уже через минуту его щуплость переставали замечать. Тогда же, после смерти отца, перебирая бумаги в его столе, Иоахим Ортнер обнаружил фотографию статного атлета в спортивном трико довоенной моды. Знакомые черты лица. Знакомые усы а ля император. Сперва Иоахим решил, что это один из его многочисленных дядьев, потом вдруг понял Все мысли стерлись, остались только чувства. Наконец волна схлынула, и первое, что он подумал: вот кого любила моя мать. И затем: но она с ним осталась и после всего, что с ним произошло. Почему же отец никогда не показал мне, каким он был прежде?..

Это был урок.

Пожалуй, самый важный в жизни Иоахима Ортнера.

Был урок и помельче.

Чтобы проверить неожиданную мысль, Иоахим зашел в комнату своего детства. Родовое дерево было на месте. Впервые Иоахим смотрел не на имена, а на датыкто сколько прожил. Большинство не дожили и до сорока; троенет, еще вот и вотдотянули до пятидесяти; и только двое (один из нихвеликий Мольтке), похоже, умерли от старости. Впрочем, поправил себя Иоахим Ортнер, и отец умер, как говорится, своей смертью,  за письменным столом. Но он так и не дожил до пятидесяти

Ах, папа, папа Ведь что-то же в тебе было необычайное, если мама предпочла смерть жизни без тебя

Иоахим Ортнер был вторым сыном. Старшего сразу направили по военной стезе. Младшийскороспелка, любимчик, умницане проявлял ни малейшего интереса ни к оловянным солдатикам, ни к военной форме и ритуалам, и уж тем болеек истории войн. Зато музыкаах! литература! живопись!.. Гимназия, затем университет; корочеклассическое образование. Блестящий молодой человек. Он много обещал, но, увы, пока ничего не дал. Очевидноему пока нечего было отдавать. Этого, правда, никто не заметилведь он по-прежнему был блестящ,  кроме отца. Который однажды пригласил его к себе и сказал:

 Я часто думаю о тебе, мой мальчик. У тебя хорошее сердце. И счастливый нрав. За это тебя и любят. Из-за этого и обманываются на твой счет, принимая твой блеск за свидетельство таланта. Талант у тебя действительно есть, но не такой, как полагают твои друзья. Он небольшой, однако не это важно. Куда существенней то, что онвторичный.

 Но разве талант может быть вторичным?  возразил Иоахим. На подобные темы он мог рассуждать квалифицированноуровень культуры позволял.  Талант оригинален, такова его сущность. Даже если талант маленькийон все равно оригинален по определению. Иначе это не талант.

Иоахим не обольщался на свой счет, и уже хотя бы поэтомуиз чувства самосохранениядо сих пор ни разу о себе серьезно не задумался. Он просто жил, а мыслей о реализации себя избегал.

 Видишь ли, сынок,  сказал старший Ортнер,  талантне фиксированная данность, полученная от Бога раз и навсегда. Как и все в живой природе, он зарождается, развивается, созревает. На определенном этапе он проходит стадию подражания. Без этого не бывает: чтобы создать свой эталон, нужно сперва понять, как это делали другиеи попробовать действовать с помощью их эталонов. Это непростой этап. Если результат получается отличныйкак отказаться от того, что приносит успех? Вот где требуется доминирующее чувство свободы, тончайшее ощущение малейшего дискомфорта,  дискомфорта оттого, что носишь костюм с чужого плеча. Вот где нужна энергия, способная преодолеть консерватизм разумаи сломать, как прокрустово ложе, чужой эталон Далеко не всем это удается. Тебе, сынок, не удалось. Характером ты пошел в мать. Это замечательно, но немножко не то. Ты ярок, тысветишь, но это не твой, это отраженный свет. Тыне Солнце, тыЛуна

Разговор был затеян неспроста. Незадолго перед тем Адольф Гитлер стал канцлером Германии. Старший Ортнер, всегда избегавший политики, почувствовал, что произошло нечто судьбоносное для страны, ичтобы разобраться в этомпрочел «Майн кампф», книгу, о которойс чужих словон до сих пор думал, как о дешевом памфлете. Книга оказалась окном в завтрашний день. Книга была написана не ему, не полковнику Ортнеру. Она адресовалась голодной улице и озлобленным бюргерам, которые потеряли то немногое, что имели, и ждали мессию, чтобы понять, что делать и куда им идти. Мессия пришел. Они его получили. Теперь весь лад страны будет адаптироваться под их вкусы. Поначалутолько их страны, затемостальных, в последовательности, которую определит мессия. Какое-то время им будет сопутствовать успех, ведь кумулированная энергия толпы сметает любую помеху; но все закончится крахом. Почему? Есть закон природы: примитивное уступает место под солнцем более совершенному. Порядок бьет класс только на футболе, да и то до поры, пока класс не возьмется за дело всерьез.

 Германия обречена,  сказал полковник Ортнер сыну, поделившись своим впечатлением от «Майн кампф».  Не знаю, когда это случится, но это неотвратимо. Падение будет ужасным. Погибнет все лучшее. Я бы не хотел до этого дожить.

Он замолчал, и тогда, выдержав почтительную паузу, Иоахим сказал:

 Мне трудно поддерживать эту тему, папа; я пока не думал об этом. Но при чем здесь мои жалкие способности?

 Я не называл их жалкими, сынок,  сказал старший Ортнер.  Они не развитыэто очевидно. И как с ними бытьтебе выбирать. Но этот выбор определит твою судьбу.

 Каким образом?

 Видишь ли, поход, задуманный Гитлером, вынудит поставить под ружье всю нацию. Всех без исключения. Независимо от возраста, пола и талантов. Поэтомуесли б у тебя был несомненный даря бы посоветовал тебе прямо сейчас, не мешкая, не выжидая, как развернутся события,  перебраться в какую-нибудь страну, которая точно не будет участвовать в предстоящей войне. Напримерв Швейцарию или Швецию. Для воплощения себя. Но то, во что можешь воплотиться ты, вряд ли кому-нибудь покажется интересным. Даже тебе самомуведь у тебя хороший вкус. Тебе это быстро обрыднет, ты разочаруешься, а разочарование в себеслишком большая плата за любопытство.

Он задумался, затем быстро взглянул на сына.

 В случае эмиграции есть и компромиссный вариант

Он опять сделал паузу, но теперь глядел прямо в глаза Иоахиму.

 Говори, говори

Младший Ортнер не подал виду, но внутренне собрался. Ведь ясно же, что предстоит испытание.

 Можно эмигрировать не с какой-то высокой целью, а просто для того, чтобы спастись. Выжить. Я тебя пойму и помогу. Например, ты мог бы преподаватьу тебя для этого великолепные данные. Ты мог бы

 Нет,  перебил Иоахим отца.  Исключается.

 То есть?

 Я никуда не поеду. Во всех вариантах.

Старший Ортнер вздохнул с облегчением.

 Спасибо,  сказал он.

Он встал из кресла; чуть хромая, прошелся по кабинету. Ему было хорошо.

 Я надеялся на такой ответ. И приготовил предложение.

Иоахим кивнул. Именно эти слова он ждал с первой минуты разговора. Правда, и по поводу таланта у отца получилось красиво, хотя лучше бы он этого не говорил. Видимо, это было необходимо отцу, чтобы освободиться, выплеснуть наболевшее.

Старший Ортнер остановился перед сыном.

 Поскольку, сынок, армии тебе не избежать, я предлагаю перехватить инициативупойти навстречу обстоятельствам. Видишь ли, генералы погибают куда реже, чем нижние чины; и даже старшие офицеры, по сравнению с младшими, имеют в сотни раз больше шансов выжить. Если до главных событий ты успеешь сделать военную карьеру

Вот оно, ключевое слово: карьера.

Иоахим Ортнер был достаточно умен, чтобы не портить свое внутреннее зрение очками со светофильтрами. Жизнь он воспринимал такой, какова она есть. Он не возмущался ее грубостью и цинизмом, потому что рядом сосуществовали и нежность, и чистота. Его не травмировало предательство, потому что этот же человек в других обстоятельствах мог быть преданным. Все есть во всем. В каждом. И во мне тоже, думал он. Когда-то он пережил, как легкий насморк, романтическую пору. Эталон своего поведения (воздействие мамы) он лепил из идеалов. Но в любом эталоне тесно, а уж в романтическомкак в рыцарских доспехахни свободно вздохнуть, ни повернуться, и мир через зрительную щель шлема виден урезанным, оскопленным, лишенным вариантов. Потому этот эталончтобы не мешал нормально житьпришлось засунуть подальше, на чердак, рядом с корзиной, в которую свалены детские игрушки. Сейчас уже трудно представить, как можно было этим жить, но ведь это было!..

Карьера

Жесткое слово. Зато честное и чистое, без шелухи. Карьера не может быть смыслом жизни, ее целью, ее хребтом; это всего лишь курс через жизнь. Уж я постараюсь, подумал Иоахим Ортнер, чтобы этот курс, эта кость не стала моей единственной пищей. Я пришел в этот мир не для обгладывания костей, а чтобы наслаждаться плотью жизни.

Еще он подумал: как жаль, что я не могу вспомнить, что именно говорил д'Артаньян-отец уезжающему в Париж на поиски счастья сыну. Нечто эдакое: не обнажай без нужды шпагу служи королеве (или все же королю?) что-то про честь И ни словавот уж это я помню точноо служении Франции Конечно, в ту пору государственность только складывалась, служили не родине (родиной была не страна, а то место, где родился), а сюзерену. И все же: как это замечательно, что люди воспринимали себя не песчинкой на огромном пляже, а самостью, у которой свой путь, которая напрямую общается с Богом, выясняет отношения с ним, и не очень-то принимает к сердцу недовольство соседних песчинок, о которые приходится тереться!.. Спасибо, отец, что ты ни разу при мне не произнес слово «родина». Впрочем, и слова «честь» я от тебя никогда не слышал, хотя уж ты-то всегда был человеком чести

Замысел Ортнера-старшего был простой, но не прост для исполнения. Был задуман спектакльпо правилам жизни и неотличимый от жизни. Главным условием успеха был самоконтроль. Никаких импровизаций. Каждый шаг должен быть выверен, почваеще до того, как на нее вступил,  проверена щупом, словно идешь по болоту. Значит, голова всегда должна быть ясной, она должна доминировать над чувствами, держать их в узде. Условие трудное: войнаэто царство эмоций, только они могут нейтрализовать страх, который как солитер высасывает жизненную силу человека. «На войне бояться пули глупо, мой мальчик,  говорил отец.  Страх унижаети ничего не дает взамен. Чтобы победить тебяон отнимает способность думать. А вот этого как раз мы и не должны допустить. На войне умный человек не оставляет пуле шансов. А почему? Мысль быстрее пули. Умный человек думаети потому он все время на шаг впереди ситуации. Наш ум устроен так, что не может одновременно думать о двух вещах. Запомни хорошенько: войнаэто работа; как всякая работаона требует мысли; когда думаешьне боишься»

Если попроступредстояло делать все возможное, чтобы избежать непосредственной встречи с войной. А когда это все же случится (не по воле каких-то людей и обстоятельств, а в соответствии с замыслом создателя спектакля)  сделать этот контакт единственным и предельно кратким.

Разумеется, роль создателя спектакля и кукловода должен был исполнить дядя-генерал. Во-первых, он любил Иоахима. Своих детей не удосужился сделать, а Иоахим так был похож на его мать и сестру Во-вторых, дядя-генерал был одним из творцов новой армии, вермахта,  ему и карты в руки. В третьихдядя был циник и весельчак, слово «родина» он произносил так смачно, словно родина была наливным яблоком, которое он намеревается съесть. Это яблоко он бы не уступил никому. Даже министр Геббельс отмечал его красноречие. Естественно, дядя с энтузиазмом взялся за дело.

Когда началась война в Испании, Иоахим Ортнер был уже обер-лейтенантом. «Тебе надо бы туда съездить, поглядеть, что да как,  сказал дядя.  Сейчас формируется группа для инспекции наших частей. У тебя будет особая миссия, так что никто не станет досаждать тебе с рутиной. Надеюсь, твое любопытство будет не так велико, чтобы оказаться в окопах»

После Испании, как подающий надежды офицер, Иоахим Ортнер попал в академию. Работал в штабе дивизии во время войны в Польше. Вместе с дядей побывал в командировке в России. «Я сделал промашку», говорил дядя, выдавливая лимон на непомерный ломоть жирной семги. Они сидели в большом зале «Метрополя» в Москве. Здесь все было не так, как дома. Эклектика интерьера, демонстративная роскошь, официанты (за километр видатьофицеры НКВД) висят над душой.

«Тебя нужно было направить к русским на курсы. Все равно какиепехотные, танковые»

«Ты серьезно считаешь, дядя, что нам есть, чему у них учиться?»

Вопрос еще не был произнесен до конца, а Иоахим Ортнер уже понял, что говорит глупость. Пить надо меньше, но разве с такой жирной пищей печень управится без соответствующей поддержки водкой? Вот язык и обгоняет мысль. Ну разумеется, ему было известно, что Генштаб вермахта уже перенял у русских концепцию современной наступательной войны, их теория массированных танковых ударов и принципы формирования механизированных корпусов уже преподаются в военных академиях Германии. Да мало ли каких золотых самородков немецким спецам уже удалось накопать в российской целине!..

«А чем, по-твоему, мы занимаемся?»

Племянник приподнял руки и кивнул: сдаюсь.

«Я же не о знаниях,  сказал дядя-генерал,  я о тебе. Это тебе цена уже сейчас была бы другая!..»

Наверное, еще и теперь было возможно наверстать упущенное, но дядя имел правило: никогда не догоняй ушедший поезд. Если что-то не пришло в голову вовремя, значит, твоя интуиция тормозила эту мысль. Есть информация, которую мы получаем, но не осознаем; тем не менее, она существует. Будем уважать неведомое, говорил дядя. Неведомое нужно принимать, а не бороться с ним.

К русской теме дядя вернулся весной 41-го. Он заехал в Вену, но встретился с племянником только через два дня. С ним была милая молодая женщина одного возраста с майором Ортнеромпод тридцать; может, на год-другой постарше. Правильные черты лица, ухоженная, сохранившая нежность кожа, фигура без изъянов, хотя и со следами давней беременности. Как говорится, женщина с прошлым. Нет, не красавица, утвердился в первом впечатлении майор Ортнер, но в привлекательности ей не откажешь. И поставил диагноз: все дело в сексуальности. В сексуальности, которая не выдает себя ни единым штрихом, но просвечивает во всем. Это ее сущность. Онане шлюха, онаженщина.

Генерал представил ее, как русскую княжну. Значитдворянка, из бывших; банальный случай. Не было города в Европе, где бы майор Ортнер не встречал российских эмигрантов. И все они были из бывших. Некоторым, представляясь, не обязательно было называть свой титул,  порода и воспитание редактировали каждый их жест. Но в этой женщине доминировала простота. «Князь князь  Майор Ортнер сделал вид, что припоминает.  Это приблизительно то же, что и граф? на одном уровне?»«Ну что вы, майор!  рассмеялась княжна. Вот откуда ее простота: она была еще и свободна.  Графыслужилое сословие. Вспомните этимологию: grafioписарь. Графывыслужившиеся писари, карьерная публика. А князьяпомазанники Божьи. Истинные князьяот Христа, его кровная родня»

Ее звали Екатерина. Катя. Катей она стала не сразу, только на второй день. Ее фамилию майор Ортнер не запомнил: что-то длинное, неудобопроизносимое, с окончанием «-ская». У нее даже в глазах что-то изменилось, когда она произносила свою фамилию. Буду с нею предельно деликатным, решил майор Ортнер.

Назад Дальше