Виолончелист - Юлия Монакова

ПРОЛОГ

С наступлением первых тёплых деньков Питер превратился в огромную концертную площадку.

Уличные музыканты, очухавшись от затянувшейся зимней спячки, повыползали из своих репетиционных гаражей, чердаков и подвалов на свежий воздух. Щурясь с непривычки на яркий солнечный свет, они бодрыми ручейками растекались по улицам города к своим неофициальным рабочим местам.

Набережная канала Грибоедова напоминала нынче огромный муравейник. Увешанные фотоаппаратами и вооружённые видеокамерами гости северной столицы спешили к Спасу на Крови. Кто-то заныривал в многочисленные магазинчики, охотясь за оригинальными сувенирами на память о посещении Петербурга, кто-то надолго застревал возле художников, которые без устали писали этюды, портреты и шаржи

В пик туристического сезона здесь постоянно звучала живая музыка. В основном, конечно, рок-группы с каверами культовых песен "Кино", "Крематория" или "Чижа", но встречались и оригиналы: барды, виолончелисты и скрипачи, этнические коллективы Иногда концерты на набережной давал сам дядя Гриша, легендарный питерский трубач: с аккуратной седой стрижкой, в неизменном клетчатом пиджаке и со складным стулом, на который он взбирался, как на трибуну, чтобы свысока сражать публику своим искусством.

Кто-то музицировал прямо у станции метро, многие облюбовали себе местечко возле Итальянского моста, а некоторые обосновались недалеко от входа в Михайловский сад. Уличные музыканты не вели боёв за территорию, предпочитая мирно договариваться и время от времени меняться друг с другом геолокациями.

В этот ласковый июньский вечер больше всего внимания доставалось расположившемуся на мосту худому брюнету с виолончелью. Он выглядел странно, если не сказать чудаковатовернее, даже не он сам, а выражение его заросшего щетиной лица. Взгляд тёмных глаз был дик, практически безумен, как у психа из кинематографа: играя, виолончелист то и дело залихватски подмигивал прохожим, что-то неслышно бормотал в такт музыке, кривлялся, корчил рожи и вообще существовал как бы отдельно от собственных рук, которые уверенными и отточенными движениями извлекали из инструмента прекрасную мелодию"Второй вальс" Дмитрия Шостаковича. Правая нога музыканта, возле которой стояла шляпа для денег, отбивала чёткий ритм, но тоже как будто жила своей жизнью, не увязываясь воедино с сумасшедшим блеском в глазах уличного музыканта и его пугаюшими ужимками.

Впрочем, такого ли уж "уличного"?.. Первыми его узнали культурные и образованные японцы.

 Макисиму Ионесуку! Макисиму Ионесуку!  возбуждённо загалдели они, тут же нацелившись на музыканта своими объективами.

Это и в самом деле был онМаксим Ионеску, знаменитый виолончелист, неизвестно каким ветром занесённый на Итальянский мост и запросто играющий сейчас для прохожих, в то время как билеты на его концерты в лучших залах мира со свистом разлетались из касс в считанные часы, а стоили при этом весьма и весьма недёшево.

Возбуждённый и недоверчивый шепоток пошёл по рядам зевак: быть может, это розыгрыш, съёмки какого-нибудь шоу для телевидения, и где-то притаилась скрытая камера? Вокруг виолончелиста стремительно собиралась толпатуристы летели на звёздное имя, как мухи на варенье. Кто-то снимал концерт на видеокамеру или телефон, кто-то делал селфи на фоне музыканта, кто-то щедро наполнял подставленную шляпу денежными купюрами и монетами, а кто-то просто тусовался рядом, чтобы быть в центре событий.

Сам виолончелист едва ли обращал внимание на всё возрастающую вокруг него активность. Продолжая строить глазки (не адресно, а куда-то в пространство), порхать бровями и ухмыляться собственным мыслям, он то ли безостановочно напевал себе под нос, то ли с маньячной одержимостью шептал что-то, не слышное окружающим.

Наверное, публика была бы шокирована, узнай она, что именно бормотал Максим Ионеску, встряхивая головой в бодром ритме исполняемого им вальса.

 Сука,  беззвучно, но едко выплёвывали его бескровные губы.  Дрянь, гадина Стерва косоглазая. Ненавижу тебя, тварь ненавижу ненавижу.

Часть 1. Глава 1

Санкт-Петербург, девяностые.

 Дура косая!  завопил смуглый вихрастый мальчишка, перегнувшись через перила балкона и отчаянно рискуя свалиться с четвёртого этажа.  Китаёза сраная! Поломойка!

 Цыган вонючий!  бойко, без запинки, парировала китаёза, задрав голову наверх, а затем обидно высунула язык.  Музыкант паршивый! Моцарт доморощенный!

Собрав во рту побольше слюны, мальчишка смачно харкнул вниз, целясь этой нахалке прямо в макушку. Разумеется, промазалс такого-то расстояния!  чем вызвал издевательский хохот противной девчонки.

 Сам ты косой,  торжествующе завопила она.  Потрясающая меткость, ничего не скажешь! Косой, косой, косоглазый, слепошарый, ха-ха-ха!

Максим пожалел, что под рукой у него не оказалось самодельной брызгалкиглавного летнего оружия всех дворовых пацанов. Брызгалку легко можно было смастерить из пустой литровой ёмкости от Белизны: в пробке пробивалась дырка, а в полученное отверстие вставлялась половина корпуса шариковой ручки и обмазывалась вокруг пластилином для надёжности. Струя получалась тугая и била прицельно, что сейчас ему явно не помешало бы

А девчонка, уничижительным смехом как бы окончательно втаптывая противника в грязь, ещё раз показала ему язык и вприпрыжку побежала прочь со двора, весело выкрикивая на ходу:

 Учи свои гаммы, зануда! До-ре-ми-фа-соль!

Скоро она скрылась из виду. Эмоционально погрозив ей вслед кулаком и громко выругавшись в пространство, чтобы смягчить вкус собственного поражения, Максим вздохнул и вернулся в комнату. Битва была проигранано не сама война, о нет! Он ещё покажет этой наглой выскочке, этой долговязой дылде Она ещё заплачет у него кровавыми слезами!..

Ровно в час дня, как по будильнику, задребезжал старенький телефонный аппаратэто звонила с работы мама, чтобы проверить, не отлынивает ли сын от ежедневных занятий. Как ни обидны были насмешки девчонки, а всё-таки она была права в одном: в то время, как сверстники Максима вовсю наслаждались летними каникулами, его действительно ожидали нудные гаммы и арпеджио.

Он привык к тотальному материнскому контролю и воспринимал его как досадное, но неизбежное обстоятельство. Максиму и самому никогда не пришло бы в голову сбежать во двор в ущерб занятиям музыкой, чтобы погонять мяч вместе со знакомыми пацанами, или, к примеру, тайком улизнуть на пляж. Он был воспитан иначе: музыкаБог, а всё остальное подождёт!

Но в этот раз звонок матери впервые вызвал у него смутное, глухое раздражение. Досаду на её фанатичную одержимостьона непременно желала слепить из Максима великого музыкантатакого же, как и его отец Мальчику вдруг показалось, что жизнь проходит мимо: настоящая, бурлящая и захватывающая, как книга приключений, нормальная пацанская жизнь, которой живут все его друзья и одноклассники. А он в это время чахнет в четырёх стенах, как узник, и оголтело водит смычком по струнам виолончели

Перед глазами всё ещё стояло ехидное лицо этой косоглазой дуры. Максим и сам не понимал, почему она так его раздражает, но одно было несомненно: в её присутствии он абсолютно терял покой. При виде китаёзы мальчишке хотелось одновременно сделать несколько вещей: от души дёрнуть её за косичку, чтобы у неё аж слёзы выступили, толкнуть в спину, чтобы упала и расшибла коленки, плюнуть за шиворот в общем, как-нибудь нагадить, напакостить исподтишка, чтобы увидеть в этих кошачьих глазах хоть капельку страха или боли. Почему-то очень хотелось, чтобы ей стало больно

Их вражда длилась почти два года: с момента, когда Максим увидел Леру в самый первый школьный день на торжественной линейке. Впрочем, тогда он ещё не был в курсе, что онаименно Лера, то есть Валерия, но почему-то интуитивно почувствовал, что такую девчонку не могут звать какой-нибудь банальной Катей, Наташей или Леной.

За руку её держала грузноватая, не слишком опрятная женщинапозже, когда начались занятия, Максим узнал, что она работает у них в школе техничкой. Видно было, что мать страшно гордится дочерью-первоклашкой и тем, что собрала и приодела её к первому сентябрю не хуже, чем одноклассниц. На дворе стоял девяносто второй годкогда фактически, хоть и не законодательно, уже была отменена школьная форма, и девочки изо всех сил старались как-то выделиться друг перед другом, щеголяя в новых юбочках, блузках, жилетках или пиджаках.

Первое, на что Максим обратил вниманиеэто глаза. Миндалевидные, даже слегка раскосые, какого-то невообразимого, волшебного, ускользающего цветане то серые, не то голубые, не то зелёные. Он впервые видел такой необычный эффект, обусловленный рисунком радужной оболочки, и уверился в том, что глаза девчонки подобны хамелеонам.

Они и в самом деле были хамелеонамидаже спустя годы, когда Лера осталась лишь далёким, горько-сладким, невыносимым, мучительным прошлым, Максим прекрасно помнил, когда и как меняются эти странные, завораживающие его глаза. В моменты гнева у них был один оттенок, в мгновения радостидругой, в минуты стресса и волнениятретий Когда она нетерпеливо целовала его, дрожа от сладостного предвкушения, глаза её превращались в звёзды: невольно хотелось зажмуриться, чтобы не ослепнуть от этого сумасшедшего сияния, и тоже целовать, целовать, целовать безостановочно и лихорадочно целовать её всюду, куда только он мог дотянуться, точно боясь, что она вот-вот исчезнет.

Он зналинтуитивно, каким-то первобытным, звериным чутьём догадывался,  что она рано или поздно оставит его. Ускользнёт, утечёт, как песок сквозь пальцы. Знал, что он не заслуживает такого счастья (или такого проклятья?) в её лице. Знали подсознательно готовился к расставанию в итоге бросив её первым.

В классе Максима посадили позади Леры. Правда, в первый день учёбы он видел преимущественно не затылок девочки, как было положено, а её невообразимые кошачьи глаза: одноклассница постоянно вертелась, оборачивалась, корчила ему рожи и насмешничала.

 Чё ты уставился?  шепнула она ему, в очередной раз нервно оглянувшись, точно взгляд мальчишки прожигал дыру у неё между лопатками.

 Не чё, а что, - машинально поправил Максим, вымуштрованный своей интеллигентной до мозга костей мамой.

 Чиво-о-о?  обалдело переспросила девчонка.  Да пошёл ты в жопу!  и гордо отвернулась, и больше уж не поворачивалась до самого звонка, подчёркнуто выпрямившись, точно кол проглотила.

О, знала бы его культурная и воспитанная мама, скольким ругательствам научится вскоре её славный и милый сыночек! И большая часть этих ругательств будет направлена именно в адрес Леры.

Некоторое время мальчик с девочкой старательно и даже чуточку подчёркнуто игнорировали друг друга в духе я тебя не трогаюи ты меня не трогай! Однако спустя пару недель у них произошла вторая серьёзная стычка. На этот раз из-за еды.

Максим не ходил вместе с одноклассниками в школьную столовую. Мама считала, что там царит жуткая антисанитария: оставленная на столах грязная посуда привлекает полчища тараканов, школьницы трясут над тарелками распущенными волосами, еда чаще всего остывшая, неаппетитная, да и вообщемалосъедобная, ведь неизвестно, из каких продуктов всё это приготовлено. Поэтому Максим приходил в школу со своим обедом. Мать делала ему бутерброды с колбасой и сыром, совала яблочко или грушу, пыталась даже заставить брать с собой термос, чтобы можно было в любой момент выпить горячего чая, но сын с негодованием отверг это предложение.

Он и так чувствовал себя неловко, будучи невольно оторванным от коллектива: в то время, как все его одноклассники вприпрыжку неслись в столовую, перекидываясь шуточками и заливаясь беззаботным хохотом, он в одиночку ел свой сухой паёк, точно отверженный, томился и скучал. Кое-кто из одноклассников, учуяв однажды запах копчёной колбаски из его ранца, успел уже окрестить его буржуем, и ребята принялись не то чтобы сторониться Максимаскорее, просто не стремились слишком с ним сближаться, посчитав, что онине его поля ягоды. К тому же, вскоре стало известно, что мальчик, помимо обычной, посещает ещё и музыкальную школучто стало предметом дополнительных насмешек и ехидных обсуждений.

Как-то раз Максим ненадолго отлучился из класса, а когда вернулся, обнаружил, что кто-то рылся в его ранце. Причём, не просто рылся, а вытащил оттуда свёрток с обедом. Это было настолько дико, возмутительно и непривычно, настолько не укладывалось в мировоззрение мальчишки, что в первое мгновение он просто растерялся, не зная, как реагировать, и ошеломлённо переводил взгляд с одного одноклассника на другого.

 Что, Чащин? Жратва сбежала?  подколол его Серёга Королёв, издевательски ухмыляясь, а затем театрально, с притворным сочувствием, вздохнул.  Вот незадача Так ты давай, обнюхай всех нас по очередиот кого пахнет колбасой, а не столовской капустойтот и спёр!

 Очень мне надо тебя нюхать,  отозвался Максим, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал от обиды, как у сопливого малыша.  Задохнуться боюсь.

 Чё ты сказал?!  возмутился Серёгабольше для порядка, чем в реальном стремлении устроить скандал. Просто не хотел ронять авторитет в глазах одноклассников.  А ну, повтори!

 Ой, да заткнись ты, Королёв,  внезапно вмешалась Лера с явной досадой, даже раздражением.  Так суетишься, как будто сам и естьвор. Ну-ка, признавайся, ты стырил у Чащина бутерброды?

 Мне что, больше всех надо?  сразу теряя запал, отозвался одноклассник.  Сдались мне его благородные бутербродики, от них, небось, потом неделю с унитаза не слезешьэто не для наших простых желудков.

Лера порылась у себя в портфеле и достала припрятанную после столовой сдобную булочку, обсыпанную сахарной пудрой.

 Чащин!  окликнула она Максима, протягивая булочку ему.  Бери, ешь. Нельзя весь день голодным ходить, ты у нас мальчик музыкальный, нежненький ещё в обморок грохнешься, не дай бог. Как мы все это переживём?

Если бы Лера просто предложила ему эту проклятую булочку, он немедленно забыл бы прошлые разногласия и принял угощение с благодарностью. Но уничижительное окончание фразы и насмешливые искорки в странных глазах одноклассницы моментально погасили вспыхнувшее было у Максима чувство горячей признательности за участие, а раздававшиеся вокруг сдержанные хиханьки да хаханьки ещё больше разозлили мальчишку.

 Иди ты со своей булкой знаешь, куда?  грубо отозвался он.  У тебя и руки, небось, немытые. Я не знаю, за что ты ими сегодня хваталась. Может, помогала своей матери туалеты драить  добавил он, непрозрачно намекая на профессию Лериной родительницы.

Девчонка вспыхнула заревом, а глаза её из тёмно-голубых вдруг резко сделались ярко-зелёными от злостикак Максим ни сердился на неё, а всё же благоговейно замер, будто загипнотизированный подобным эффектом.

Несколько секунд она пристально, с ненавистью, раздувая ноздри, вглядывалась в его лицо ему даже показалось на миг, что она собирается его ударить. Однако Лера просто шумно выдохнула, а затемкак бы нехотяпроцедила сквозь сжатые зубы:

 Каз-зёл!..  и демонстративно отошла к своей парте.

С этого дня и началась их долголетняя война.

Мама никогда не скрывала, что мечтает сделать из него великого музыканта, не особо-то заботясь мнением самого Максима на этот счёт. Понятное дело, для пацана его возраста занятие музыкой было скорее наказанием, чем удовольствием: ему гораздо интереснее было бегать во дворе с другими мальчишками, драться, орать и беситься, чем играть на инструменте. Но мама уже мысленно распланировала его будущую блестящую карьеру и даже купила сыну детскую скрипочкучетвертинкус прицелом на дальнейшие занятия. Несмотря на это, сам Максим долгое время не воспринимал её разговоры всерьёз, надеясь, что она перебесится и передумает.