И да, я не сопротивлялась и здесь.
Затем он отстранился, посмотрел на меня все еще бешеными глазами, в которых гуляли отголоски оргазма. Поправил одежду. Нажал кнопку запуска лифта.
Я не двигалась. Только голову опустила, вытирая измученные губы ладонью. И приходя в себя. Оглушающе быстро и жестко.
Ну что, Полина, пиздец?
Пиздец.
Без вариантов.
Я не ждала ничего. Вернее, нет. Ждала. Что откроются двери, он выйдет прочь. Не посмотрев на меня больше. А зачем смотреть на использованный презерватив? На проститутку, годную только для того, чтоб в рот спустить?
Хотя, какая я проститутка? Мне даже не заплатили. Из горла вырвался смешок. Сдавленный и хриплый. Я закрыла глаза, не двигаясь, не отслеживая больше его взгляд, его движения.
Похуй. Вот похуй, Полина, дочка очень интеллигентных родителей. Сейчас лифт приедет, он выйдет, а я останусь. И поеду наверх. Или не поеду. Вызывать-то некому, в здании, кроме охраны, никого. Значит, так и буду сидеть. Хорошо бы прямо здесь и сдохнуть. Не приходя в сознание.
Тут меня рывком подняли за плечи вверх, руки , жесткие и тяжелые, прошлись по талии, придвигая к крепкому горячему телу, подбородок опять попал к капкан цепких пальцев.
Глаза. Его глаза, такие же жгучие, острые, жесткие. Не презрительные. Не равнодушные. Внимательные. Оглядел мое запрокинутое лицо с дорожками слез на красных щеках, с распухшими губами.
Наклонился, целуя, глубоко и бесстыдно. Нисколько не заботясь о том, где был мой рот буквально полминуты назад, вылизывая, не заставляя отвечать, а, как и до этого, просто не оставляя шансов на неподчинение. Еще один секс. И тоже оральный. Только рот в рот.
Одной рукой прижал за талию, другой грубо полез под юбку, провел пальцами по белью, собирая неожиданную влагу стыдного возбуждения, заставляя вздрогнуть опять, ослабнуть в его объятиях, уже принимая все, что делает.
Оторвался от губ, посмотрел опять в глаза.
- Боишься?
Не смогла ответить. И кивнуть - тоже. Только намек, только малюсенькое, безотчетное движение. Не головы. Тела.
Усмехнулся, а глаза-то по-прежнему дурные, чернущие, жесткие, шарят по лицу, не отпускают ни на секунду. Держат крепче, чем руки.
- Не бойся. Поздно уже.
Да, поздно... Это точно. Раньше надо было бояться. Когда в лифт заходила. Или еще раньше. Когда работать сюда пришла. А теперь и в самом деле поздно.
Двери распахнулись, выпуская нас на подземную парковку.
Носорог вывел меня за локоть, отпустил, прикуривая. Я, оглядываясь, безотчетно сделала шаг назад. Убежать хотела? Да нет, наверно. Просто воздух , пропитанный бетоном и машинами, странным образом немного освежил, снял вязкий, терпкий дурман секса, что витал в лифте. Я по-прежнему ничего не понимала, не соображала, что делать дальше, как себя вести. И мозги вообще не хотели включаться. Только тело командовало, врубая инстинкт самосохранения. Подальше. Немного подальше. Поздновато, конечно, но хоть так.
Но Паша, сразу оценив мое состояние, не дал прийти в себя, опять дергая на себя и целуя. Уже жестче, уже грубее, уже напористей.
И все. И опять я потеряла себя полностью в его руках. Сначала просто подчиняясь, а затем... А затем отвечая. Слабо и тихо, но ему и этого хватило, чтоб сойти с ума и начать терзать мое тело своими губами, исцеловывая щеки, скулы, шею, дергая ворот блузки, чтоб добраться до плеча. Каждое касание - как ожог, как удар, как укус! Он словно сжирал меня заживо, не оставляя шансов на осмысление, спасение от его напора, от его страсти.
Никакой воли, никакой возможности не ответить...
И, даже если бы он захотел меня прямо тут, на парковке, поиметь, я бы явно не смогла оттолкнуть.
Он сам остановился. Коротко глянул через плечо, хмыкнул и потащил меня за локоть к машине, черному, навороченному до невозможности внедорожнику, навевающему смутные воспоминания о том времени, когда похожие на эту машины разъезжали по нашему городу, возя новых хозяев этой жизни. Потом сменились хозяева. И машины.
Но Паша, похоже, этот момент пропустил. Потому что его корабль, хоть и был последней модели, но формами остался верен прошлому.
По пути Носорог набрал достал трубку и рявкнул негромко и повелительно:
- Охрана центра, камера парковки, решить вопрос.
Я, не особо соображая, просто фиксировала в памяти происходящее.
Вот мы в машине, Паша садится за руль, выезжает с парковки, опять закуривает.
Я сижу на соседнем сиденье, плотно сжав коленки и глядя перед собой. Не спрашиваю, куда едем. Все равно не смогу скорректировать маршрут.
Только понимаю, что из города.
Ленка!
- Мне надо домой...
- Ждут?
Он не смотрит на меня. Перед собой только. Но рука его тяжело и определяюще ложится на колено. Без разницы, кто меня ждет. Отпустит только, когда сам решит.
- Да...
- Муж?
Ладонь сжимается. Больно. Жестко.
- Сестра.
- Сколько лет?
- Двадцать.
- Напиши, что сегодня не ночуешь дома.
Ладонь расслабилась, прошлась по ноге вверх. Заглушая своей тяжелой властностью полыхнувший по щекам страх от спокойного приказного тона. Паша явно не ждал возражений. И он их не получил.
Я набрала сообщение, не попадая дрожащими пальцами по буквам. Телефон тут же зазвонил. Отклонила. Потом вообще выключила звук.
Смысла не было отвечать. Я и сама не знаю, куда и зачем.
Хотя, нет. Зачем - знаю.
6
Ворота открылись внезапно и настолько бесшумно, что я какое-то время просто тупо смотрела на пустую дорогу, не веря своим глазам.
А потом перевела взгляд на молчаливый глаз камеры наблюдения, кивнула коротко. И рванула.
Отбрасывая прочь сигарету и одновременно активизируя приложение вызова такси.
Господи, надеюсь для разработчиков этого приложения есть отдельное облако на небесах! Потому что так выручает! Вот не в курсе, где я, но есть локация! И , оказывается, есть машины неподалеку! И одна уже спешит ко мне.
Счастье какое, Господи!
Я повалилась на сиденье и закрыла глаза, наконец-то немного расслабляясь.
Пытаясь прийти в себя.
Взгляд опять упал на запястья с четкими, уже синеющими отпечатками пальцев.
Проклятый Носорог! Совсем не рассчитывал силу. Хотя, в тот момент я не чувствовала боли. Совсем. Даже испытывала какое-то иррациональное удовольствие от своей скованности, невозможности сопротивляться. Болезненное, такое сладкое удовольствие от подчинения.
Даже сейчас, вырвавшись от своего ночного мучителя, при одном только воспоминании о том, что он вытворял со мной, ноги сводило томной судорогой.
И ведь не хочу. И ведь страшно, по-прежнему дико страшно. А вот ничего с такой глупой реакцией тела поделать не могу. И этой ночью не могла.
А он понял, сразу все понял, скот.
Гнал, как сумасшедший, глаз с дороги прищуренных не сводил. И руку с моей ноги убирал только в крайних случаях. Словно придерживал, не давая ни секунды передышки. Чтоб прийти в себя. Опомниться. Запротестовать.
Хотя я очень сильно сомневаюсь, что мои протесты были бы услышаны. Уж явно не после произошедшего в лифте.
Тут мелькнула мысль, от которой пот прошиб холодный. Камеры. Мама моя! Камеры же везде! И в лифте тоже! Значит, охрана... Охранники! Они же все в реальном времени видели! В лифте! И потом, на подземной стоянке!
Я усилием подавила рукотрясение и подступившие слезы.
Вот и все, Полина. Если до этого ты еще сомневалась, увольняться, или нет, планируя посмотреть недельку, и, если Носорог не будет вспоминать, обращать внимание, то и можно дальше работать... То теперь точно все. Точно.
Потому что все сотрудники... Да я же теперь и в здание зайти не смогу!
Я согнулась, закрыла лицо руками, удерживая всхлипы.
- Девушка, вам плохо?
Голос водителя доходил с трудом. Плохо? Плохо??? Это не называется "плохо"! Это называется тем самым словом, которое я не употребляла до этого дня даже мысленно. До встречи с Носорогом в лифте.
- Да, мне плохо, - прохрипела я сквозь пальцы, - мне пиздец, как плохо...
- В аптеку? В больницу?
Как хорошо, когда рядом конкретный мужчина. Главное, чтоб не слишком конкретный...
- Нет, спасибо. Скоро доедем?
- Да, пять минут.
Я отняла руки от лица, вытерла выступившие слезы. Хватит. Сейчас домой надо. Там Ленка. Она меня в таком состоянии не видела еще. Даже на похоронах родителей. Там я собралась, нажралась таблеток и выдержала. Потому что Ленка. Она одна у меня. И я у нее. Хоть и дурочка она, конечно, бедовая. Но родная. А тогда еще и соплячка совсем была. Да и теперь... Не сильно умная.
Надо хоть в чем-то ей пример подавать. До этой ночи я справлялась. Худо-бедно. А теперь вот.
Проклятый, проклятый Носорог!
Полностью оправдывающий свое прозвище.
В самом деле, как носорог попер, не остановить, не упросить, даже слова не сказать поперек!
Просто не слушает! Просто не обращает внимания!
А ведь я пыталась! Точно, вспомнила!
В самом начале, только приехали когда к этому его особняку. Я вышла из машины, глотнула свежего, не отравленного его ядовитым дурманом воздуха, и пришла в себя. И шаг назад сделала. Как там, на стоянке. И сказать хотела что-то. Попросить.
Но он увидел и предупредил мои возможные движения.
Просто опять сгреб меня своими ручищами и поцеловал. Так, что ноги отнялись мгновенно! Подхватил и занес в дом, так и не отрываясь от моих губ.
И сразу же усадил верхом на какую-то высокую тумбу в большущем холле, раздинул ноги, треснула юбка, зарычал, оглядывая меня, одуревшую от его напора, темными жестокими глазами, а затем...
Затем все понеслось бешеной свистопляской, милостиво оставляя в памяти только обрывки картинок.
Треск нижнего белья, жесткий захват по талии, рывок. Боль. Внутри. Сильная, такая острая, что непроизвольно выгнулась спина, мучительно и ломко. Я вскрикнула, стиснула пальцы на плечах. На удивление, он притормозил, опять впился в мое лицо темным взглядом:
- Только не говори, что ты целка, бля!
Я не смогла ничего сказать, только головой помотала отрицательно. Нет. Не девочка. Просто давно не было никого. И это можно было бы спросить, прежде чем с такой силой загонять в меня член.
Да и вообще, моего разрешения можно было бы спросить... Но это не про Пашу Носорога.
Удостоверившись, что не первый, что это просто я такая маленькая там, тесная, он хмыкнул, сжал еще сильнее, до синяков, и жестко двинулся, выходя и опять впечатываясь на всю длину. А я опять вскрикнула. Потому что больно. Очень больно. И страшно. И жарко. И душно. И воздуха нет, совсем нет! Он не дает мне дышать, без конца целуя, измучивая, двигаясь все так же грубо и жестоко, хотя уже легче, потому что скользит, потому что тело выдает реакцию, несмотря на всю дикость ситуации. Телу нравится его запах, дикий, самцовый запах возбуждения, телу нравятся его движения, его хватка, его жестокость. Глупое, глупое тело! Не слушает никаких воплей мозга, заглушает их мощной порцией эндорфинов, заставляя заткнуться, получив вкусненькое.
И я подаюсь уже вперед, в его руки, сама подаюсь, и в глаза смотрю, и ногти по шее мощной, так сильно, что следы остаются. И мозгу это нравится. Потому что Паше наверняка больно. И это хорошо. Это плата за мою первую, жесткую боль при проникновении. И ногами обхват сильный и собственнический, и стон сквозь зубы, ему в рот, и за нижнюю губу тоже жестко цапнуть, до крови, слизнуть и улыбнуться. И глаза в глаза. И умереть за секунду до него. Разорваться на тысячи частей. Крича и содрогаясь.
И сквозь тяжесть получившего свое тела, хриплый шепот:
- Нихера себе... Вот это да... А ну пошли в постель...
Он рывком вышел из меня, подхватил под попу, так и не опуская на пол, опять поцеловал жадно, я с наслаждением слизала кровь с прокушенной губы, и понес в глубь дома.
Опять целуя по пути, опять заводясь, стискивая все сильнее.
Надо ли говорить, что до кровати мы добрались не сразу? Надо ли говорить, что я окончательно отключила такую ненужную мне этой ночью мыслительную функцию?
Потому что все происходило не по моей инициативе. Но уже по моему желанию. И смысла думать не было. Никакого.
Мы не разговаривали. Абсолютно. Кроме тех грязных словечек, которые он употреблял, командуя в постели. Кроме моего сначала еле слышного шепота, становящихся все громче стонов, прерывистых вздохов. Я, оказывается, очень шумная, когда распаляюсь. Я и не знала. И отвязная. Потому что не противилась ничему. Он хотел, я соглашалась. Хотя в тот момент уже понимала на каком-то глубинном уровне, что могу и отказаться. Переключить на другое. Но не хотела. Мне все нравилось. И руки, припечатанные тяжелой жесткой ладонью над головой, и жестокие шлепки по нежной коже, и грубые перехваты запястий и прикусывания плеч... Все, вот все, что он делал со мной. Зверь. Мучитель. Носорог, блин.
Теперь, сидя в такси, неподвластная его тяжелому влиянию, я понимала, что это просто такая защитная реакция. На насилие. На жестокость. На грубость. Опять же, из глубин веков пришедшая, атавизм, бля. Да, мама, я знаю, что я плохая девочка, прошу , отвернись, не смотри на меня. И надеюсь, что ночью ты тоже не смотрела. Очень на это надеюсь.
Я вышла из машины и прошлепала в подъезд.
И, глядя в хитрые глаза сестры, которая и в самом деле уже проснулась и ждала меня с кружкой кофе и очень понимающим выражением лица, я только вздох подавила.
7
Паша Носорог
Носорог швырнул бумаги в угол, хотя очень сильно хотел в другое место. Например, в испуганную рожу финдиректора.
Но сдержался. Чего-то он слишком много сдерживается в последнее время. Зато потом срывается. И только пострадавших по углам собирай... Ошметками...
Но надо, надо. Нельзя уже, как раньше, просто, без разговоров уебать с ноги второго человека в холдинге.
Головастого, на самом деле, мужика. Очень умного. Гениального даже. До тупости.
Сигареты, долгий затяг, выдох.
В сущности, он даже не сильно виноват.
Никто ему не объяснил в его... Где он там образовывался? Короче, в его понтовой иностранной лошарне особенностей ведения русского бизнеса.
И того, что здесь, бля, не Москва.
И что все серьезные разговоры по-прежнему ведутся не в кабинетах.
- Ладно. Вася. Ладно.
- Павел Сергеевич... Там еще не все... Там еще можно...
- Нахуй иди.
Вася не заставил себя упрашивать. Побежал просто. Нечасто увидишь, как с такой готовностью идут нахуй...
Паша проводил его прищуренным взглядом. Развернулся в кресле, к огромному панорамному окну. Посидел. Подумал. Надо решать вопрос с новой площадкой для строительства, что так бездарно проебал Вася. Он не виноват. Он привык все по-нормальному делать. По закону. А надо по-правильному. По-местному. Достал телефон.
- Бать, где лазишь?
Начальник охраны буркнул, что уже поднимается.
Ну хоть кто-то что-то делает...
Паша потянулся, чувствуя приятную такую расслабуху в теле. Да, давно он так не кувыркался. Надо же, только под утро придремал. Уработала его блондиночка. Нечаянная лифтовая радость. Жаль, умотала утром. Ну ничего, ничего...
В дверь без стука вломился Батя, здоровенный бритоголовый мужик, старше самого Паши на пять лет, но выглядящий на полновесный полтинник. Хороший такой, рабочий полтинник. Тяжеловесный и опасный. В строгом костюме, со свободным кроем пиджака.
Уселся напротив, спросил взглядом разрешения, прикурил.
Помолчали. Паша курил, глядел на своего начальника охраны. Внешне очень спокойно и дружелюбно.
И Батя знал, что скрывается за этим спокойствием.
И на всякий случай отъехал вместе с креслом подальше.
- Да ты вообще за дверь выкатись, - насмешливо сказал Паша.
- Короче, там все сложно. - Сразу же выдал Батя, сунул сигарету в перельницу и показательно придвинулся к столу.
Типа, бесстрашный, бля.
- Там земля Вовы Черного была. А потом ее московский хуй выкупил. Официально. А Вова ее себе как пенсионный фонд приберегал.
- Пенсионер, хуле, - усмехнулся Паша.
- Ага... Короче говоря, Москва приехала, посадила своего казачка. Все вроде тихо было. А потом Вова решил, что это все неправильно. И полез обратно. Хотя бабки получил. И теперь там хер знает, что творится. Вова вроде как нихера не получал, а по документам получил. Москва не отдает это место. А Вова воевать готовится. И не надо бы лезть. Пусть сами бы разбирались.
Паша отвернулся. Косяк.
- Но тут наш Вася...
- Я понял. Вася по науке просчитал выгоду и пробил, чья это земля. По закону.
- Да. - Убито кивнул Батя, - и выкупил. Дурак. А Москва и рада до жопы.
- А ты где был?
- А я в отпуск ездил... На Бали...
- Ну красавец... Круто там, на Бали, а? На Бали...
- Паш...
- Я говорил, что, если я не в городе, то ты должен сидеть? И смотреть?
- Паш...
- Значит, так. Раз у нас Вася такой умный, что просчитал выгоду земли, значит, я ее хочу. Решайте сами. С Васей, бля. Вова Черный, конечно, тот еще сука, но это уже ваши проблемы. Бабло не дам. Уже заплатили. Решайте. И чтоб ни один мой человек не попал под раздачу.