К тому же эта ленивая халявшица, которая чуть ли не гордилась своей сексуальной раскрепощенностью, кокетка и лгунья, при мне в открытую флиртовавшая с моим кровным мужем, - эта дрянная девчонка мне нравилась. И еще нас сближала общая любовь к собакам и кофе.
- Вода кончилась, - сморщила нос Оксана, заглядывая в чайник, - а я еще хочу. Где же этот Майк? Только за смертью его посылать Ладно, придется самой пойти за водой! - Тяжело вздохнув, она поднялась на ноги, взяла чайник и вышла.
Я, тоже вздохнув, встала и направилась к лестнице. Конечно, я не матрос, чтобы лазить по вантам, но и не настолько еще потеряла физическую форму, чтобы не забраться на какую-то паршивую винтовую лестницу. Но Оксана оказалась права: карабкаться вверх по этому узкому металлическому трапу, который еще и изгибался под самыми неудобными углами, было нелегко. Мне пришлось задрать юбку чуть ли не до талии и полностью сосредоточиться: высокие топкие каблуки моих полусапожек то и дело соскальзывали с перекладин, и я не знала, чего больше мне надо бояться - сорваться или сломать их. Добравшись до середины, я уже подумывала о том, чтобы смирить гордыню и слезть, по меня останавливала мысль о том, что спускаться будет еще труднее, чем подниматься. Но спускаться вниз мне не пришлось. Внезапно погас свет, и я осталась в полной темноте. Хватаясь за тонкие металлические стойки, резавшие мне руки, я старалась не поддаться панике, как вдруг лестница подо мною поехала и начала опрокидываться. Я почувствовала, что падаю вниз, прямо на спину, в отчаянии вцепилась в первое попавшееся под руку, что-то мягкое, и завопила в полный голос.
Потом я почувствовала всем телом удар и вырубилась.
Пришла я в себя, когда прямо в лицо мне уже бил полный свет, надо мной веяло смутно знакомое женское лицо, и совсем знакомый голос воскликнул:
- Я же говорила тебе, не лезь, дождись Майка!
Это была Оксана. Еще кто-то, в очках, склонился надо мной - это, наверное, Майк, решила я. Впрочем, думать не хотелось, мешала тупая боль во всем теле и острая - в правой лодыжке. Я закрыла глаза: то ли от режущего света, то ли от падения меня тошнило. Надо мной зашелестел рой голосов, они меня раздражали, но слов я не различала. Наконец низкий хриплый голос произнес вполне членораздельно:
- Ее нельзя поднимать до приезда «Скорой». Если у нее поврежден позвоночник, то ее можно перевозить только на щите.
Это снова Тамара в роли медсестры, лениво подумала я. И тут внутри меня все встрепенулось: позвоночник? Я заставила себя открыть глаза и пошевелить руками и ногами: все мои члены мне подчинялись, я их чувствовала. Слава богу, позвоночник цел. Но боль в правой ноге вспыхнула с новой силой, в какой-то момент она стала просто невыносимой, и я с облегчением снова потеряла сознание.
Глава 9
Я отделалась легким испугом - у меня даже ничего не было сломано. Падая с трехметровой высоты, я уцепилась за занавес, и он замедлил мое падение. Единственное, что я себе повредила, - это правую лодыжку; сухожилие было порвано, и я целую неделю почти не вставала с постели, валяясь с туго забинтованной ногой.
Синяки, конечно, не в счет, но и лежать на спине было больно - я ведь свалилась как раз на свои филейные части. Врач в «Склифе», отпускал меня домой, сообщил мне, что я родилась в рубашке, впрочем, я и без него это знала. И если бы не Марк, который, убедившись, что я чудесным образом осталась жива и почти здорова, принялся изводить меня язвительными замечаниями, то я была бы довольна жизнью - хотя бы тем, что мне удалось ее сохранить.
Впрочем, и Марк стал ко мне цепляться только тогда, когда я в лучших традициях Павки Корчагина решила поехать на студию, чтобы отснять запланированные заранее передачи, через три дня после несчастного случая. Однако его уговоры и ворчанье на меня в тот раз не подействовали - работа есть работа. Нечего и говорить, что он в тот раз сам вез меня в Останкино, сам помог допрыгать до студии и неотходил от меня ни на шаг даже во время съемки, так что Толь Толич посоветовал мне взять его в свое ток-шоу в качестве идеального мужа - он и так все время залезал в кадр. Я сидела в кресле, положив больную ногу на здоровую, и длинная пышная черная юбка скрывала повязку. Все, не только съемочная группа и героини, по даже аппаратура, как будто прониклись уважением к моим героическим усилиям, и на этот раз съемки прошли как по маслу, без сучка без задоринки. Даже сверху на меня ничего не упало; правда, Марк самолично все проверил - в том числе и треклятую лестницу, которая едва меня не угробила. Она, как оказалось, внизу опиралась на проржавевшие ролики, а верхняя перекладина было привязана к крюку, вбитому в купол, старой веревкой, которая порвалась, но не до конца - верх лестницы удержался под потолком буквально на ниточке.
Вот уж поистине - не родись красивой, а родись счастливой.
Конечно, никто не верил, что лестница опрокинулась сама собой. Когда после падения меня увезли на «Скорой», студию вдоль и поперек прочесали специалисты с Петровки и сотрудники «Ксанта» и пришли к единодушному выводу кто-то должен был хорошенько толкнуть лестницу, чтобы она сдвинулась с места. Но оставался вопрос вопросов - кто именно? Излишне говорить, что никаких отпечатков пальцев, которые могли бы выдать злодея, не нашли - или, вернее, этих отпечатков был переизбыток, потому что пыль с лестницы не вытирали по крайней мере несколько столетий, так что за нес хваталось много поколений телевизионшиков. В том числе, естественно, и все сотрудники «Прикосновения».
Свет в студии, конечно, тоже погас не сам собой. Рядом с дверью в студию в коридоре находился приборный шит, и как раз рубильник, выключавший электричество в этом и нескольких соседних помещениях, оказался девственно чистым - на нем не было ни пыли, ни отпечатков пальцев. Скорее всего, преступник дождался, пока я полезу на лестницу за своим жакетом, которым он надеялся заманить - и заманил! - меня туда, вырубил свет, в темноте добрался до основания лестницы, с силой ее толкнул, тут же выскочил обратно в коридор и снова включил ток, не забыв вытереть рубильник носовым платком Потом он мог либо исчезнуть в боковом ответвлении коридора - а студия очень удобно была расположена на перекрестке трех дорог, - либо снова вернуться в студию, якобы привлеченный моим криком и грохотом падения. Картина преступления была почти восстановлена, неизвестно только, кто его совершил.
Зато стало уже известно, кто не мог на меня покушаться - а в том, что это было именно покушение на убийство, чудом не удавшееся, опять-таки никто не сомневался. Во-первых, отпадала Таисия, которая весь тот день пролежала под капельницей в закрытом отделении - это проверили прежде всего. Совершенно отпала, во-вторых, и монтажер Света - она действительно валялась дома, правда, не с гриппом, а с тяжелой ангиной, и как раз в это время (я вместе с лестницей упала, судя по моим остановившимся во время падения, как в классических детективах часам, в 1438) у нее сидела врач из районной поликлиники. В-третьих, Синякова и Толь Толич, которые не выходили из монтажной все это время и даже не слышали ни моего крика, ни шума - их потом вызвал на место происшествия перепуганный Майк. Ну а наш второй оператор Андреев и осветитель Виктор Алексеевич, у которых было стопроцентное алиби на момент убийства Котовой, битых два часа после совещания сидели в буфете у всех на виду и о чем-то громко спорили. Наконец, звукорежиссера Виталика в это время вообще не было в Останкино - ему позвонила жена, и он срочно вынужден был мчаться домой, чтобы забрать заболевшего ребенка из садика и сидеть с ним. Множество свидетелей видело, как он садился в свой старый «Фольксваген-Пассат»- как раз в тот момент к зданию подъехал фургончик ТВЦ, и выездная бригада дружно приветствовала коллегу.
Майк, который находился рядом со студией в момент происшествия и влетел туда сразу вслед за Оксаной, вполне мог бы быть, кстати, тем самым преступным элементом, если бы не одно «но», ко дню гибели Котовой он еще не имел к телевидению никакого отношения, с задушенной телезвездой знаком не был и в Останкино не бывал.
Так что его можно было смело вычеркивать из списка подозреваемых - если, конечно, допустить, что убивал Женю и покушался на меня один и тот же человек; но вряд ли в такой маленькой компании, как наша, могли завестись несколько убийц сразу. Следуя этой логике, можно было не принимать в расчет и Олега Варзина, который утверждал, что с часу до двух находился вместе с Леной Горячевой в свободном кабинете 1539-а на шестом этаже. Горячева, естественно, подтвердила его слова, но беда в том, что в этом людском муравейнике никто их не видел, а ей особой веры не было. Более того, она была и оставалась одной из главных подозреваемых, а Олег вполне мог быть ее сообщником. Например, они могли разделиться: кто-то из них гасил свет, а кто-то - толкал лестницу
История с потерянным - или украденным? - ключом тоже была непонятна. Как вы помните, ключ от студии пропал во время съемки ток-шоу с известной писательницей Шарковой. Может быть, кто-то его присвоил именно с этой целью - подготовить сцену, поэкспериментировать с лестницей - орудием убийства, «зарядить» наконец ловушку, то есть повесить наверху мой жакет? С другой стороны, ключ для этого был совершенно не нужен, потому что студия стояла открытая с самого утра, часов с одиннадцати, когда Оксана пришла на работу; дверь не запирали и тогда, когда все ушли на пятиминутку.
Итак, оставалось только три человека, которые не имели алиби одновременно и на время убийство Котовой, и на момент покушения на меня: Лена Горячева, Оксана Верховцева и Степан Кочетков.
У Лены были все основания ненавидеть не только Евгению, но и меня: я, как она считала, перекрывала ей на студии кислород и не давала возможность самостоятельной работы, к тому же я жестоко ее обманула и вынудила таким образом сделать признание пока я лежала дома со вздернутой кверху забинтованной ногой, оно приезжала ко мне с переработанным сценарием. Ей просто некуда было деваться: Тамара Синякова заявила ей, что если она отказывается со мной работать, пусть выметается на все четыре стороны прямо сейчас. - Когда Синякова нервничает, она становится грубой. И вот Лена уселась в кресло рядом с моим диванчиком, где я валялась в обнимку с ноутбуком, и курила одну сигарету за другой, пока я читала ее произведение, а из соседней комнаты в это время раздавался сердитый стук клавиш - это мой муж работал на своем компьютере, устроившись так, чтобы наблюдать через распахнутые двери в зеркале в передней, чем она занимается Излишне говорить, что он не оставлял меня ни на минуту без присмотра и, пользуясь родственными связями, работал дома, что, насколько я знаю, никому другому не разрешалось по соображениям секретности. Когда ему необходимо было на несколько часов отлучиться, он привозил ко мне мою закадычную подружку Катю, чтобы она со мной посидела. Иногда я даже задумывалась, так ли уж мне повезло с мужем - его излишняя опека просто допекала меня. Конечно же, это были грешные, кощунственные мысли, и я гнала их, едва они приходили мне в голову.
Я как раз высказывала Лене свои замечания, когда Марк вошел в комнату с подносом, на котором были две чашки кофе и вазочка с печеньем. Он недовольно поморщился: у нас в квартире курить непринято, курят только на кухне и то изредка, но мне как-то неловко было сказать об этом Лене, слишком неуютно мы обе себя чувствовали.
- Подкрепляйтесь, - бросил он небрежно и почти бросил поднос на журнальный столик.
Лена встала, собрала листочки и, решительно вздернув подбородок, посмотрела ему прямо в глаза:
- Нет, спасибо, мне пора бежать.
Несколько секунд они упирались друг в друга взглядами, как два барана - лбами, потом, как бы устав от этой игры в гляделки, Лена повернулась и вышла в переднюю. Марк пошел за ней, по не предложил подать пальто, да она этого и не ждала - натянула свой плащик самостоятельно и с кратким «до свиданья» исчезла за дверью.
- Ну и штучка, - заметил Марк, попивая со мной кофе. - Правильно сказала твоя писательница: не глаза - ледяной огонь! Знаешь, даже если она никого не убивала, я все равно побоялся бы работать с ной. Или вообще - находиться с ней в одной компании. В любом случае интересно, за что она тебя так ненавидит? И меня заодно?
Мне это тоже было любопытно, как в интересах самосохранения, так и элементарного выживания, До убийства Котовой мы прекрасно с Ясной ладили, сработались, и у нас не было никаких конфликтов. Я вообще-то человек неконфликтный и живу по принципу «меня не трогают - я не трогаю»; это, конечно, не значит, что я дам сесть себе на шею или подставлю вторую щеку.
И все же - возненавидела ли меня Лена за то, что я вынудила ее на признание, или эта ненависть зрела в ней подспудно уже давно и сейчас просто проявилась?
Частично на этот вопрос ответила Оксана, которая тоже приехала меня навестить. Синякова прислала с ней копии контракта для бухгалтерии, которые я должна была подписать, но на самом деле это был просто предлог, под которым Верховцева полдня посвятила своему любимому занятию - безделью и праздной трепотне. Впрочем, она настолько развлекла меня, что я к ней была вовсе без претензии.
Первое, что она сделала, заявившись ко мне домой, - это принялась кокетничать с моим мужем. Так как я была почти прикована к постели, то она предложила помочь по хозяйству и, в частности, приготовить обед. Марк на это охотно согласился, и в течение полутора часов я делала вид, что работаю, на самом же деле прислушивалась к приглушенным взрывам хохота, которые то и дело доносились до меня из кухни. Я уже дошла до точки кипения, когда они наконец явились в спальню, оба в фартуках, распаренные, красные и очень довольные собой и друг другом. Марк катил перед собой уже накрытый на троих сервировочный столик, у Оксаны в руках была большая кастрюля с супом. Обед они действительно приготовили на славу, но я, в общем-то, не ревнивая, сполна прочувствовала, что такое это «зеленоглазое чудовище».
Подавив в себе это нехорошее чувство, я дождалась ухода Верховцевой, дабы выяснить у моего благоверного, почему он прервал свою работу, чтобы помочь на кухне той, которую раньше называл профурсеткой - тем более что он терпеть не может готовить.
- Я не мог оставить ее одну ни на мгновение, - ответил он мне вполне серьезно. - А вдруг бы она подсыпала яд тебе в еду?
После обеда Марк ушел к себе, и мы наконец остались с Оксаной вдвоем. Удобно развалившись в кресле и поглаживая одной рукой Глашу, которая с удовольствием привалилась к ногам «вкусной», не забывающей протянуть ей лишнюю печенюшку тетки, Оксана занялась своим любимым делом - болтовней. Я с удовольствием слушала последние новости: о финансовом состоянии всех основных телеканалов; о скандальном романе ведущей передачи «С бору по сосенке» и известного кинокритика, из-за которого ушел из Останкино ее муж, удачливый продюсер; о том, что у Синяковой возникли серьезные разногласия с руководством канала, и вовсе не из-за того, что после смерти Котовой качество программ изменилось - наоборот, как ни странно, их рейтинг даже подскочил, - а из-за распределения рекламных денег. Когда речь зашла о нашей родной телекомпании, я заранее насторожилась, я, уже зная, что несмотря на кажущуюся беззаботность, Оксана никогда просто так не проговорится, не выдаст лишней информации, но надеялась, что кое-какими важными сведениями она все-таки со мной поделится - добровольно.
- Тамара ходит злая, как десять тысяч чертей, - рассказывала Оксана. - Прямо-таки бросается на людей. Таисия вышла на работу, но на себя не похожа-бледная, прозрачная, почти качается, кажется, дунь и упадет. И при этом задумчивая какая-то, замедленная.
Никому не хамит, но, как всегда, все путает. А с Тамарой они демонстративно не разговаривают. Если бы я не знала, что они обе не могут быть замешаны в убийстве, я бы сказала, что их поведение очень подозрительно.
- Ну, в убийстве они, положим, как раз могли быть замешаны, - заметила я.
- Да брось ты! - махнула она на меня рукой. - Понимают же, что смерть Котовой и твое падение с лестницы связаны между собой. И некоторые члены нашей съемочной группы шарахаются от меня, как от огня. Потому что я кажусь им теперь весьма подозрительной особой, я бы сказала даже - опасной.
- И кто же так переменил к тебе отношение?
- Ну, в первую очередь наши чистоплюи - Жора с Витей. А наш красавчик Олег еле цедит, когда ему надо сказать что-нибудь мне по делу. Тоже мне задавака! Ведь его Лена - кандидат в убийцы номер один, и все это понимают. Да и у него самого рыльце, возможно, тоже в пуху.
- А ты сама считаешь, что убийца - Лена?
- Нс знаю, - пожала она плечами. - Знаю только, что нея. И я рада, что ты считаешь злодеем нашего убогого Степу, потому что мне было бы очень неприятно, если бы и ты от меня отвернулась. Я бы, конечно, это пережила, но все равно, оказывается, очень неприятно - чувствовать себя изгоем.
Оксана была права - какие бы улики против нее ни накопали, я все равно бы не поверила, что она способна на преступление. У нее было ровно столько же оснований избавиться от Котовой, как и у всех нас. И совсем никаких - для покушения на меня. Конечно, может быть, она, как и Горячева, считала, что я ей перебежала дорогу, но она не стала бы из-за этого убивать.