А в рубке остался капитан. Он будет там, пока не рассеется туман. Двое суток уже, как он не спит. Сейчас вахта старпома, мог бы и доверить. Такое впечатление, что капитан больше ценит второго помощника, а не старпома. Может быть, мне только кажется? Ладно, поживемувидим.
«Катунь» покачивается на волне и периодически ревет. Там, наверху, ледяной ветер, мгла, люди напряженно вглядываются в туман, а я блаженствую в тепле, в чистой постели, над головой горит маленький плафончик для чтения. Красота! Только вот уснуть что-то не могу.
Вспомнилось: три дня назад ехал на автобусе в порт и размышлял о том, как резко иной раз может жизнь изменить направление. Думал ли я всего месяц назад, что уйду на полгода в плавание к берегам Африки!
Я размышлял о превратностях судьбы, а впереди меня парень с длинными, до плеч золотыми волосами держал на руках дворняжкучистенькую, черно-белую,нежно прижимал ее к себе и спал, всхрапывая. По одежде сразу можно было определить, что это матрос, а так как автобус шел только до порта, то ясно было, что моряк возвращался на судно. Матросы в городе выделяются своим загаром среди зимы (пришли откуда-нибудь с экватора, из Дакара или с Кубы или еще и подальше где-нибудь промышляли), яркими куртками, пыжиковыми шапками и заграничными нейлоновыми пальто. Всегда с распахнутой душой, щедрые, ходят они шумными группками, курят дорогие сигареты или диковинные трубки. Ну, и бороды у них, конечно, шкиперские.
Дворняга поскуливала, таращила глазенки в окно. Заприметив собачонку на улице, тявкала, матрос просыпался, говорил строго:
Тихо, Чиф!
И опять дремал, уткнув нос в шерсть своего друга.
В проходной порта мы оба предстали перед молоденьким розовощеким милиционером. И оттого, что был он розовощек, чист и молод, он хмурил белесые девичьи бровки и напускал на детское лицо значительность и озабоченность,
Спиртное есть?спросил он меня, пронзив чемодан взглядом детектива.
Нет.
Спиртного действительно не было. Милиционер поверил и не стал потрошить чемодан.
А вы что?спросил он матроса.
Тихо,ответил тот, по-моему продолжая еще дремать на ходу.
Я вам дам «тихо»!построжал милиционер.Что это?
Судовой Чиф,проснулся матрос.Представитель млекопитающихся.
Чиф смотрел на грозного стража порядка и приветливо вилял хвостом.
Не заискивайся, упрекнул его хозяин. Веди себя достойно.
Милиционер улыбнулся песику и смилостивился:
Ладно, идите, представители млекопитающихся. Еще раз увижу в таком виде, отберу пропуск.
Фортиссимо,сказал на это матрос.
Что-что?насторожился милиционер.
Я говорю: сильно сказано,пояснил моряк.Чрезвычайно сильно.
Милиционер вспыхнул, как красна девица, но тут же подавил гнев и твердо сказал:
В порту ведите себя достойно.
Тихо!Матрос спустил заскулившую дворнягу на землю. Песик нетерпеливо засеменил к первому же столбику.
Андрюша! Жив, земеля!вдруг широко раскрыл объятия встречный пижон в шикарной куртке с молниями вдоль и поперек. На всех местах молнии. Я такой еще не видывал.
Вася!окончательно проснулся мой попутчик.Сколько лет, сколько зим!
Они сплели шкиперские бороды в долгом прочувствованном поцелуе.
Откуда притопал?отдышавшись, спросил Андрей.
Из Дакара,ответил Вася.Ремонтироваться будем. А ты?
Я с Гаваны. Как жизнь?
О'кэй! улыбнулся Вася.План рванули на сто восемнадцать процентов. Ребята замолотилигрех обижаться.
Чего гребли?
Все, что попадало... А ты женился, нет? На Люське собирался.
А ну ее!.. Вот моя жена. Друг человека.
«Друг человека» деловито омывал столбик, на всякий случай подперев его короткой ножкой.
Вася закурил, угостил Андрея, ловко выбив щелчком пальца сигарету из яркой иностранной пачки.
Смотрю я на тебя, Андрюша,с любовью и гордостью сказал он,и не узнаю голодного паренька, которого подобрали мы на вокзале четыре года назад.
«Дела давно минувших дней...»задумчиво улыбнулся Андрей.
А ведь это я тебя сделал рыбаком, Андрей Ивонтьев!патетически сказал пижон.Помнишь, как паспорт моряка потерял?
Они засмеялись...
Усну я сегодня, нет? «Катунь» стоит на месте, волны бьют в борт. Ревет тифон. В каюту глухо доносятся гудки судов, затерявшихся в тумане. Сколько их здесь!
Три дня назад прибыл я собственной персоной на «Катунь» с предписанием отдела кадров. У трапа меня встретил вахтенныйкрепкий, рыжий, доброжелательно улыбающийся матрос.
Капитан у себя?
Капитана нет, старпом на судне,подтянувшись, ответил он четко и вежливо полюбопытствовал:Выпервый?
Чегопервый?не понял я.
Выпервый помощник?
Вон, оказывается, что! Он принял меня за первого помощника капитана, то бишь за комиссара.
Нет, я матрос.
Вахтенный с недоверием оглядел меня, но, видимо что-то прикинув в уме, обрадованно хлопнул по плечу:
Тогда сменишь меня у трапа. Я уж сутки стою.
У меня екнуло сердце. Такая перспектива не улыбалась. Черт его знает, какие обязанности вахтенного у трапа!
Шла погрузка. К борту подъезжали грузовые машины с тралами, с барабанами толстого троса, с какими-то ящиками, с продуктами в мешках и коробках. На палубе работали несколько матросов. Судно было сплошь завалено мешками с картошкой, кочанами капусты, тяжелыми железными плитами (потом я узнал, что это«доски» для трала). Всюду картонная тара под рыбу, которую нам еще предстояло поймать, связки полиэтиленовых белых мешочков, пустотелые пластмассовые шарыкухтыли и куча тралов разной расцветки. Ругались матросы с шоферами, над головой предупреждающе звонил портальный кран, опуская на палубу связку сосновых досок, по трапу двое парней вносили на судно тюки со спецодеждойтелогрейки, ватные штаны, сапоги. И всем этим распоряжался, как мне показалось, вахтенный у трапа. Может, кто-то и другой командовал, но я никого больше не видел.
Вечером должны были уйти в рейс. Это мне сказали в отделе кадров, когда вручали предписание. Правда, бывалые моряки заверяли, что в понедельник ни за какие коврижки не отойдем от причала. Ни один капитан не согласится на это. Будет тянуть волынку, находить всякие причины: то груз взят не полностью, то воды нет на борту, то документы не подписаны; будет тянуть, пока не дотянет до вторника. Хоть две минуты после «ноля», но чтоб вторник был, ибо существует испокон веков моряцкое суевериев понедельник в море не выходи, рейс будет худой.
Я в это верил и не верил. Но уже знал, что отход «Катуни» несколько раз откладывался. И все же бесконечно отодвигать его нельзя. Судя по тому, как лихорадочно загружалось судно,должны отойти. Я притащил с собой тяжелый чемодан с барахлом. Пока донес его от проходной до судна, стоящего, как нарочно, в конце порта, у самого дальнего причала, упрел. Но самое обидноевсе, что я напихал в чемодан, не пригодилось потом в рейсе.
«Катунь» производит впечатление. Траулер пришел после ремонта из Штральзунда как с иголочкивыкрашен, надраен, блестит. У судна красивые современные обводы, легкость и экономность линий, своей строгостью и стремительностью напоминает военный корабль. На борту этого красавца мне предстоит проплавать шесть месяцев.
Пока я соображал, что же ответить вахтенному насчет подмены его у трапа, он вдруг заорал во всю луженую глотку:
У тебя чтоглаза на затылке!
Я опешил. Не сразу сообразил, что это не мне. Крановщик, поднимая тяжелую катушку с тросом, шаркнул ею по светло-серому нарядному борту и оставил грязный мазутный след. Всю красоту испортил. Эх!
Где начпрод, где шеф-повар?крикнул кто-то грозным голосом сверху («Наверное, боцман»,подумал я и не ошибся).Чего они продукты не уберут!
Машинист крана снайперским ударом сбил ящик с верхушки большого вороха всякого инвентаря, и капустные кочаны вольготно и весело раскатились по палубе.
Эй-эй!закричал, появляясь в дверях, румяный парень в белой короткой куртке нараспашку и в поварском колпаке.Чего ты делаешь!
На вальс приглашает, не видишь,пояснил боцман. Он сидел в шлюпке и сматывал в бухту тонкий капроновый конец.
А крановщик уже прицеливался к мешкам с картошкой, и барабан с тросом угрожающе качался над палубой, описывая широкие амплитуды. Кок юркнул обратно в дверь, захлопнув ее за собой. Матросы, пригибаясь и втянув головы в плечи, шмыгнули за укрытия. Мы с вахтенным дружно присели.
Сейчас подмайнает и шарахнет,обнадежил вахтенный. Нарисовал, так сказать, яркую картинку недалекого будущего.
На этот раз машинист снес мешок с картошкой, и она шрапнелью брызнула по палубе.
Маладэц, кацо!раздался насмешливый голос с грузинским акцентом.Красыво бьешь. Варашиловский стрэлок!
Я поднял голову и увидел на шлюпочной палубе молодого лысого грузина в яркой цветной рубашке и в шлепанцах. Он стоял, облокотясь на леер, и с интересом наблюдал, как машинист крана, распоясавшись, держит всех в страхе.
Чэго мелачишься с картошкой! Бэй сразу по рубке, по стеклам!
Крановщик внял совету, и катушка с тросом, набрав амплитуду, понеслась на грузина.
Какой паслушный, вай, вай!крикнул грузин и припустил в рубку, потеряв шлепанец.
Под шумок и я постарался унести ноги. За спиной что-то трещало. Видать, крановщик вошел в раж и крушил на палубе все подряд.
Скажи там старпому, Мартов смену просит!крикнул мне вслед вахтенный.
Скажу,пообещал я и пошел искать начальство, что оказалось сделать не так-то просто в незнакомом лабиринте коридоров и этажей.
Навстречу попался парень, я спросил у него, где каюта старшего помощника.
Да вот же, прямо перед тобой,он ткнул пальцем в дверь, окрашенную белой краской.Видишь, написано «ВК»высший комсостав. Стучи.
Я постучал раз, постучал два, вежливо. Потом постучал сильнее и все время видел боковым зрением этого парня, он стоял в конце коридора и чего-то ждал.
Да входи!крикнул он мне.Чего стесняешься.
Я открыл дверь.
Передо мною был гальюн. Буквы «ВК» на двери означаливатерклозет. Услыхал за спиной удаляющийся жизнерадостный хохот. Веселый парень мне попался. Тут надо держать ушки на макушке, подумал я и вспомнил свою давнюю матросскую службу с ее заповедью: не разевай варежку! Моряки любят подначить, хлебом не корми. Ладно, подумал я о веселом парне, попадешься ты мне еще, рассчитаюсь я с тобой горяченькими угольками.
Долго еще плутал я по коридорам, пока нашел каюту с надписью «Старший помощник».
Невысокого роста, белокурый Тин Тиныч (имя я узнал, конечно, позднееВалентин Валентинович) окинул взглядом мой новый костюм и спросил не очень любезно:
Что вам?
Видимо, он принял меня за кого-то другого. Я предъявил предписание из отдела кадров базы, в котором было сказано, что такой-то направляется матросом на РТМ «Катунь». Прочитав это, старпом обрадовался мне, как родному брату:
Ну наконец-то еще один! А то хоть войнекому работать. Чего они там в кадрах волынку тянут?спросил меня строго.Сегодня отход, а еще и половины команды нету.
Мартов у трапа просит смену,ляпнул я.
Вот ключи от каюты, кладите вещи ивахтенным к трапу!
Я трухнул по-настоящему. Леший тянул меня за язык! Уж никак не ожидал, что вот так сразу за дело. Думал, дадут осмотреться, привыкнуть, прежде чем запрягут. Лихорадочно стал искать спасения, промямлил:
Понимаете, мне очерк надо успеть сдать. Пока не отошли.
У меня нет должности журналиста,отрезал пути отступления старпом.Верно, Эдик?
Маленький паренек, смуглый, с густыми бровями (потом я узнал, что это рефмеханик), неопределенно улыбнулся. Видимо, из природной деликатности: и старпому хотел потрафить, и меня не обидеть.
На вахту!неумолимо закончил нашу дружескую и теплую встречу старпом.
Спас меня капитан. Он появился за спиной у меня, как ангел-хранитель.
Ладно, с завтрашнего дня назначишь его,сказал он Тин Тинычу.У тебя там внизу гулянка идет, женщин на судне больше, чем матросов. Наведи-ка порядок.
Капитан был хмур.
Я поспешил улетучиться. За спиной недовольный голос Носача бухал в переборки каюты:
Как у тебя с документацией? Судовая роль заполнена? Сколько матросов еще не прибыло? Старший трал-мастер появился, нет?
В жилой палубе, где, говоря дореволюционным языком, живут нижние чины, нашел я номер своей каюты. Открыл ее и остановился в дверях, так сказать, на пороге новой жизни. В этой каютеодин шаг шириной и три длиноюмне предстояло прожить шесть месяцев. Теперь это мой родной дом. Каюта, между прочим, хорошая. Светлая, с умывальником, с зеркалом над ним, с двухъярусной койкой, с красным диванчиком, со столиком, покрытым светлым пластиком, как и стены каюты, с кондиционной установкой для охлаждения или подогрева воздуха и даже с идиллической картинкой над столиком. С чемоданом в руке перешагнул высокий порог. Выглянул в иллюминатор, перед глазами порт. У борта судна разгружались машины с промвооружением, звенел кран, ругался вахтенный у трапа.
Странно все же. Погрузкой занималось человек пять-шесть, и я думал, что на судне больше никого нет, а тут за переборками с обеих сторон слышны песни, хохот, звон гитары. Пока шел по коридору, встретил нескольких девушек с парнями. Лица красные, распаренные. Провожающие, что ли?
Я сидел на холодном и скользком диванчике и слушал топот на палубеона как раз у меня над головой. Вот потащили волоком цепь, прямо по мозгам. Пробухали шаги. В водолазных галошах на свинцовой подметке, что ли, он прошел? Веселенькое дело! Шесть месяцев вот так будет!
По коридору прошла шумная компания, кто-то хвастливо говорил:
С Носачом в прогаре не будем. Он Атлантику как свой огород знает.
Молотить заставитспина просыхать не будет,отозвался другой голос.
Не дрейфь,сказал первый.Зато на пай тыщи две с половиной. Уродоваться, так знать за что.
Носач всегда дает матросу заработать,вставил третий.Он на экономические показатели жмет. Верняк.
Взвизгнула девица, раздался звонкий звук пощечины и обиженный голос:
Ты чего, недотрога! Я же ухожу.Голос набирал высоту и злость.Ты тут... на танцульки бегать будешь, а я там уродоваться! Тебе только боны!
Хватит, старик, не рви себе душу,сочувственно сказал кто-то, и компания завернула за угол коридора.
Слышимость здесь, конечно, отличная, как в милых сердцу блочных малометражных квартирах. В доказательство этой мысли в соседней каюте кто-то запел под гитару, запел будто у меня над ухом: «Рыбак уходит на путину, и чайки плачут за кормой...»
«Как же так?подумал я.На погрузке матросов раз-два и обчелся, а тут каждая каюта гуляет».
Взял фотоаппарат и пошел на палубу запечатлеть погрузку. Раз уж рейс начался, надо все зафиксировать на пленку.
И первый, кого увидел, выйдя на палубу, был Чиф! Песик деловито обнюхивал замороженные туши баранов, сваленные друг на друга.
Чей Кабысдох?яростно шипел кок и вопросительно уставился на меня. Я покачал головой.
Чиф его имя,с достоинством сказал мой знакомый Андрей Ивонтьев, появляясь в дверях надстройки.
По мне хоть кэп!выкатил глаза кок.Убери его к черту! Сейчас санитарный досмотр начнется!
Усек,серьезно кивнул Андрей и свистнул песику.Чиф, смоемся. Досмотр.
На палубе разительная перемена. Никакого крика и никакой прохладцы. Работающих тоже стало больше. Все четко, все слаженно. Что такое? А-а, капитан у трапа. В полной парадной форме. С медалью Героя Социалистического Труда. Эффектен. Сразу видатьнастоящий капитан. Матросы деловито и проворно бегают по палубе. Капусту и картошку уже подобрали. Мешки, бочки, ящики исчезают где-то в чреве судна. Все это там, в провизионке, складывается на долгое хранение.
Я исщелкал всю катушку, радуясь, что погрузка у меня «в кармане». (Потом, когда проявил пленку, она оказалась испорченнойпередержка. Это я умею.)
Послушай...те,обратился ко мне молодой мужчина с аккуратным пробором в волнистых, тщательно уложенных волосах, будто он только что вышел из парикмахерской.Не поможете мне принести карты?
В картографическом отделе порта нам выдали большую кипу штурманских карт и с десяток толстых книглоций. Нас трое. По пути за картами штурман (это был третий помощник капитана, Гена) прихватил себе в помощь еще одного матроса. Паренек шел вразвалочку, как ходят старые мариманы, снисходительно-скучающим взглядом посматривал на суда у причалов. Вид у него бывалого матроса, которому наскучили все эти отходы, приходы, штормы и штили. На меня он поглядывал, как боцман на салажонка. А в картографическом отделе сразу сел на стул и со скучающим видом стал ждать, пока штурман разберется с каргами.