Леля улыбнулась Надежде:
Приятная погода, правда?
Надежда глянула в окно. Тающий туман, крыши сизые, в инее, тяжелые облака...
Вот уж не сказала бы...
А я люблю такую погоду!
Надежда с невольной завистью смотрела на Лелю, на ее кругленькое, в нежном румянце лицо, на маленькое ухо, алевшее, словно вишенка, на молодую длинную шею с коричневой родинкой возле ключицы, отчего шея казалась особенно белой.
Молодость... Какое это счастьебыть вот такой вот юной, когда все дозволено, когда в любом обличье все равно останешься прекрасной, даже если и не очень красива от природы. «Впрочем,подумала Надежда,тридцать шесть леттоже еще не старость». Мысленно сравнила себя с Лелей. Да нет, куда там... И кожа уже не та, и волосы не те, и выражение глаз совсем иное, нет в них этой бездумной щенячьей радости, которая так и светится в Лелиных глазах, нет беззаботности, может быть, чуть бессмысленной и все-таки такой привлекательной.
Чтобы ни о чем не думать, Надежда решила сесть за стол готовиться к завтрашней лекции в институте.
Обхватила обеими руками голову, склонилась над книгой. Вот так, читать и осмысливать, и ни одной посторонней мысли.
Так она просидела до сумерек, забыла обо всем и опомнилась лишь тогда, когда Эрна Генриховна чуть приоткрыла дверь:
Надя...
Что?спросила Надежда.Опять к телефону? Поймала себя на том, что не на шутку боится телефонных звонков. Вдруг опять все тот же голос...
Какой телефон? Просто хочу пригласить вас к нам пообедать.
Спасибо.Надежда улыбнулась. Эрна Генриховна верна себе, всегда обо всех беспокоится.У меня есть обед на два дня...
Меня не касается, что у вас есть обед, я приглашаю вас на свой обед...
Большое спасибо, что-то нет аппетита, неохота...
Потому и нет аппетита, что вы одна за столом,наставительно произнесла Эрна Генриховна.Когда за столом семья, много людей и все едят, даже у самого испытанного меланхолика разыграется волчий аппетит...
Надежда, все еще улыбаясь, покачала головой, но Эрна Генриховна не отставала:
Пойдемте, слышите? У меня сегодня немецкий суп с клецками и тушеное мясо. И сегодня ко мне на обед пришел в гости племянник, сын двоюродного брата, вы ему очень нужны...
Зачем я нужна вашему племяннику?удивилась Надежда.
Он хочет поступить в политехнический институт, я ему сказала, что у меня есть соседка, которая преподает политическую экономию в строительном институте, и он желает поговорить с вами...
Может быть, в другой раз? Право же, я нынче как-то не в настроении...
Ну, как знаете...
Эрна Генриховна никогда не жила в Германии, отец ее был немец из Поволжья, матьрусская. Но Эрна Генриховна почему-то произносила слова чересчур четко и правильнотак, как это делают иностранцы, большей частью немцы, долго жившие в России; иные считали, что она немного рисуется, вполне могла бы говорить точно так же, как и все остальные, но не хочет, кокетничает своим произношением.
Как знаете,повторила Эрна Генриховна. Сдвинула белесые брови.
Право же, Эрна Генриховна, не обижайтесь, у меня не то настроение.
Что значит «не то»?спросила педантичная Эрна Генриховна.Как так «не то»?
То и значит,невесело усмехнулась Надежда.
Эрна Генриховна закрыла за собой дверь. Должно быть, обиделась. Пускай! В конце концов, надо же и ее, Надежду, понять.
К чему идти на чужой обед, улыбаться, беседовать с неведомым племянником, как-то не до того...
Она вышла в коридор, сняла телефонную трубку. Что, если позвонить? Прямо сейчас? Рабочий день окончен, но всегда кто-нибудь дежурит у телефона...
Она набрала номер. Мужской голос ответил:
Слушаю.
Скажите, собрание уже началось?спросила Надежда.
Какое собрание?
Отчетно-выборное,сказала Надежда,профсоюзное...
Поднесла руку к горлу. Так сильно и часто билось сердце, что, казалось, горло ее что-то сдавило, трудно, почти невыносимо дышать.
Профсоюзное собрание,повторила Надежда.Вы меня слышите?
Слышу, конечно, только вы ошибаетесь, отчетно-перевыборного собрания нет и будет еще, вероятно, не скоро.
Надежда повесила трубку. Значит, так. Все так, как ей думалось.
Выходит, права та женщина, которая звонит ей. Он любит другую, может быть, именно ту самую женщину и тяготится ею, Надеждой, но жалеет ее и не хочет высказать слова, которые, он знает, могут убить ее, да, вот так вот, убить и все...
Он пришел в половине первого. Открыл дверь, сказал, зевая:
До чего я устал...
Может быть, нарочно произнес эти слова, чтобы она не лезла, не расспрашивала, не упрекала. Впрочем, разве она когда-нибудь расспрашивала или упрекала?
Она молча глядела на него, было боязно, что он начнет лгать, наворачивать ненужные подробности...
Очень хочется чаю,сказал он и снова зевнул.Все во рту пересохло от этой бесконечной говорильни.
Какой говорильни?спросила Надежда.
От этого собрания,сказал он.Знаешь, как бывает: говорят, говорят и, в общем-то, все без толку, так надоели все эти нескончаемые заседания, собрания, совещания...
Надежда подошла к шкафу, подставила стул, встала на него, сняла со шкафа чемодан. Раскрыла чемодан, потом вынула из шкафа стопку выглаженных рубашек.
Это еще что?удивился Артем.Вроде мои рубашки?
Твои,сказала Надежда. Сняла с вешалки два его костюма, замшевую куртку, коричневый клетчатый пиджак.
Тут еще не все,сказала,твое белье в прачечной. Как принесут, я пошлю тебе. Или сам придешь. Да, еще твоя дубленка в чистке, на днях, наверно, получу.
Он ошеломленно смотрел на нее, не говоря ни слова. Наконец промолвил:
Ты что? Да что с тобой в самом деле?
Только не надо ничего говорить,сказала Надежда.Не надо лгать, выяснять отношения, слышишь, очень тебя прошу, не делай этого!
Я не понимаю тебя,возразил он.
Думаю, что ты понимаешь меня,сказала она.
Он сел за стол, опустил голову на руки. Нет, он не ждал такого конца. Просто был даже не готов к нему. Зачем? Его вполне устраивала эта двойная жизнь, в конце концов, полно на свете мужчин, которые живут именно так, как жил он.
Правда, порой приходилось лгать то жене, то любовнице, но без лжи, очевидно, не проживешь. А вообще-то он вовсе не собирался расходиться с Надеждой. Разумеется, не хотел пока что рвать и с той, с другой...
Надежда аккуратно уложила все его вещи в чемодан, захлопнула крышку.
Все,сказала,можешь идти. Полагаю, тебе есть куда.
Артем хотел было спросить: откуда ты знаешь, что у меня есть куда идти? Хотел сказать: что же ты гонишь меня на улицу, ночью?..
Но ничего не спросил, не сказал, как-то совестно было произнести хотя бы слово, глядя в ее очень спокойные, открыто и прямо смотревшие на него глаза.
Он взял чемодан, кивнул ей.
Всего хорошего,сказала она.
Можно, я позвоню на днях?спросил он.
Она ничего не ответила, и он ушел, а она вышла вслед за ним, наложила цепочку на дверь. Ответственная по квартире Эрна Генриховна строго требовала, чтобы тот, кто пришел позднее всех, не забывал о цепочке.
«Правила совместного проживания должны неукоснительно соблюдаться всеми жильцами,говорила Эрна Генриховна.Всеми без исключения, и детьми и взрослыми».
И все жильцы старались блюсти эти строгие правила.
Глава 2. Сева
В тот день у Севы случилось ЧП: потерял куклу, розовощекую, с глупыми, на выкате глазами в коричневых ресницах, кудрявую диву, которую привязывал к бамперу машины.
Как развевались на ветру ее волосы! И щеки, казалось, еще сильнее алели от быстрой езды.
А протянутые вперед руки как бы благословляли всех, едущих навстречу...
Правда, Эрна Генриховна как-то брезгливо сказала:
Что за пошлость, все эти куклы, ленты и шары на машинах. Неужели ты сам не видишь, какая это пошлость, Сева?
На Эрну Генриховну, которая знала его с детства, Сева не обиделся. В конце концов, он считал, она вправе иметь свое мнение.
Но никому другому он не разрешил бы так говорить. Потому что ему нравилось все то, чем он обладал: светло-бежевая «Волга» с золотыми кольцами возле дверцы, розовощекая кудрявая кукла, шары и ленты. Разумеется, «Волга» принадлежала не ему. Ну и что с этого? Главное, как самому считать. А он считал «Волгу» своей. И только своей. Так и говорил сменщику Гоше:
Ты ездишь на моей машине. Понял?
Гоша, добродушный верзила с постоянной улыбкой на щекастом лице, покладисто соглашался:
Понял, Сева. Как не понять...
Сева был водителем свадебного такси.
Веселая должность,определил другой сосед, Артем Бобрышев.
Сева не мог разобраться в Артеме, нравился он ему или нет? Иногда казалось, душа-человек, лучше и не сыскать, а иногда вдруг что-то в нем настораживало, а чтоСева и сам не мог бы сказать.
Зато жена Артема Надежда была проста и понятна. Будь она помоложе, он бы даже поухаживал за ней, она ему нравилась: не то чтобы красивая, но приятная и умная, это бесспорно. Эх, не будь между ними разницы чуть ли не в двенадцать лет, еще неизвестно, уступил бы ее Сева Артему?
И чем только Артем приглянулся Надежде?
Сева давно предсказывал: их брак ненадолго. И вот, словно в воду глядел, так и вышло, разошлись, как в море корабли...
Надежде первой Сева признался, что потерял куклу. Она не стала над ним смеяться, она вообще ко всему относилась серьезно, вдумчиво. Посоветовала:
Может быть, купишь новую?
Зачем?спросил Сева.Я ведь не обязан обеспечивать машину куклами или мишками, это делают жених и невеста или управление парка, все эти куклы, воздушные шары и прочая рапсодия...
Тогда забудь о кукле,сказала Надежда.Забудь, как не было ее!
Сева боязливо глянул на Надежду, не смеется ли, не пытается ли подшутить над ним, но ее лицо не казалось насмешливым, темно-карие глаза глядели на Севу с непритворным участием. Сева успокоился:
Так я к ней привык, просто представить себе не можете! Всюду она со мной ездила, во все поездки, кое-кто мне за нее даже башли предлагал: дескать, продай, шеф, на счастье, а я ни в какую, привык к этой самой кукляшке, словно к живой...
Это была твоя маскотта,сказала Надежда.
Маскотта?повторил Сева,Что это такое?
Талисман,пояснила Надежда.Я знала одного летчика, у него была маскоттадеревянная собачка с одним ухом.
Ладно, поживем покамест и без талисмана,сказал Сева.Зато у меня есть Рена, а это, может быть, почище всякого талисмана.
Сева жил с матерью Ириной Петровной и с сестрой Реной, самым любимым человеком на свете. Но и самым несчастливым тоже. В детстве Рена болела полиомиелитом, долго и тяжело, однако выжила. Но обе ноги парализовало, и Рена передвигалась на особом кресле с двумя большими колесами, когда-то отец Рены и Севы сам сконструировал это кресло.
Ирина Петровна постоянно уговаривала Севу:
Женись. Сколько можно холостяком гулять? Скоро тридцать, а там уже и сорок не за горами...
А там и полсотни,в тон ей говорил Сева,и шестьдесят, и все сто...
Однако жены в дом не приводил. Говорят, была у него тщательно скрываемая от всех связь с замужней женщиной, вроде бы даже старше его годами...
Впрочем, может быть, все было не так. Одно ясно: Сева не горит желанием обзавестись семьей. И когда женитсярешительно неизвестно, хотя сам с утра до вечера возит женихов и невест во Дворец и из Дворца бракосочетания...
Эрна Генриховна считала, что Сева с давних пор влюблен в Лелю.
В сущности, ничего удивительного,уверяла Эрна Генриховна.Росли вместе, в одной квартире, знают друг друга с самого детского сада...
Сева был старше Лели на пять лет. Насчет детского сада Эрна Генриховна явно ошибалась: Леля пошла в детский сад, когда Сева уже учился во втором классе. А вообще-то они и в самом деле помнили друг друга с давних пор.
Когда Леле исполнилось восемнадцать, первым ее поздравил Сева. Подошел утром в коммунальной кухне, когда Леля наливала воду в свой чайник, отчаянно краснея, сказал:
Поздравляю с полным совершеннолетием...И сунул в руку подарокпышно перевязанную розовой лентой чашку.
Леля сперва растерялась, потом, само собой, обрадовалась, чмокнула Севу в щеку.
Какой ты хороший, Севка, спасибо!
Вечером они вдвоем отправились в кафе «Националь». Сева надел новый костюмфинский клубный пиджак, который в заграничном журнале называли «блайзер»синее сукно, простроченное на воротнике и бортах, серебряные пуговицы в два ряда, брюки клеш. И непомерно яркой расцветки галстук, в малиновых, синих и оранжевых полосках.
Куда мне до тебя,сказала Леля.
Ну-ну,возразил он.А ты чем плоха?
Леля была в этот вечер прехорошенькойрусые волосы перехвачены бархатным обручем, замшевая юбка-мини открывает длинные, стройные ноги (первый класс ножки, говорили мальчики во дворе), черный глухой свитер и никакой косметики.
Долго стояли на улице в очереди, пускали по одному, по двое, наконец дождались.
Сели за столик (Сева назаказывал всего на свете: шампанское, салат «Столичный», шницель по-министерски, кофе, шоколад)...
Не успел чокнуться с Лелей, подошел какой-то хмырь приглашать Лелю на твист.
Разрешите вашу даму?
Как дама хочет,великодушно разрешил Сева.
Дама захотела.
Сева курил, разглядывал публику, стараясь не смотреть на Лелю, лихо отплясывавшую твист. Потом Леля вернулась к столику, разрумянилась, глаза сияют.
Тебе хорошо?спросил Сева.
Очень,призналась она.Давай потанцуем.
Сева не умел танцевать. Не умел и не любил, считал, что танцыненужная трата сил и времени. Напрасно считал! Вот бы теперь танцевал с Лелей все подряди шейк, и танго, и летку-енку...
А ей и десяти минут подряд не удалось посидеть с ним за столиком. Все время подходили приглашать то один, то другой. Какой-то бородач в джинсовом костюме с латунной цепочкой на животе так и остался стоять с ней на середине зала. Оркестр ушел на перерыв, и бородач все стоял, держал Лелю за руку и что-то говорил, говорил...
Сева тоскливо глядел на остывший шницель, на недопитый бокал шампанского.
«Хорошо попраздновали,думал,как надо!»
Подозвал официантку, расплатился, вышел из зала. А Леля и глазом не повела в его сторону.
Утром он встретил ее возле ванной.
Как,спросил,весело вчера было?
Ужасно весело!
Растрепанная, еще неумытая, она все равно оставалась хорошенькой.
Ты почему ушел, Сева?
Глаза ее глядели на него с веселым удивлением,
Разве ты заметила, что я ушел?
Леля кивнула:
Иначе бы и не спросила.
Сева вздохнул. Вдруг понял: несмышленыш она еще, полный и окончательный, и обижаться на нее, все равно что на малого ребенка, не имеет ровно никакого смысла.
Потому,сказал,кончается на «у». Поняла?
На все сто,ответила Леля и заперла дверь ванной на крючок. А Сева с того дня перестал о ней думать. Раз и навсегда.
После Нового года Ирина Петровна вдруг заявила:
Хочу пойти работать...
Сева возмутился: Это еще что такое?
Но Ирина Петровна твердо стояла на своем. Сева и Рена пытались отговорить мать: к чему ей идти работать?
Яхозяин семьи, голова, так сказать,утверждал Сева,и я приказываю тебе сидеть дома!
Нам же хватает,уверяла Рена,и не так уж много нам надо...
Много,возражала Ирина Петровна,ой как много! И тебе витамины всякие, и Севе одеться как следует, и вообще не хочу сидеть дома. Скучно!
В конце концов, она переговорила обоихи дочь и сына, и они согласились с нею, поставив условие: чтобы работа была недалеко от дома и чтобы работала неполный день. И если утомится, пусть сразу прекратит...
Она недолго выбирала и выбрала фирму «Заря». Ухаживать за больными по вызову. Плата от 75 копеек до рубля в час. И разумеется, обеспеченное питание.
Конечно, она уставала изрядно. Не хотела признаваться детям, но даже ночью плохо спала именно оттого, что сильно уставала. И порой до того надоедало терпеть придирки какой-нибудь всем недовольной и капризной старухи...
Севе не раз предлагали завербоваться, уехать на Север, на Дальний Восток, зарабатывать много денег. Иные его приятели отправились на БАМ, в Набережные Челны, писали оттуда веселые письма, звали Севу к себе. Но он не хотел оставлять Рену. Он был не только ее братом, но и отцом и подругой. Всем вместе.
Сева, уходя на работу, говорил Рене:
Не скучай, слышишь?
Слышу,улыбалась Рена.
А Сева просил соседокЛелю, Эрну Генриховну или Надежду:
Зайдите к ней, если будет время...
Они заходили. Леля, правда, посидит минут десять и сорвется, непоседа, побежит по каким-то своим суетным делам. А Эрна Генриховна аккуратно являлась в обеденный час, накрывала на стол, ставила перед Реной тарелку бульона.