Много говорили, ему надо было высказаться, и он это сделал. В кои-то веки кто-то болтал больше меня. А потом стал целоваться. Я имени его даже не помню, но это можно сказать был мой первый парень. Я, говорю, не умею. А он: 'Открой рот и все'. Я сделала, как предложили. Ну ничегошеньки не почувствовала. Даже не екнуло нигде ничего. Ни слюни противными не показались, ни его язык не взволновал, ни с моей стороны ничего не откликнулось. А он-то завелся. Одно слово - мужчина, бррр. И когда я поняла недвусмысленные намеки (глубокий-то французский поцелуй для меня намеком не был, для дураков это не является сигналом, ага, да я и не знала, как это называется), а вот когда он попытался блузку из юбки вытащить, и под юбку рукой заползти, то тут-то я и поняла, какого коварного змея-искусителя на груди пригрела.
Как в том анекдоте:
- Ой, меня ограбили, меня ограбили!
- Как? Что случилось?
- Еду в троллейбусе, деньги в бюстгальтер спрятала, а тут мужчина, и его рука мне на грудь легла. Я думала, он с добрыми намерениями, а он вон как со мной поступил...
Ну, вот и я тут же вскочила, и на дверь ему указала. Я и не знала, что порой мужчины доходят до точки невозврата, и с глупенькими девчонками всякие нехорошие ситуации случаются. А этот выругался себе под нос и вылетел из квартиры.
Я и думать о нем забыла, ну нисколечко он меня и не тронул, я даже только сейчас и поняла, что это был мой самый первый поцелуй с парнем, а он через несколько дней заявился снова. Видимо, нагулялся, и готовился уже отбыть в свою войсковую часть.
- Чего пришел?
- Я, это, уезжаю сегодня вечером, - сам грустный такой. Я и не подумала тогда, что нелегко парню оторваться от мирной жизни и снова в пекло добровольно практически лезть. Все друзья остаются, у всех все хорошо, ешь, спи, жуй орбит, а ему...
- Ну и что, - говорю. - Счастливо отслужить.
А он: - А ты можешь мне писать? Мне надо с кем-то общаться, я хотел бы от тебя письма получать.
Я так удивилась. Ну глупая была, ничего не понимала. Я рассердилась. Ничего, говорю, тебе писать не буду, и уезжай спокойно, и забудь сюда дорогу. А он сукой меня обозвал и опять улетел стремительно, злой такой весь. Ну чего он от меня ждал? Ему 19, мне 14. Это сейчас я задним умом понимаю, что ему нужно было просто общение, чтобы быть человеком и не сойти там с ума... Я даже и не знаю, живой он, или нет, вернулся ли тогда из Афгана. Надеюсь, что да...
Хотя разница в возрасте с Александром меня не напрягала. Конечно, это уже совсем другой уровень, другой стиль, и другое отношение ко мне. Мне было хорошо в его обществе, спокойно, комфортно. А что еще нужно неуверенной в себе девушке, не блещущей никакими явными талантами, да еще и красотой обделенной. Чтобы к тебе относились уважительно, трепетно и серьезно. По-настоящему. Я и откликнулась.
А вообще я понимаю, что во мне есть что-то, что привлекает ко мне внимание людей, отошедших уже от того, чтобы выбирать внешнее, видимое. Нет, я ни в коем случае не утверждаю, что во мне есть изюминка, которая делает меня неповторимой и особенной, но...
Это было со мной в 15 лет. Я готовилась к экзамену по литературе. И решила, что почитать 'Войну и мир' лучше всего и полезнее для дела на свежем воздухе. Но не на балконе же мне сидеть, под сигаретный дым соседей, шум и суету города. И я отправилась в бор. Это чудное место. Мой дом стоит в десяти минутах от него. Я не стала заходить глубоко в чащу, выбрала местечко под березкой, откуда было видно верхние этажи жилых домов, уселась на кочку и зачиталась. Толстой ведь очень интересно писал. Про войну я все пропускала и перелистывала, а вот мир описывал увлекательно.
И вдруг поднимаю глаза и вижу перед собой... грибника. Мужчине немного за тридцать. Тогда он мне взрослым дядькой казался. Он улыбается и рассматривает меня. Что-то сказал о том, как увлеченно я зачиталась, я ответила, что именно изучаю и зачем, в какой школе учусь и как вообще отношусь к системе экзаменов.
Он предложил немного пройтись, и мы пошли гулять по лесу. Я ведь наивная! А вот именно это всю жизнь меня и спасало. Вот как пьяница, если упадет с высоты, то не разобьется, бывает же так, так и с такой простотой как я ничего ужасного не случалось. Как говорится, вор увидел, в какой бедности живут люди, и сам оставили им денег. И со мной - смотрели на меня и жалели убогую умом. Ну грех такую обижать. Но это не про этот случай. Здесь мужчина и не думал меня обижать. Наоборот.
Мы много говорили, а поскольку я это дело люблю и умею, то он и не мешал мне. Слушал внимательно и улыбался все время. Я ведь выражаю себя и осмысливаю, только если говорю. Вот и выражала себя, как могла, пока время в эфире мне высвободили. А потом он и говорит вдруг:
- А давай с тобой дружить. Будем встречаться, вместе ходить на выставки разные, в музеи, в театр. Будем общаться. С тобой интересно.
Я не знаю, он, наверное, имел в виду то, что и сказал, и посчитал меня достаточной приемлемым собеседником для своего возраста и уровня, но я-то была пятнадцати лет от роду, но с самосознанием гораздо младше!!! Конечно же я отказалась не думая. Сказала что-то, что не готова к таким отношениям. Он поуговаривал меня еще немного, позавлекал, но понял, что с меня взять нечего, на том и расстались. Он мне из леса помог выйти на тропинку, которая привела меня обратно в цивилизацию, а сам ушел снова в лес.
Это потом я подумала, что предложение было хорошим, и надо было его принять. Кто знает, как сложилась бы моя жизнь, как пошло бы мое развитие. Хотя кто его знает, что ему на самом деле надо было. Это сейчас конкретно говорят - давай, и все. А раньше, может, это и облекали в такую вот словесную форму, и называлось это 'ходить в музеи и на выставки'. А может, он про музеи и говорил, полагая, что со мной это будет интересней. Я склоняюсь к этой версии. Одинокий, наверное, был, искал родственную душу. Только вот старше меня был вдвое...
Александр же долго меня не трогал. Со временем, когда мы подружились, постоянно общаясь после лекций в его машине, он предложил мне услуги так сказать личного психолога. Я была рада. Я всегда была рада добровольным слушателям. Мое одиночество вынуждало меня навязываться первому встречному, а Александр вообще был профессиональным психологом, мудрым, тактичным, интеллигентным и красивым. Даже сейчас, в свои 56 он выглядит прекрасно, импозантно, и студентки по-прежнему бегают за ним и вздыхают как-то по-особенному, потупив взор.
Я ему даже про свой идеал рассказала однажды, про выдуманного принца, который банкиром оказался. Он улыбался, слушая, иронизировал. Уж очень рафинированным мой образчик мужской красоты получился. На что я заявила: моя голова, как хочу, так и мечтаю.
Что же мне делать? Еще пара визитов, и банкиру больше будет нечего делать в моей фирме. И что тогда со мной будет? Каждый день буду ездить на главпочтамт отправлять пустые письма, лишь бы мимо его царства пройти? Пройти, не поднимая глаз, пройти, оставив легкие шаги. Пройти, хотя бы раз по краешку твоей судьбы. Ой, блин, и угораздило меня тогда увидеть его. Ну ладно, не поехала бы я тогда на почту, так могла в любой другой день его там увидеть. Хотя до этого я там уже месяца четыре ходила, как в эту фирму устроилась, а его не видела. Так все равно же он приехал к нам в офис! Короче, как не крути, а встречи было не избежать.
А все из-за того, что я понравилась моему бывшему директору планетария, откуда я и сбежала в эту строительную фирму. Не сбежала бы, работала бы в планетарии дальше, и все бы было хорошо.
Леван Теймуразович. Грузин шестидесятидвухгодовалый. Любвеобильный, эмоциональный, крикливый, энергичный, капризный, честолюбивый, сладострастный, злобный, наивный, доверчивый, подозрительный. О моем бывшем директоре можно говорить много, и все равно всех прилагательных и эпитетов не выберешь и не исчерпаешь. Потому что грузин, и этим все и сказано.
Мне, наверное, повезло, что я на собеседование первой была вызвана. Мне тогда работа очень нужна была, а на это место было еще как минимум четыре соискательницы. А я когда зашла в его светлый просторный кабинет с картинами, с красивой мебелью темно-вишневого цвета, так и ахнула. Как, говорю, у вас красиво, аура такая замечательная, даже уходить не хочется, атмосфера очень приятная.
Я вообще на такие вещи очень реагирую. Ему это понравилось. Стал со мной беседовать, я открылась ему, честно обо всем поговорили, он о своих трудностях поведал, я его ободрила и поддержала, говорила, что понимаю, как нелегко ему приходится - хозяйство большое, серьезное, дело новое, но вот сразу видно, что все поставлено на широкую ногу и находится в серьезных руках. Мужчины любят такие разговоры. А я его в тот момент просто обожала. Мне казалось так интересно поработать в этой сфере, и офис оказался шикарный, современный, я на такие вещи падкая.
Он полистал резюме других женщин, отложил и говорит: 'Я склоняюсь к тому, чтобы взять Вас на работу. Вы как на это смотрите?'. Я, говорю, смотрю положительно, за этим и пришла. Он пообещал позвонить вскоре, сообщить о своем решении по поводу моей кандидатуры, но так об этом сказал, что у меня моментально создалось впечатление, что он уже принял решение, и очень для меня положительное. Мы долго любезно расшаркивались друг перед другом, и мило прощались, в результате чего я опоздала на автобус, и минут 45 у меня было, чтобы любоваться видом планетария снаружи. Как говорится, лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянии. И пока я ждала, мне позвонила девочка из кадров, с которой мне предстояло работать, и сообщила, что меня берут. Я подтвердила свое согласие, но попросила день на отдых, так как завтра должна была быть пятница, а с понедельника обещала выйти. Так Теймуразович позвонил мне в воскресенье, справился, довели ли его сотрудники до меня его решение. Я опять подтвердила свою готовность трудиться под его руководством. Так я стала сотрудником планетария, чему радовалась ровно три месяца.
А потом он меня толи разглядел, толи его обухом по голове ударило, что я такая одаренная личность, и такой прекрасный человек, что сил его нет. Он так всегда и говорил мне: 'Я тебя уважаю как человека, как работника и как женщину'. Когда я ездила с ним в машине, добираясь с совещаний из департамента (он не секретаршу свою брал протоколировать встречи, а меня почему-то), он все время заговаривал о том, как любит смотреть на красоту, на красивую женщину, любоваться тем, что создал Бог. И как он недоволен и огорчен тем, что об этом готовы распускать сплетни в его организации. Мол, что такого плохого, если мужчине нравится женщина. Я странно таращилась на него и оглядывалась исподтишка, мол, кого это он имеет в виду, а он улыбался мне и продолжал заливаться соловьем, что у меня прекрасные глаза, и меня можно разглядывать как картины, а он вообще ценитель всего прекрасного.
Когда я заходила к нему в кабинет чтобы подписать документы, он откладывал все дела, улыбался мне и его голос теплел. Морщинки лучиками разбегались от глаз, красиво очерченные выразительные губы выгибались в улыбке и он преображался. Он встречал меня словами: 'Вот единственный светлый человек, который не вызывает у меня раздражения. Заходи, дорогая'. Меня даже другие работники часто просили отнести к нему на подпись документы, потому что на них он мог накричать, прогнать, или привязаться к чему-нибудь, а мне все подписывал не глядя. Вернее, глядя прямо на меня. Он сажал меня за стол, садился напротив и начинал разговаривать со мной. Рассказывал про свою молодость, про свои увлечения, хвалился успехами. Ему нравилось, что я делала большие глаза и восхищалась.
Я не подхалимка и не лицемерка. Когда мне улыбаются, это вызывает ответную улыбку. И если кто-то ждет моего одобрения или похвалы, значит, он в этом нуждается, и мне не жалко, в такие моменты я искренне чувствую то, о чем и говорю. По себе знаю, как это важно и как часто этого не хватает. Мне однажды один мой совсем бывший директор признавался, что хочется ему прийти в храм и просто выреветься перед Богом. Вот как его жизнь достала. И, кстати, он тоже мне рассказывал все-все-все про себя, и про первую жену, и про вторую, на которой не женился, и со мной же и рассуждал, почему никак не может решиться жениться. Вот вызываю я доверие у мужчин в возрасте, и они со мной откровенничают.
Теймуразович предлагал заходить к нему каждый день, хотя бы минут на пятнадцать, просто так, потому что он всегда рад меня видеть. А однажды, когда я уже выходила от него и держалась за ручку двери, он вдруг произнес: 'Какая ты красивая, Вера'. Я даже не поверила. Я, и красивая? Вот такой он меня видел.
Однажды он подарил мне коробку конфет. Там одна коробка была как произведение искусства, с каким-то окошечком, и картинкой вставленной, и в ней конфеты ручной работы как маленькие пирожные, я такие и не видела раньше, не то чтобы пробовала. Подарил со словами: 'Я просто рад, что ты работаешь у меня. Вот я даже когда тебя не вижу, а только мимо твоего кабинета прохожу, мне уже светло и радостно на душе, что ты там, за стеной, совсем рядом'. Во как! И обнял со словами, что просто так, что ему хорошо.
Он строил грандиозные планы, и клялся мне, что возьмет меня с собой, когда пойдет на повышение. Что я буду его правой рукой, всегда рядом с ним, и чуть ли не в одном с ним кабинете. А потом вдруг решил прогнать свою секретаршу и устроить меня к себе под бочок. Там такая война началась. Девочка с насиженного места уходить, разумеется, не хотела, хотя была нерадивой, и мне втихаря все говорили, что были бы рады, если бы я ее заменила. А она рада не была бы, и спорила, саботировала решения директора, а он однажды взял и привел меня в приемную, посадил на ее место и сказал, чтобы я принимала дела. А ее отправил в другой отел. Я как дура уселась, папки стала перекладывать, ну типа, вхожу в курс дела, а у самой аж руки дрожали. Мне такие игры не по нутру.
На следующий день так несмело с утра захожу в приемную, а секретарша, вопреки своей привычки опаздывать, уже восседает на своем, между прочим, законном месте и заявляет мне, что здесь и останется. Я радостно выдохнула, и вернулась в отдел кадров, где моя напарница и начальница была этому очень рада, как и я. А директор сник, и промолчал. Мне совсем нехорошо стало. Он фигуры типа шахматные переставляет, а какую комбинацию создать хочет, сам не понимает. А меня-то зачем дергать!
Короче, с той минуты я и задалась целью уйти. Чтобы в этом не участвовать. А он на секретаршу свою срываться стал, орать по поводу и без повода. Заявил, что все равно она здесь не останется. Она на меня волком смотрит, всем сообщает, что я ее подсиживаю, а он ей орет, чтобы она убиралась. Короче, я на первое попавшееся место и сбежала. И так хорошо все вышло - директор как раз заболел. Это конечно не есть гуд, зато я уволилась у его зама без всяких извинений и объяснений. Просто тихо ушла, как будто меня и не было. Вот.
И попала в фирму, в которую приехал банкир, который разрушил мои иллюзии, в которых я спокойно жила так комфортно несколько лет...
В общем, завилась я на термобигуди, прическу себе сделала, глаза накрасила так, чтобы в них взглянув, захотелось умереть. Я имею в виду, от счастья. Даже румяна нанесла, губы подкрасила, оделась и залезла в свой 'испанский сапожок'. Это так моя приятельница из планетария назвала мои убойные сапоги на высокой шпильке, когда нога вывернута, голенище сосуды перетянуло и пережало. Смотрится на ногах потрясно, как вторая кожа, красиво, стильно, но домой приходишь еле живая, и долго потом косолапишь по квартире, потому что больно ступить на стопу, всю отбитую и натертую.
И поехала такая на работу, в кои-то веки сама собой довольная. А как же! Должна же я теперь выглядеть как-то иначе, пока к нам в офис заглядывает мой банкир. О, боже, какой мужчина... Да нет, это не смешно, это очень больно - быть рядом с тем, от которого дух захватывает, и молчать, потому что ты для него никто.
Вечером напрошусь к Александру в гости, пусть полечит нервы. И ведь надо-то всего просто обнять меня, и увлечь в спальню, типа, я знаю, детка, что тебе нужно, что успокоит твое сердце. Но между нами ничего нет, никаких чувств, просто секс, редко и осторожно, и он по-прежнему оказывает мне психологическую помощь при каждом удобном случае, а с моими нервами и склонностью к депрессиям он делает это практически непрестанно. Друг, одно слово. В постель меня мог бы увлечь банкир... Фу ты, стыд-то какой! Теперь и не помечтать уже о таком. И думать об этом не могу!
Но пока я об этом все же думала, случилось три несчастья. Во-первых, меня банально окатила из лужи проезжающая мимо машина. Людей на остановке полно, но только я стояла у самого бордюра, и такое счастье привалило мне одной, что обидно-то. Не то чтобы я желала зла другим, но как-то все равно было бы легче, и поругалась бы за компанию, и позубоскалила. А так стою и обсыхаю молча, как будто я не я и фотка не моя. На лицо не попало ни капельки, к моей радости, все-таки спасли мои 172 см, а вот пальто придется чистить, когда приеду в офис. В автобусе толкучка, а от меня все шарахаются, сторонятся, в общем. Хоть доехала вполне комфортно.
На подступах к офису случилась беда: шагнула, и вроде в ямку пяткой провалилась. Ну ладно, ну появилась в асфальте ямка, темно же утром, не видно, ну бывает. Сделала второй шаг этой же ногой, и опять ямка. Да что такое! Кто их за ночь под мой шаг накопал! Обернулась, а в двух шагах от меня одиноко валяется мой каблук, и жалобно пищит о том, что он сирота и все его бросили. Блин, я чуть в голос не взвыла. Единственные сапоги, на улице холод, на туфли временно не перейти, так еще и денег нет на этот незапланированный ремонт! Вообще денег нет ни на что. Еще четыре дня надо продержаться до зарплаты! И в офисе все повально без денег, все пытаются стрелять друг у друга, и не получается. А директора уехали в командировку сегодня. Как назло!